— Так наша встреча была неслучайна? — делаю вид, что удивлён.
— Девушка… эта… твоя знакомая попросила, — мне кажется, Власов смутился.
— Она не моя девушка, просто учились вместе.
— Странный ты человек, Толя. Ничем тебя не пронять. Другой бы за возможность быть ближе к таким людям уцепился, а тебе всё равно. Причем парень ты умный и всё ведь понимаешь, — прищурился министр.
— Был бы умным, вообще не стал эти отношения развивать. А пользоваться девушкой, чтобы сделать карьеру, по-моему, это как минимум некрасиво, — сделал попытку съехать с темы я.
На самом деле через три года Горбачев будет никто и звать его будут никак. Попользуют его западные «друзья» в своих целях и выкинут на помойку. Ну, не на помойку,… отправят пиццу рекламировать. Но говорить пока такое опасно, да и не поверит никто.
— Идеалист ты, сам таким был. Кстати,… хочу тебя предупредить. Знаю, ты с Ельциным знаком. Так вот, не стоит сейчас с этим человеком близко общаться — под откос идёт, думаю, на пленуме его из политбюро выкинут скоро. А это — всё, конец карьере, — озабоченно попугал меня Александр Владимирович.
«Как же!» — ворчу про себя, — «Он себя ещё покажет, этот алкоголик». Через два года станет председателем Верховного Совета РСФСР и примет декларацию о независимости России. Она-то и положит конец СССР. Именно она! А не Горбачев, который хоть и глуп, но развала СССР не хочет. Я тогда, помню, только из армии вернулся и не понимал, что происходит. Хотя вроде ясно же — как может быть независима от СССР самая большая республика, которая все остальные и собрала вместе? И в документе был указан приоритет конституции и законов РСФСР над законами Советского Союза. Может хлопнуть Ельцина? С него явно охрану снимут вскоре. Но я для себя решил не делать таких резких движений — вдруг вместо Бориса Николаевича ещё кто похуже возникнет? Я же не помню, кто к тому времени был у Ельцина конкурентом в политике. Эх, знал бы, что попаду сюда, подготовился.
— Толь, ты о чём задумался? — Власов заметил мою паузу.
— Скажите, а вот если какая-нибудь республика захочет выйти из состава Советского Союза, как это будет происходить? — задаю «глупый вопрос» я.
— Статья семьдесят вторая конституции? — серьёзно отреагировал Власов. — Да, есть такая, но нет закона, регламентирующего порядок выхода. А почему ты спросил?
— Так, к слову пришлось.
— Не думаю, что когда-нибудь эта статья сработает, нет предпосылок. Всё спокойно у нас, никто никуда выходить не собирается.
— А Прибалтика? Я вам летом рассказывал же, — подначиваю я.
— Я помню. Держим ситуацию там на контроле, — заверил меня министр.
Мысли мои постоянно возвращались к первому съезду народных депутатов РСФСР. Что-то вертелось в голове. Так и не вспомнив, забил на это дело.
На даче было всё готово по высшему разряду. Белые скатерти, хрусталь, хороший коньяк, виски, водка. Я бы и выпил даже, но не хочу выбиваться из своего образа спортсмена-трезвенника. Ужинаем втроём и беседуем. Тон задаёт новый глава только что созданной организации воинов-интернационалистов — Федор Петрович.
— С ДОСААФ у меня плотный контакт, они сначала неохотно шли навстречу, но потом мне организовали беседу с Егоровым (глава ДОСААФ СССР — прим автора) и дело сдвинулось с места, — хвастается Петрович.
— Серьёзный дядька, раз обещал помочь — поможет. А как ты на него вышел? Сам или помог кто? — уточнил Власов. — Я бы тоже мог тут поспособствовать, хоть он и старше меня по званию.
«Маршал, что ли?» — удивился про себя я.
— Всё просто — у меня жена в альманахе «Подвиг» работает, а он там в редакционной коллегии числится. Ну, давайте, чтобы всё у нас получилось, — гость поднимает тост рюмкой коньяка, а я завистливо чокаюсь бокалом с соком.
