Командир дивизии, невысокий, крепко сложенный, с неторопливыми, будто заранее продуманными жестами и движениями, полковник Ле Хань сделал несколько шагов по застланному циновкой полу, потом подошел к столу, сделанному из пустых ящиков, склонился над картой района, еще и еще раз рассматривая позиции своих подразделений, разбросанных на довольно обширной территории. Неяркий свет керосиновой лампы с круглым, давно потускневшим отражателем лежал на карте неровными полосами, отчего топографическая карта казалась рельефной, или, как говорят топографы, поднятой.
Полковник видел базы и опорные пункты противника, давно закрепившегося на выгодных рубежах, и хорошо понимал, как нелегко будет атаковать его, если учесть еще, что американо-сайгонские войска по меньшей мере вдвое превосходят его по количеству солдат и б несколько раз по огневой обеспеченности. Думать о соотношении огневых средств — только себя расстраивать.
Получив назначение командовать ударной операцией в районе базы Фусань, он внимательно изучил обстановку и теперь понимал не только преимущества противника, но и свои выгоды. За ним был очевидный опережающий момент: противник, практически заканчивающий подготовку к наступлению, ничего не может изменить — ни произвести заново расстановку своих сил, ни начать действовать раньше времени. «Опередить противника, ошеломить его внезапным нападением, когда он этого не ожидает, значит существенно сократить его превосходство над тобой. Искусство командира как раз и заключается в том, чтобы точно определить, когда надо и выгодно нанести такой удар», — вспомнил Ле Хань слова профессора Маслова. «Где-то он теперь, генерал Маслов? — подумал Ле Хань. — Наверное, как и прежде. приходит в военную академию подтянутый, стройный генерал, начинавший Великую Отечественную войну лейтенантом, командиром стрелкового взвода». Полковник оторвался от карты и позволил себе немного расслабиться, уйдя в воспоминания, кажется, в совсем недавние дни. Штабные учения, занятия по стратегии и тактике, разбор военных операций прошлых войн, выполнение заданий по организации взаимодействия различных родов войск с применением массированных сил артиллерии для сокрушения обороны противника — все это так живо в памяти полковника, что он почувствовал себя на какое-то время командиром, располагающим всем арсеналом боевых средств. Он стал проигрывать в уме, куда бы он направил танковый батальон, куда послал эскадрильи самолетов и на какие объекты нацелил бы огонь тяжелой артиллерии.
«Что это я?» — улыбнулся полковник и тряхнул головой, отгоняя не ко времени пришедшие мысли. Не было у него сейчас ни танкового батальона, ни самолетов, ни тяжелой артиллерии. Придется обходиться теми средствами, которые есть в распоряжении сегодня.
Полковник был доволен, что штаб фронта принял его план, хотя некоторые товарищи высказывались за прямую атаку базы.
— Прямое нападение на нее, — говорили они, — может потрясти противника.
— Что вы на это скажете, товарищ полковник? — спросил главком.
— Обдумывая свой план, — ответил Ле Хань, — мы рассматривали и такой вариант. Но потом, когда познакомились с данными разведки, с обстановкой на местности, мы пришли к выводу, что лобовая атака на базу не принесет желаемого результата. Мы исходили из того, что у противника большое превосходство перед нами и в живой силе, и особенно в технике. Если мы пойдем на прямой штурм базы, то потеряем много людей, а цели все равно не достигнем. Поэтому штаб дивизии и предлагает вариант, предложенный на утверждение. В общих чертах он состоит в следующем. С помощью наших разведчиков, работающих на базе, туда проникнут диверсионные группы и постараются нанести как можно более чувствительный урон технике. Взрывы самолетов и вертолетов произведут на противника, может быть, еще большее психологическое воздействие, чем прямая атака. А наша активность на других участках и нападение на ряд опорных пунктов усилят это воздействие.
