Летом следующего года — через год после того, как я получил от Мариэ это письмо и кассету, — мы с Хикари сразу же после окончания школьных занятий уехали в наш коттедж в горах Кита-Каруидзава. Младшего сына и дочку удерживала в Токио жизнь клубов, членами которых они состояли, и жена вынуждена была остаться с ними в городе.
Как-то промозглым утром, когда в воздухе все стоял и никак не хотел рассеиваться туман, в доме у нас зазвонил телефон. К этому времени я уже разбудил Хикари, чтобы дать ему утреннюю порцию лекарства, предупреждающего эпилептические припадки, а сам снова улегся у себя наверху и оттуда услышал, как он снял трубку аппарата, стоявшего рядом с камином. Наш коттедж представляет собой идеальный куб, разделенный на равной величины отсеки (затея архитектора), так что, где бы ты ни был, телефон слышен так, словно стоит под ухом. Спасаясь от перехлестов этого «акустического совершенства», я пристроил себе небольшой кабинет, где, если жена и младшие тоже здесь, сплю один. Через минуту-другую Хикари повесил трубку. Судя по тону, мне показалось, что звонила его мама, хотевшая удостовериться, что он принял лекарство, и на том успокоился.
Часов в двенадцать мы вышли из дома и по дорожке, обрамленной покрытым свежей летней травой газоном, отправились перекусывать вниз, в лапшовницу, расположенную прямо напротив старой железнодорожной станции Кусакару. Там, среди грубовато обтесанных бревен только что обновленного интерьера, мы, как обычно, съели на ланч деревенской лапши и потом двинулись в здешний магазин, почти пустой, так как сезон только еще начинался, чтобы купить себе что-то на ужин. На обратном пути Хикари, до того погруженный в какие-то свои мысли, вдруг сказал: «Сегодня вечером будет и мама Мусана».
Если утренний телефонный звонок принес это известие, необходимо было срочно купить еще что-нибудь к ужину. Мы возвратились в супермаркет, и я позвонил оттуда по автомату в Токио, чтобы узнать от жены подробности. Выяснилось, что пустые комнаты в той части камакурского дома, что служила обиталищем Кругу, летом сдавали отдыхающим. Потеряв площадь, которой пользовались зимой по несезонным ценам, обитатели Круга ютились теперь буквально на головах друг у друга, а оказавшись в окружении веселящихся до утра компаний, еще и не высыпались.
Асао с друзьями, заехавшие в Круг по дороге на побережье, позвонили моей жене с сообщением, что нашли Мариэ совершенно измученной. Жена поинтересовалась, не хочет ли та прервать на время свое пребывание в Круге и отдохнуть в Кита-Каруидзава, а сегодня утром Мариэ позвонила ей и сказала, что они едут…
Купив мяса и пива, мы вернулись домой и едва только успели закончить уборку, как хорошо знакомый джип уже подъезжал к дому. Нигде рядом с домом нет никаких указателей, но шофер явно знал, куда направляется: очевидно, они заезжали в офис смотрителя и получили все необходимые инструкции.
Когда мы с сыном вышли на переднее крыльцо, Асао выгружал из джипа вещи, а Мариэ тихо стояла рядом. В шляпе с большими мягкими полями и в черных очках, она посмотрела на нас и кивнула, казалось, на большее у нее просто нет сил. Белая юбка в складку и удачно подобранные кожаные босоножки казались воздушными и элегантными, что как-то плохо сочеталось с описанной ею обстановкой общежития: давно перешагнувший средний возраст Маленький Папа и эта стайка молодых женщин, хотя…
Когда она приблизилась к веранде — Асао шел следом и нес чемодан, — я увидел, что ее лицо, за исключением ярко-красных губ Бетти Буп, кажется ужасно бледным, и, хотя глаза скрыты под темными очками, вид у нее совершенно больной.
— Добро пожаловать, — сказал я. — Можно вам предложить пива с сыром? — Широкие поля шляпы качнулись в ответ отрицательно.
— У нас был с собой ланч в коробочках, — ответил за нее Асао, поставив чемодан на пол и смущенно глядя себе под ноги, словно, пока она медленно поднималась по ступенькам, случайно заглянул к ней под юбку.
— Асао сразу поедет обратно. Завтра у него деловая встреча по поводу намечающейся работы. — Это были первые слова, произнесенные Мариэ, и ее голос звучал напряженно.
Сын стоял рядом со мной абсолютно спокойно, но все это время как будто что-то обдумывал.
— А как же бассейн? — спросил он. — Небо уже совсем прояснилось.