— Федь, у тебя же поручение к Анатолию было, — напомнил Александр Владимирович.
— Да. Вот тебе бумаги, почитай на досуге, — сунул мне машинописные листы подполковник.
Читаю. План мероприятий на год. Сплошной официоз! Ну ладно, празднование 23-го Февраля, но там дальше пошли ещё разные праздники — день рожденья Ленина, комсомола. И это допустим, но при чём тут девятнадцатая всесоюзная конференция КПСС? Политически выверенные формулировки, четкая структура проведения мероприятий по уровням: первичка — республика — всесоюзный уровень. Аж скулы сводит от такого лютого формализма. Скука!
— Что не так? — Власов смог уловить тень недовольства на моём лице.
— Ну вот, например, — читаю план мероприятий первичного уровня: — Торжественное заседание, посвящённое… Вы как себе это представляете? Ну, соберётся в городе двадцать человек, которые давно не виделись. Ну, кто-нибудь зачитает по бумажке речь… А дальше? К речам эти парни не то, чтобы равнодушны, но воспримут такую говорильню без энтузиазма точно. И хотя мысли у ребят могут быть довольно извилисты, но, скорее всего, бухнуть им захочется, раз давно не виделись. Тем более, и повод есть! А ещё вот это, — тычу в листок я. — Марш воинов-интернационалистов с возложением цветов к памятникам погибшим воинам.
— Ну, красиво же. Ребята с автоматами…— оправдывается Петрович.
— Автоматами? — насторожился Власов.
— Ну, без патронов дадим им… — слегка запнулся организатор, — нет, лучше неисправные, вдруг патроны у кого будут с собой. Или макеты дать? Нет, с макетами смешно будет. Чёрт! Вычёркиваем, — делает пометки у себя в блокноте подполковник.
— А то, что все награды цепляются только на мундиры, гимнастерки или кители? С этим как быть? На шинели награды крепят только на парадах, да и то в каждом отдельном случае для этого требуется приказ командования. А у них нет командования! И потом, эти марши не только 9-го Мая, но 5-го января (эта дата у нас планируется как «День воина-интернационалиста», в честь дня рожденья новой организации) и 23-го Февраля будут проходить. Будет уже холодно, и без шинели нельзя. А есть она у ребят? Многие из них летом в запас уходили. Да могла и не сохраниться. Выдавать новые? — продолжаю я.
Обсуждение затянулось на час. Порезали почти все мероприятия и в отместку заставили меня придумывать новые. Пришлось наморщить лоб и вспоминать, что там было в наше время.
— Песни хорошо идут. В Ашхабаде, например, как душевно было! Потом, надо не просто речь на мероприятии толкнуть, а, например, письмо солдатское зачитать… — предлагаю я. — Вот сегодня мне дали передать письмо в Красноярск. Сын пишет. Убили его перед Новым годом.
И я зачитываю письмо, которое реально ефрейтор Евстигнеев отправить не успел, погиб перед самым праздником, а друг его привёз на Съезд, хотел передать родным.
'Привет из Баграма!
Здравствуйте мои дорогие батя, мать, сестра и брат. С огромным солдатским приветом к вам Сергей. Вот решил написать маленькое письмо. Служба по-прежнему
идет нормально, осталось каких-то несколько месяцев и домой. Бать, пожалуйста, сохрани фотки, что я высылаю,
хочу альбом по приезду сделать.
Как ваше здоровье? Как ребятня закончила полугодие? Бать, как у тебя работа, не надоело еще на лесопилке? Наверно, мать опять коров доит, все свое здоровье гробит, ты хоть с ней поговори…Извини за короткое письмо. До свидания. Жду ответ.
Сергей. 21. 12. 1987 года'.
— Надо узнать, может, семье героя чем помочь можно? — расчувствовался Федор Николаевич.
— Или вот! — делаю вид, что меня только что осенила идея. — Парад 9-го Мая! Те, кто погиб или не дожил до наших дней и на параде быть не может, так пусть их родственники или друзья пройдутся с их портретами в общем парадном строю! Никто не должен быть забыт!