Полковник посмотрел на командующего и, увидев, что тот согласно кивает головой, продолжил:
— Мы не можем бросить всех сил против базы еще и потому, что тогда, разгадав наши плохо скрытые намерения, противник немедленно приведет в действие свою боевую мощь: с территории базы нас наверняка атакует авиация, пойдут в наступление морские пехотинцы при поддержке бронетранспортеров. На помощь базе придут и прилегающие к ней гарнизоны, и мы окажемся зажатыми со всех сторон. На подступах к базе недостаточно простора для маневра, и нас начнуть бить и с фронта, и с флангов.
— А что вы будете делать, если противник бросит десант против вас вот здесь, в районе атаки на укрепленный район номер двенадцать?
— Здесь действительно самый опасный участок, потому что перед нами находится сильный гарнизон, прикрывающий дальние подступы к базе и к основным складам боевого снабжения. Во-вторых, вражеский гарнизон может быстро получить огневую поддержку с самой базы, особенно вертолетами. Но наш план предусматривает два варианта развития событий. Первый. При мерно полтора батальона при поддержке артиллерийского и минометного огня, правда не очень сильного, совершат нападение на укрепленный район. При удачном развитии боя, то есть при условии, что гарнизон базы, занятый наведением порядка после наших диверсий, не пошлет немедленно поддержки атакуемым, мы постараемся усилить свое давление, чтобы разгромить его полностью.
— Этот вариант, как я полагаю, — сказал главком, — заранее ориентирован на благоприятное стечение обстоятельств. Но вряд ли так будет на самом деле. Вот в чем вопрос.
— Конечно, — согласился полковник Ле Хань, — этот вариант желаемый. Но если по тревоге из укрепленного района командование базы бросит силы поддержки, мы — это тоже предусмотрено — немедленно меняем позицию и переходим на заранее подготовленный рубеж обороны, очень выгодный для нас и неудобный для врага. Перед нашей обороной, а мы занимаем господствующие высотки, лежат рисовые поля, а также заболоченные и покрытые мелким кустарником участки, которые морским пехотинцам или десантникам будет очень трудно преодолеть без больших потерь. Мы думаем, что сможем положить солдат противника на землю и не дадим им не только прорваться к нам, но и беспрепятственно вернуться под защиту своих бронетранспортеров.
— А если пойдут бронетранспортеры?
— Они далеко не пройдут. Во-первых, болотистая местность, а во-вторых, мы заминируем участки, которые могут быть легко преодолены.
— Ну что ж, — подвел итог главком, — мне кажется, что военный совет может согласиться с планом командования дивизии. По-моему, они, — кивнул главком головой в сторону командира и начальника штаба дивизии, — все предусмотрели и нашли хороший вариант. Но нельзя забывать, что противник перед нами сильный, он постарается найти другое для себя решение, не то, что мы за него приняли. Вот тогда вы, товарищи командиры, и ваши подчиненные должны будете хорошенько подумать— а времени на раздумья у вас будет очень мало, — чтобы выйти из положения. Но всего предусмотреть невозможно, поэтому необходимо с самого начала не упускать из виду ничего в поведении противника. Давайте вашу карту, полковник.
Командующий поставил свою подпись и передал карту другим товарищам.
— Желаем вам успеха, товарищи, — сказал главком. — В ходе боев держите нас в курсе событий.
После утверждения плана офицеры штаба дивизии были раскреплены по подразделениям, чтобы на месте оказывать помощь командирам советом и опытом.
И вот подошел срок, когда механизм уже приведен в действие.
Полковник Ле Хань снова вернулся к карте. Вот он, несколько кружной, но удобный подход к базе. Диверсионные отряды, просачиваясь через посты наружного охранения, как мелкие рыбешки сквозь крупноячеистую сеть, вплотную подойдут к трехрядному проволочному заграждению. Последний ряд проволоки находится под электрическим напряжением. Это, конечно, серьезное препятствие. Но, как сообщили разведчики, это препятствие будет устранено: рубильник, включающий подачу тока на проволочное заграждение, выведе-т из строя один из товарищей на самой электростанции. «Хорошо бы этому товарищу незаметно и побыстрее скрыться, — подумал Ле Хань, — а то ведь на него падет подозрение в первую очередь, и уж тогда вряд ли кто сможет помочь ему самому».