Солнечные лучи пробивались сквозь ветви березовой рощи, и облака у нас над головами были ослепительно белыми. В такое время года нередки внезапные ливни, но если к середине дня разгуливалось, мы отправлялись в расположенный за три километра бассейн и там же обедали. Интуитивно чувствуя, что с Мариэ что-то неладно, сын, вероятно, опасался, что, оказавшись в доме, мы и не вспомним о бассейне, куда ему очень хотелось, не столько ради плавания, сколько ради обеда после купания.
— Хикари, ты собирался поплавать? — откликнулась Мариэ, быстро сообразив, что к чему. — Почему бы нам не пойти вместе? Асао подбросит нас по пути в город.
— Но вы, вероятно, устали. Вздремнуть не хотите?
— Подремлю, загорая рядом с бассейном. Купальник я прихватила, — в ее голосе появились признаки оживления.
Через двадцать минут мы были уже на месте. Крупный упитанный Хикари погрузился в детский бассейн и вскоре «поплыл», передвигаясь по дну на четвереньках. Во взрослом бассейне — оттого что утром висел туман, да и сезон толком не начался, — кроме нас не было буквально ни души. Нырнув, я выплыл со стороны, где открывался вид на долину.
На фоне пологого склона, покрытого блестящей молодой листвой, в контрастно обрисовывающем все прозрачном воздухе Мариэ крепко спала в пластмассовом шезлонге: солнечные очки по-прежнему закрывали глаза, дыхание было глубоким и ровным. Стройные мускулистые бедра, расширяясь, как лопасти весла, повторяли изгиб белых и голубых полосок купальника и сочленялись вокруг ее впалого живота, как ноги разборной куклы. Пока, мокрый после купания, я стоял над шезлонгом и, опустив глаза, смотрел на нее, холмик ее лобка, плотно натягивавший ткань купальника, казалось, приподнялся, почувствовав на себе мой взгляд. В Мехико мне приснился куст темных волос, мягко колышащийся там, еще ниже.
Растянувшись в соседнем шезлонге, я смотрел вверх на быстро бегущие облака и словно наплывающие на меня зеленые горы. Линии бедер и живота Мариэ, их упругость выдавали, по моим ощущениям, женщину, выросшую вдали от Японии, сохраняли печать переходного возраста и ранней юности, проведенной среди американских подростков. Я снова вспомнил, как смело, но и серьезно звучал ее голос в записи «проповеди» на тему «Что делать, если ты оказалась во власти сексуального желания»…
С гор долетел насыщенный влагой ветер, и, подняв голову, я увидел, что дождь уже льет на внезапно окутанную тьмой гору по другую сторону долины. Вскоре он доберется и до нас. Местные ребятишки уже повылезали из воды и теперь беспорядочно носились вокруг, постукивая зубами от холода. Я посмотрел на Хикари, единственного, кто остался в детском бассейне и все еще шлепал по воде, как огромное неповоротливое морское чудовище.
Неожиданно Мариэ вскрикнула. Звук голоса был душераздирающим.
Я обернулся и увидел, что она, все еще сидя в шезлонге, так резко повернулась ко мне всем корпусом, что груди под купальником свесились на сторону, а взгляд, направленный на меня, застыл от ужаса.
— Скорее всего, сейчас пойдет дождь, — сказал я.
— …Я ведь заснула совсем ненадолго, но видела ужасно длинный сон, — сказала она и, дотянувшись до лежащего у ее ног полотенца под шляпой, села, прикрыв грудь и живот, на ручку шезлонга. — Я была в летнем домике дедушки, по ту сторону от Асамы. Эта гора, которая так потемнела, не Асама?
— Нет, Асама с другой стороны. Это Такацунаги. Потемнело из-за того, что погода испортилась, так что пора идти. Я сейчас кликну Хикари.
Пока я шел к «лягушатнику», капли дождя, сверкающие, как драгоценности, в еще не скрывшихся лучах солнца, принялись прыгать по воде и колоть мне голую спину. Мгновенно настигнутые ливнем, который, казалось, не скоро закончится, мы уселись поесть в ресторане возле бассейна. И это было кстати, потому что хоть после возвращения я и приготовил ужин, Мариэ так утомилась от крутого подъема в гору, что сразу же легла спать у меня в кабинете и не показывалась до полудня следующего дня.
Пока мы возвращались домой, вдыхая свежий после дождя запах земли и зелени, Мариэ рассказала мне про сон, который увидела, заснув возле бассейна. Ради Хикари, у которого болезнь сказывалась и на ногах, придавая ему особую косолапость — причина вечно снашиваемой набок обуви, — мы шли довольно медленно, но Мариэ была такой измученной, что приходилось то и дело останавливаться, чтобы она могла отдышаться. И все же она продолжала рассказывать.