Скоммуниздил я таки идею «Бессмертного полка»!
— Толя, как хорошо ты это придумал! — серьёзно произнёс Власов, будучи уже нетрезвым.
А то я не знаю!
— Вот, предлагаю силами нашей организации и провести такие парады в двадцати семи регионах. Без официоза, без плана, спущенного сверху, что называется, от души. А другие регионы на следующий год сами подтянутся. А можно и родственников погибших участников Великой Отечественной на парад пригласить. И пусть тоже с портретами. Дети, внуки…
— Сынок, дай я тебя обниму, всхлипнул Петрович.
Тоже бухой? Так-то мало пил.
— Друг у меня в Афгане воевал, майор Решетнёв. Лётчик, орденоносец. Всё мечтал на параде с орденом пройтись. Убили… Сделаю его портрет. Фото есть, — трезво пообещал подполковник.
Так общаясь сидели допоздна и сидели бы ещё, но мужики уже на грудь приняли прилично. Утром будит меня Александр Владимирович и прощается — ему рано уезжать надо, а у меня самолёт вечером. Машину за мной другую пришлют. Федор Николаевич на пенсии, ему так рано не надо на службу, но он тоже уже на ногах. Благодарит искренне за помощь с планом мероприятий.
Ну а я? Проснулся поздно, с аппетитом позавтракал, посетил сауну с бассейном — есть такая у министра на даче. И уже ближе к обеду выехал с дачи на обычной «Волге». Машина на весь день моя.
Первым делом к Светке. Нет её. Наверное, на учёбе. Пишу записку и втыкаю в дверную щель. Всякий вздор написал, но ей должно понравиться. Раз тут «обломинго», то еду… правильно, к Виктории. Той тоже нет дома, и бабуля не ведает, где её внук и внучка. Как же не хватает сотовых телефонов! На улице ветерок, морозно. В аэропорт рано. Некомфортно. Куда бы податься? Черт, забыл! У меня же подарок от Шенина для Федирко! Придётся ехать в гости к нашему бывшему первому, всё же вместе работали, хоть и недолго.
— В Центросоюз, — командую я водителю.
Пускать меня не хотят, якобы начальника нет на месте. Но я на входе случайно подслушал разговор двух важных господ (да, знаю, что господа кончились в 17-м, но эти вот как-то заново возродились — уж больно представительно выглядят, и оба на черных «Волгах»), так вот, Федирко — на своём рабочем месте, и просто сказал секретарше, чтобы никого к нему не пускала, по их словам. Рождается «гениальная» идея — позвонить по заветному телефончику Власову. Так и делаю на глазах милиционера, флиртующего с кем-то из начальства местного коммунального хозяйства здания— надменной и ухоженной тетенькой лет тридцати пяти.
— Толь, занят, минута у тебя, — торопит Александр Владимирович, после того, как нас соединили.
— Попросите, чтобы Федирко передали, что к нему Штыба хочет зайти, — торопливо прошу я.
— Моложавая тетка хмыкает, слушая мою просьбу неведомо кому, но тут звенит местный телефон. Мент поднимает трубку и удивленно сообщает:
— Просили Анатолия Штыбу проводить до приёмной.
— Это я. Вот мой паспорт, — довольный достаю свой «серпастый и молоткастый», который скоро станет «пернатым».
— Третий этаж, — показывает на лестницу мент.
— А на лифте можно? — нахально спрашиваю я.
— Что тут идти? — язвительно хмыкает тетенька.
Вот язва! Жалко ей, что ли? Бывают же вредные люди от рожденья.
— Сказали же «проводить»! — напоминаю я.
— Я на посту, — мент застыл сусликом, покрутил головой вокруг и, не найдя никого, обратился к предмету своих ухаживаний:
— Маш, отведи парня?
— Ну, пошли, хоть это и не входит в мои обязанности, — фыркает женщина и, похабно виляя бедрами, направляется… ну, конечно! К лифту.
— Правильно говорить — пойдём, а если совсем вежливо — пойдёмте, — умничаю я.