С наблюдательного пункта постоянно докладывали о том, что происходит вокруг базы. Уже два раза вылетали оттуда по десятку вертолетов и, резко наклонив свои стрекозиные тела, брали курс на запад, а минут через тридцать — сорок возвращались назад.
Ле Хань быстро разобрался в обстановке. Видимо, разведка противника обнаружила активность на участке западнее базы и направила отряды вертолетов на бомбежку. Если считать, что двадцать вертолетов могли захватить несколько сот небольших бомб, то соседям приходилось нелегко. Полковник посмотрел на часы, диверсионные группы уже начали осторожное перемещение. Ему казалось, что он видит, как по двое-трое, с небольшими, но мощными зарядами взрывчатки, заложенной в магнитные мины, тенями пробираются с разных концов к цели солдаты и офицеры.
«А что, если не удастся обесточить проволочную преграду? Тогда придется идти на более рискованный шаг!» — подумал полковник.
«Рискованный шаг» означал, что пробираться на базу придется через высокую стену. Правда, и на этот счет заготовлено снаряжение. У каждого члена группы есть с собой прочная капроновая лестница с крюком на конце. Чтобы не нарушать тишины, крюки обмотаны тряпками. Только остро заточенные кончики едва выглядывают из обмотки. Но и в этом случае успех целиком зависит от товарищей, находящихся на территории базы: они, взяв на себя часть смертельного риска, должны будут не только обесточить проволочное заграждение, но и выключить любым путем освещение базы.
В наступившей темноте противнику и мышь может показаться тигром. Даже короткой растерянности может хватить на то, чтобы подобраться незаметно к ангарам и установить мины. Однако рассчитывать можно только на несколько минут, пока морские пехотинцы не пустят в ход индивидуальные лампы с мощным пучком света. Мэрским пехотинцам и десантникам не потребуется много времени, чтобы разобраться в обстановке, но все-таки период замешательства может быть достаточным, чтобы справиться с трудным делом.
Ле Хань вспомнил товарищей, которым поручено нелегкое задание, он беседовал с ними, и у него осталось о них хорошее впечатление.
Он еще вспоминал детали этой встречи, когда неожиданно услышал за спиной молодой, по-детски звонкий голос:
— Товарищ командир дивизии, связной командира седьмого полка прибыл с донесением.
Обернувшись, он увидел связного в гражданской одежде, с тяжелым вещмешком за спиной, лямки которого врезались в хрупкие плечи.
— Кто же тебя так нагрузил-то? И зачем? Как фамилия?
— Сержант Ба Тхи Льен [16], товарищ полковник.
Командир дивизии даже сделал шаг назад от неожиданности. Не то чтобы он не видел женщин в армии, но вид Ба Тхи Льен настолько не вязался с тяготами войны и этим тяжелым мешком за плечами, что он даже не поверил ее словам.
— Милая девочка, сколько же тебе лет и почему ты занимаешься делом не по возрасту?
— Товарищ полковник, — с обидой в голосе сказала девушка, — мне девятнадцать лет, я кончила школу радистов и готовилась к выполнению любых заданий командования.
— Ну, извини, — сказал полковник, — не думал встретить такую красивую девушку да еще в сержантском звании. А что это за мешок за плечами?
— Это — рация, товарищ полковник. Разрешите передать вам сообщение командира седьмого полка майора Зьема, — из потайного кармашка она вытащила туго, словно сигарета, скатанную бумажку и протянула полковнику.