— После смерти деда я в этих местах не бывала, а вот сегодня увидела гору Мёги, гору Асама, а у реки большой ильм шершавый — помните? — по дороге к бассейну. И эта особенная прохлада в воздухе, как и прежде… Заснув, я сразу оказалась там: в детстве, в Коморо. Мне снилось, что я играю сама по себе, одна, возле шершавого ильма: собираю цветы и кладу мостки-прутики вдоль муравьиной тропки. Я в белом платье с пояском и золотыми застежками на плечах, ремешки красных туфель застегнуты сбоку на пуговицы. Туфли новые, и каблучки слишком высокие, так что мне неудобно на корточках, куда хуже, чем если бы я была босиком…
Я все еще занята листьями, стебельками, муравьиными прутиками, но ощущаю уже что-то новое. Такое чувство, будто за мной, сидящей на корточках, наблюдает откуда-то с ветки старого дерева подвешенная там видеокамера (хотя на самом деле наблюдают мои собственные глаза) и уже видит то, что случится вот-вот, сейчас.
Три минуты спустя в эту точку ударит сильнейшая молния, расщепит толстый могучий ствол, за который я все еще придерживаюсь рукой, выкладывая на траве прутики, и сожжет его до основания… Ветки на макушке дерева приподнялись, словно заряженные током, а когда мои волосы касаются золотых пряжек на плечах, от них летят искры. И я, и дерево — оба наэлектризованы, как бы подключены к огромной грозовой туче наверху, над головой. Все вокруг меня замерло в ожидании удара молнии.
Глаз, который следит за мной из ветвей шершавого ильма, видит, как три минуты спустя я все еще сижу, замерев, на корточках и храбро — для такой маленькой девочки — справляюсь с охватившим меня напряжением. При вспышке молнии моя ручонка по-прежнему держится за шершавый могучий ствол, и, прежде чем я услышу удар грома, я уже сожжена дотла вместе с деревом — три минуты спустя…
На самом деле я, дрожа от испуга, стремглав побежала к веранде и очутилась в объятиях фотографировавшего меня деда, но во сне все это только еще предстоит, и с особой сновидческой ясностью я знаю, что могу выбрать любой из вариантов «три минуты спустя». И значит, надо решать, какой выбрать.
Не трогаясь с того места, у подножия дерева, я исчезну с лица земли, оставив в дедушкином фотоаппарате последний снимок хорошенькой маленькой девочки. И я знаю, что этой жизни достаточно. Если она продлится дольше, то все повторится сначала: я вырасту, рожу Мусана и Митио, заставлю их пройти через страшные испытания и в конечном итоге погублю, а потом толкну их отца к алкоголю и саморазрушению… И я отлично знаю, что именно так все и будет.
Но у бедной маленькой девочки в моем сне преувеличенно быстрые реакции, и она вскакивает, оставляя дерево за спиной, и мчится к дедушке, уже наставившему на нее объектив фотоаппарата… Зачем выбирать путь, ведущий к стольким бессмысленным страданиям? Наблюдающая за мной видеокамера (я сама) издала громкий надрывный стон, и я очнулась от звука своего голоса.
Проснувшись на другой день — так поздно, что Хикари начал уже за нее беспокоиться, — Мариэ объявила без тени смущения в голосе, что собирается на вокзал в Каруидзава — встречать Дядю Сэма, который приедет сегодня вечером. Полностью отдохнувшая и совсем не такая подавленная, как накануне, она, ничуть не интересуясь моим отношением к делу, объяснила, что, когда Асао заехал в Круг и они договорились, чтобы он подвез ее сюда, она сейчас же позвонила Дяде Сэму и предложила поехать вместе, но в тот момент у него были какие-то важные дела. Теперь она хотела взять Хикари и, сев в автобус, который останавливается в нашей деревне на пути из Кусацу, доехать на нем до Каруидзава. Дядя Сэм плохо знал, каким именно поездом он поедет, так что, если его не будет на станции, они оставят для него записку в справочном, а сами вернутся домой по старой дороге из Каруидзава, а по пути зайдут в кафе послушать музыку и купят продукты на ужин, который она приготовит сегодня вечером.