Развернув донесение, Ле Хань разгладил его и, наклонившись к лампе, внимательно прочитал его. Потом перевел взгляд на девушку, спросил:
— Почему вы оказались в расположении седьмого полка? Да, — спохватился он, — снимайте свою ношу и садитесь вот на этот ящик. Так почему вы оказались в седьмом полку, а не в штабе дивизии?
— Об этом долго рассказывать, товарищ полковник. Меня и моего товарища командование направило в район базы Фусань. В пути мы нарвались на патруль неприятеля, и товарищ приказал мне в одиночку добираться к месту, а сам остался прикрывать меня. Может быть, он спасся, потому что сгущалась темень. Я долго шла, спешила, пока не вышла на передовое охранение седьмого полка. Пришлось раньше времени развернуть рацию и сообщить в штаб, что с нами произошло. Теперь мне нужна ваша помощь, чтобы добраться до холмов, у подножия которых расположена пагода Пурпурных облаков.
— Про эту пагоду я давно слышал, — сказал Ле Хань, — где-то там сейчас работает мой близкий друг, с которым учились вместе.
— Вот и меня ждет там один товарищ, у которого накопилось много информации для командования. И еще: ему очень нужна надежная связь. Прошу вас, товарищ полковник, дать мне кого-нибудь из ваших бойцов, мы тогда легче доберемся до цели.
— Но вряд ли, дорогая ко [17] Льен, кто-нибудь из наших бойцов знает туда дорогу. Сложную ты задачу задала своим появлением, — сказал, улыбнувшись, командир.
— Вообще-то, товарищ полковник, я бы и сама добралась, я ведь здешняя, жила недалеко от Фусани, места мне известные, есть и знакомые люди. Только, — замялась девушка, — вы уж извините, но мне надо очень срочно, а с таким грузом мне будет трудно.
Полковник подал карту, на которой не было никаких пометок.
— Сможете показать, куда вас надо проводить? — спросил он.
— Девушка поднесла карту поближе к свету, быстро нашла нужное место.
— Это вот здесь, — сказала она. — Вот эти холмы, рядом с ними и пагода, километра три-четыре, не больше. Сюда мне и надо.
— Да, — бросив взгляд на карту, сказал полковник, — до холмов-то километров двадцать. Боюсь, не успеете, скоро тут будет жарко.
— Я должна успеть, меня ждут товарищи.
— Боюсь, сестренка Льен, как бы ваших и наших товарищей не схватили американцы после сегодняшней ночи, очень уж рискованно работают, прямо в окружении врагов.
— Насколько известно, наши товарищи вне подозрений. Я не знаю, что они будут делать сегодняшней ночью, но прежде всего они постараются обеспечить себе надежное оправдание в непричастности к чему бы то ни было.
— А вы знаете товарища, с которым должны встретиться?
— Нет, только имя и пароль, но мне сказали, что это очень опытный разведчик.
— Да, уж представляю, — согласился полковник, — другой бы в таком месте и дня не продержался.
Он вышел и, не вдаваясь в подробности, попросил начальника разведки найти двух бойцов для сопровождения связного в заданный район.
— Учти, — сказал полковник, — им придется нести мешок, а может быть, и его хозяйку. Видишь, какая слабая?
— Неслабая, товарищ полковник, — сказал начальник разведки, — хрупкая. Если из седьмого полка дошла сюда по темному лесу да с такой ношей — это не слабая. Такая с любой ношей сама управится, но помочь надо. Пять минут на поиск дадите?
— Даю десять, но чтобы ребята были что надо.
Он вошел в помещение и увидел, что девушка, привалившись к стенке, спала. Прыгающий свет то скупо освещал ее совсем юное лицо, то погружал во мрак. Полковнику стало не по себе. Вот сейчас войдут сюда парни, крепкие, выносливые, которым самой судьбой определено быть там, где трудно, и он вынужден будет разбудить эту девочку — а ей, видно, очень хочется спать — и послать в тревожную ночь. И может быть, он уже никогда не встретит ее, но в том, что он никогда не забудет ее, он уже не сомневался.
— Разрешите войти, товарищ командир? — услышал он и бросил взгляд на девушку: не проснулась бы. Но она уже вскочила, потерла ладошкой глаза.
— Извините, товарищ полковник… — и не договорила.
Полковник внимательно осмотрел бойцов и остался доволен: молодые, сильные, привыкшие и к переходам, и к тяжестям. «А кто из наших бойцов не привык к этому?!»— подумал он с некоторой долей гордости за этих парней да и за себя — ему тоже пришлось пройти тем же путем, которым они идут сегодня. Он рассказал бойцам, что им предстоит сделать, показал направление маршрута по карте, попросил быть крайне осторожными, помочь сержанту Льен как можно быстрее добраться до цели.
— Заботьтесь о ней как о сестре, — напутствовал полковник, — почувствуете, что ей трудно, что она устала, — отдохните…
— Товарищ полковник, — вмешалась в разговор Льен, — разрешите мне самой определять режим движения, как будет удобнее…
— Хорошо, — согласился командир, — определяй сама. А сейчас не хочешь ли немного отдохнуть, Льен, все-таки дорога будет нелегкой.
— Если мы задержимся здесь, — сказала радистка, — она будет еще трудней.
— Это верно. Ну, тогда в путь. Берите вещмешок, ребята вы сильные. Справитесь?
— Справимся, товарищ полковник, — ответил боец, легонько крякнув, когда надевал лямки на плечи. — И ты это сама тащила? — спросил он девушку. — Что там, кирпичи, что ли? — засмеялся он, прилаживая удобнее вещмешок.
Полковник протянул девушке руку.
— Ну, до свидания, Льен. Может быть, еще встретимся на этой войне. Моя фамилия…
— Я знаю, товарищ полковник. Большое спасибо за помощь. Я думаю, обязательно встретимся.
— Будьте осторожны, — напутствовал он всю тройку.
— Вы тоже, — услышал он из темноты голос Льен.
Но все это быстро отступило, растаяло, потому что уже истекали последние часы томительного ожидания, после которого сразу станет ясно, все ли сделано как надо, где допущены просчеты, чего не учли в ходе подготовки. Это будет серьезная проверка для будущих боев с противником, которого пока знали лишь теоретически.
…Взрывы на базе донеслись сюда глухо, и только далекое пламя, сполохами окрасившее темное небо, говорило, что диверсионные группы выполнили свое задание.
Прошло несколько минут, и командир дивизии дал приказ открыть по базе артиллерийский огонь.
Ночной бой с противником, застигнутым врасплох, еще не дает основания говорить об окончательном успехе, потому что противник, а особенно такой, как этот, способен быстро оценить сложившуюся обстановку, организовать оборону или начать ответные контратакующие действия. Поэтому полковник Ле Хань не удивился, когда с рассветом с базы поднялись вертолеты и вскоре появились над позицией артиллеристов, начав ракетный и пулеметный обстрел их. Настоящий бой начался только утром.
Самолеты-разведчики, оснащенные радарами и лазерными приборами, обнаружив расположение некоторых подразделений, направили на них бомбардировочную авиацию. Земля содрогалась от взрывов, горел лес, удушливый дым обволакивал позиции. Было трудно дышать. После первой бомбежки командиры подразделений отвели бойцов с засеченных врагом позиций, предвидя, что вслед за ней последуют другие удары, более мощные.
В девять часов утра американская авиация начала новую бомбежку. Однако батальоны полковника Ле Ханя не только не дрогнули, но сами вели плотный ответный огонь по воздушным целям. За первые три часа над боевыми порядками сил освобождения было сбито четыре вертолета, один из них взорвался в воздухе..
После полудня огневой удар противника ослабел, вертолеты и самолеты переключились на бомбежку 7-го полка. Командир дивизии понял, что майор Зьем, начавший частью своих сил атаку на гарнизон противника, отвлек на себя вражескую авиацию. Кажется, все воздушные силы базы были брошены против 7-го полка. Сквозь грохот боя прорвался по радио голос командира полка.