Хикари, улавливающий смысл разговора, если упоминалось его имя, спросил: «А какая там будет музыка, в Каруидзава?» Он уже радостно предвкушал поездку в город, и это помогло Мариэ рассеять легкое облачко неудовольствия, нависшее над нами из-за того, что она позвала Дядю Сэма, не поставив меня в известность. В продолжение беседы — сидели мы за столом, на котором дымилась приготовленная мной вчера вечером и заново разогретая китайская еда (смесь из растущих в горах овощей, поджаренных с мясом), — она добавила:
— По правде говоря, приглашение Дяди Сэма прямо связано с темой моей последней «проповеди». Прошу прощения, вам это, вероятно, покажется грубоватым, ведь вы здесь наслаждаетесь тихой жизнью вдвоем с Хикари.
— Ничего страшного… Мы ляжем в пристроенном кабинете, и дом будет полностью в вашем распоряжении. Не стесняйтесь, делайте все, что хотите.
— Ну, я не думаю, что мы уж так развернемся, — ответила она, нахмурив свои черные как смоль брови. Но красный рот Бетти Буп тут же расплылся в широкой счастливой улыбке, что, должен признать, встряхнуло меня основательно…
Что касалось Дяди Сэма, то Мариэ нужно было рассказать мне кое-что еще. Когда с едой — для нее завтрак, для нас с Хикари обед — было покончено, она продолжила говорить, стоя у кухонной раковины, а я сидел за столом у нее за спиной. Когда она вдруг резко поворачивала голову, я невольно отмечал, какая сильная у нее шея.
— У меня кое-какие сложности с Дядей Сэмом. Очень хотела обсудить это с вами и в результате сначала поговорила с вашей женой, а потом уж надумала пригласить его к вам сюда, в горы. Но, как я уже объяснила, это была не единственная причина.
Когда я присоединилась к Кругу, Дядя Сэм почему-то очень расстроился. Нельзя сказать, чтобы я опасалась, что он вдруг ворвется и нападет на Маленького Папу или сделает что-то еще в этом роде, но если он действительно что-нибудь выкинет, нашему Кругу вряд ли удастся остаться на прежней квартире. И это меня беспокоит.
Дядя Сэм никому не желает зла. Он просто молодой и здоровый американец, твердо уверенный, что если он… — она вспомнила, что мой сын здесь же, совсем рядом слушает по приемнику музыку, и, подойдя поближе, присела на корточки, опираясь спиной о стену, — … сумеет утешить меня этим способом, то даст возможность и силы жить дальше. То, что это касается и моей души, ему и в голову не приходит. Круг вызывает у него подозрения. Он полагает, что если туда попадает кто-то вроде меня, то это как-то связано с оккультным сексом. Хотя, как вы понимаете после истории с Сатиэ, Маленький Папа более чем ординарен в этом смысле…
При всем том я не прочь встречаться с Дядей Сэмом, когда есть время и желание. Это будет полезно для души и для тела. Но не можете ли вы объяснить ему, что Круг сейчас — мой дом? Если я попытаюсь сказать ему это сама, то вызову только злость и обвинения в том, что все эти разговоры о духовных проблемах — просто уловка, чтобы избавиться от него. Кроме того, я действительно ненавижу разговаривать о себе. Дядя Сэм бросил сейчас учебу, но вообще-то он магистрант в Беркли и по натуре интеллектуал. Просто в данный момент помешан на сексе…
Серьезное выражение лица закончившей мыть посуду Мариэ не позволяло обратить сказанное в шутку. К другим темам мы как-то не перешли, да и времени не было. Автобус ходил с интервалом в час, а поскольку они надумали остановиться в Асама и посмотреть на скалы Ониосидаси, образовавшиеся из застывшей лавы, то и отправились, не откладывая.
Я ждал до темноты. Звонка от них не было. Беспокоясь, как они там пойдут по неосвещенной и почти не застроенной дороге, я решил спуститься к автобусной остановке и ждать их там. Но на середине пути увидел идущую мне навстречу троицу, очень разумно освещающую дорогу фонариком. Разумеется, это были они. Хикари вел себя как проводник. Наблюдая за Дядей Сэмом, бережно опекавшим обоих своих спутников, я увидел его по-новому. Прежде я относил его к типичным представителям безответственного молодого поколения американцев, но если у него уже был диплом, возможно, он прошел в Штатах военную подготовку.
Хотя со мной Дядя Сэм поздоровался коротко и угрюмо, с Хикари он, по-видимому, дружелюбно болтал всю дорогу. Большой любитель иностранных телепрограмм, Хикари способен вести простой разговор по-английски, правильно выговаривая слова. Возможность понять его связана с тем, насколько внимательно его слушают…
Мариэ рассказала, что они сразу же встретили Дядю Сэма, вместе сделали все закупки, зашли в кафе, а потом посидели в китайском ресторане. Для меня они захватили навынос рулетики с курицей. Когда мы добрались до дому, я увел Хикари в пристройку и взял нам еды на ужин.