— Товарищ командир, — полковник узнал его сразу, — докладывает седьмой Зьем.
— Это над вами там повисли американцы? — перебил полковник.
— Над нами, товарищ командир, — с задором в голосе говорил майор. — Это ничего. Они просто с ума сошли от злости. Докладываю, товарищ командир, что мы разгромили большую автоколонну. Она везла из порта на базу продукты. Если бы вы посмотрели, что творится на дороге! Вино течет рекой, банки с консервами, разбитые ящики, машины горят, а американцы бросают бомбы куда попало — и по нашим позициям, и впустую.
— Потери большие? — прервал Ле Хань командира полка.
— Сейчас не знаю, потом подсчитаем. Наши бойцы захватили много продуктов.
— Судя по тому, как вас бомбят, надо подготовиться к худшему, на вас могут сейчас направить морскую пехоту и броневики.
— Мы к этому уже подготовились, товарищ командир, все сделали, как намечали. Броневики далеко не пройдут.
Пока шел этот разговор, командиру дивизии сообщили, что с базы двинулась колонна бронетранспортеров в сторону 7-го.
— Слушай, Зьем, — сказал полковник, — как я и говорил, гости пошли к тебе, очень много. Постарайся встретить хорошенько.
— Есть, товарищ командир, выдержим, у нас удобная оборона.
Раздался щелчок, и рация замерла. Голос майора Зьема полковник услышал только через два с половиной часа. Но это был уже другой голос.
— Товарищ командир, докладывает седьмой Зьем, — он замолк, будто переводил дыхание, — положение у нас крайне трудное. Отбиваемся, но противник ведет убийственно плотный огонь и с воздуха, и с земли. Около батальона морских пехотинцев мы положили на рисовых полях, но нам все труднее держать их из-за очень сильного огня с воздуха, — майор снова замолк, и молчание затянулось.
— Что с вами, Зьем? — спросил полковник.
— Ничего, товарищ… — полковник четко услышал стон, — вторая пуля в плечо попала. Сейчас, минуточку…
Полковник быстро просчитал в уме варианты, но не нашел ни одного, который дал бы возможность помочь 7-му полку.
— Дорогой Зьем, обстановка, как вы понимаете, складывается сложно. Выход один — держаться. Держаться до темноты, а потом выходить из боя. Сможете?
— Постараемся, товарищ командир. Будем держаться.
И полк держался, несмотря на тяжелые потери. Он не только держался, но и не дал пехоте противника приблизиться к своим позициям.
Перед самым концом боя на связь вышел-комиссар полка и доложил, что полк выстоял, броневики разворачиваются и уходят, пехота, кажется, тоже убирается короткими перебежками. Но потери в полку серьезные, командир полка вынесен из опасной зоны, и ему оказывается помощь. Положение его тяжелое.
— Какой будет приказ? — спросил комиссар.
— Задание вами выполнено хорошо, — сказал полковник Ле Хань, — отводите бойцов на запасные позиции, как было предусмотрено планом. На новом месте получше укройтесь на случай, если повторятся воздушные налеты. Не теряйте времени, отходите.
Не всем подразделениям дивизии выпал такой тяжелый день, как на долю 7-го полка. Противник, как правильно говорил командир полка, действительно был взбешен и обрушился на атакующих большими силами. И хотя полк понес серьезные потери, он не дрогнул, выстоял и выполнил поставленную задачу, а ведь его бойцы вели свой первый настоящий бой с американцами. Со стороны противника были применены все средства технического подавления, на которые американское командование возлагало большие надежды.
Командование сил освобождения, утверждая план наступательных боев на всех фронтовых участках южнее реки Бенхай, рассматривало боевые действия в районе базы как отвлекающий маневр, как проверку готовности подразделений к ведению боев в совершенно новых условиях.
Однако отвлекающий маневр вызвал крайне болезненную реакцию не только в штабе экспедиционного корпуса, но и в Пентагоне. Эта реакция стала еще более бурной, когда сразу после атаки на Фусань было совершено крупное нападение на построенную несколько лег назад военно-воздушную базу Бьенхоа, всего в сорока километрах от Сайгона. Эта настоящая военная крепость была окружена сложной системой проволочных заграждений и минных полей, вокруг базы постоянно курсировали танки и бронетранспортеры. В радиусе нескольких километров действовали батальоны рэйндже-ров — солдат особых частей — и два батальона парашютистов. Казалось, что мышь не проползет незамеченной, и все-таки нападение было совершено. Было уничтожено несколько самолетов и вертолетов, убито и ранено, по американским данным, девяносто три солдата и офицера.
Первый год активной войны, начатой Линдоном Джонсоном, не оправдал надежд, которые питали в Вашингтоне. Совещания с военными, строгие телеграммы послу и командующему американскими силами, вызовы их с докладами, крутые беседы с лидерами сайгонской администрации — все было подчинено одной цели: создать перелом в развитии событий. После получении сообщений о нападении на базы Фусань и Бьенхоа президент послал Тэйлору телеграмму в резких выражениях. «По всем фактам, имеющимся в нашем распоряжении, внутреннее положение во Вьетнаме ухудшается. Оно требует от вас выработки четкого плана коренного изменения ситуации в нашу пользу. Поступившие тревожные вести о нападении Вьетконга на мощные американские базы говорят о слабости мер, предпринимаемых вами для выполнения разработанной программы подавления противника всеми имеющимися средствами и силами. Как президент страны и верховный главнокомандующий, требую от вас принять к сведению: повторение подобных акций будет свидетельствовать о вашей личной неспособности выполнять миссию, возложенную на вас американским народом. Джонсон».
Целая неделя потребовалась Тэйлору и его советникам для подготовки предложений в связи с телеграммой президента. Наконец ответ был составлен. «Я полностью согласен с тезисом о том, что все ухудшающаяся обстановка в Южном Вьетнаме требует разработки и применения чрезвычайных мер как внутреннего, так и внешнего порядка, — писал Максуэл Тэйлор. — Первоочередной мерой считаю усиление военного давления на ДРВ, чтобы вынудить ее правительство прекра-тить оказывать поддержку Вьетконгу и использовать свою власть, чтобы заставить Вьетконг положить конец его разрушительным действиям. Я также считал бы целесообразным и необходимым в нынешней ситуации, чтобы Соединенные Штаты взяли на себя обязательство по воздушной и морской защите Южного Вьетнама».
Последнее предложение в Вашингтоне было расценено как признак возможного умственного потрясения генерала Тэйлора или появившейся у него мании преследования: еще ни один самолет, ни один вражеский корабль ни разу не были замечены в воздушном или морском пространстве Южного Вьетнама. Это кошмарное видение генерала долго было предметом самых злых шуток в кабинетах Пентагона.
Не успели в Вашингтоне как следует изучить предложения генерала Тэйлора о мерах по ликвидации Вьетконга, как силы национального освобождения снова начали еще более крупное наступление, и снова в самом больном для американцев месте — недалеко от Сайгона, в районе Биньцзя. В течение месяца наступающие уничтожили и повредили 37 самолетов и вертолетов, полностью разгромили дивизион бронемашин, убили, ранили и взяли в плен около двух тысяч солдат и офицеров противника.
Начиная широкую войну во Вьетнаме, американское командование представляло ее как игру кошки с мышкой. Само собой подразумевалось, что американская кошка, поиграв немного, быстро покончит с вьетнамской мышкой. Они не подозревали, что с самого начала эта игра примет совсем другой оборот.
Второй слог «Тхи» во вьетнамском языке имеется только в женских именах.
К о — сестренка, сестра. Обращение к женщине, младшей по возрасту (вьет.).