— Тогда почему она здесь?
Алексей пожимает плечами.
— Я не хотел, чтобы она была полной потерей. Из нее получается прекрасное украшение, как вы сказали, она очень красива. Но она не подходит для продажи.
Француз, кажется, размышляет, его взгляд оценивающе скользит по Ане. Он смотрит на нее не так, как большинство мужчин и даже женщин в комнате смотрят на нас, не так, как будто он хочет раздеть ее догола и трахнуть, а скорее так, как вы могли бы смотреть на особенно трогательное произведение искусства в музее. Он долго медлит, а затем поворачивается, чтобы посмотреть на Алексея, расправляя плечи.
— Я не согласен, — просто говорит он.
— Прошу прощения? — Алексей моргает. — Извините, месье, но я просто не могу…
— Пятьдесят миллионов. Немедленно переведу на счет по вашему выбору.
Алексей замирает. Все, кто находится на расстоянии слышимости, делают то же самое, поворачиваясь и прислушиваясь к разговору с заметным интересом, пока Алексей пытается сформулировать ответ.
— Вы, должно быть, шутите, — говорит он наконец. — Это замечательная шутка, но вы не можете быть серьезным.
— Я серьезно. — Твердо говорит француз. — На самом деле, ты прав. Она стоит большего, чем это. Сто миллионов за пострадавшую русскую балерину. Я хотел бы немедленно вступить во владение ею. Мой самолет вылетает через два часа, а мой водитель не привык к этим горным дорогам.
Нет. О боже, Ана, нет. я чувствую, что не могу дышать. София смотрит на Алексея и француза с немым ужасом, ее лицо такое бледное, что я боюсь, как бы она не упала в обморок.
— Она этого не стоит, люди подумают, что я тебя обманул.
— Я буду счастлив сообщить им, что она того стоит для меня. А теперь, пожалуйста, месье Егоров, мое время так же ценно, как и ваше.
— Почему? — Алексей смотрит на него, по-видимому, не веря.
Француз пожимает плечами.
— У некоторых из лучших произведений искусства в мире есть недостатки, месье Егоров. Даже статуи Микеланджело имеют недостатки в своем дизайне, вы знали об этом? Японское искусство кинцуги основано на концепции, что, принимая сломанные вещи, заполняя их трещины и изъяны золотом, то, что было повреждено, может снова стать красивым. Я нахожу это очень интересной концепцией, не так ли?
Это впечатляющий аргумент. Если бы этот человек в данный момент не торговался за человеческое существо, к тому же одну из моих ближайших подруг, он мог бы мне почти понравиться. Ошеломленного выражения, которое он изобразил на лице Алексея, и так достаточно, чтобы я почувствовала проблеск уважения.
— Сто миллионов, — повторяет он, начиная раздражаться. — Было бы глупо не взять их. Ты сам сказал, что не можешь ее продать.
— Да… — Алексей, кажется, оправляется от шока, кивает. — Пожалуйста, пройдемте со мной в мой офис, там мы сможем завершить продажу…
— В этом нет необходимости. — Француз указывает на мужчину в черном костюме, маячащего неподалеку, который выходит вперед с портфелем и открывает его, показывая ноутбук. Несколькими быстрыми нажатиями клавиш он получает доступ к учетной записи и протягивает компьютер Алексею. — Пожалуйста, введите ваши данные, месье. Сто миллионов, переведутся немедленно.
Алексей выглядит неопределенно, как будто он не уверен, снится ему это или нет. Он делает шаг вперед, быстро вводя необходимую информацию, и нажатием кнопки довольная улыбка расплывается по лицу собеседника.
— Очень хорошо. — Француз лучезарно улыбается Алексею. — Пожалуйста, приведите ее ко мне. Я хочу немедленно уехать. Вы говорите, ей дают лекарства? Значит, она не может ходить самостоятельно?
— Так и есть. — Алексей выглядит слегка бледным, как будто эта информация может внезапно изменить мнение мужчины.
— Жак. — Француз машет мужчине в черном костюме. — Пусть водитель подгонит мою машину и двое мужчин помогут балерине выйти наружу. Как ее зовут?
— Анастасия, — быстро говорит Алексей. — Ее зовут Анастасия Иванова.
Довольная улыбка появляется на его лице.
— Как мило. Имя принцессы. Еще одна потерянная и сломанная вещь, если я помню.
— Нет! — София кричит, бросаясь вперед и пугая пару, все еще стоящую поблизости. — Нет, вы не можете забрать ее! Ты не можешь! Пожалуйста, нет, ах!
Она кричит, когда охранник, стоящий позади нее, протягивает руку и бьет ее по задней части бедра тем, что я вижу, маленьким компактным электрошокером, который я до этого момента не замечала. София почти падает, и женщина, стоящая рядом с ней, протягивает руку, чтобы поддержать ее.
— Она беременна, — огрызается женщина на охранника. — Тебе не кажется, что это плохая идея?
— Мои извинения, — быстро говорит Алексей, направляясь к ним. — Моя охрана иногда перегибает палку. — Он смотрит на охранника, который бледнеет, понимая, что, совершил он ошибку или нет, его собираются наказать за неудовольствие гостя.
— Убирайся, — рявкает Алексей. — Скажи кому-нибудь другому, чтобы пришел и заменил тебя. — Он приятно улыбается паре, полностью возвращая им свое внимание. — Я очень сожалею, что прервал, но, как вы можете видеть, это было срочное дело. Если вам все еще интересно…
Я больше не могу слушать. Трое охранников снимают Ану с ее такелажа, двое поддерживают ее, пока другой развязывает ее, развязывая ленту, удерживающую ее ногу, и отстегивая цепи на запястьях. Она приваливается к охраннику, как разрозненная кукла, ее голова склоняется набок, пока француз нетерпеливо ждет, когда они последуют за ним.
Я хочу помочь ей, спасти ее, остановить это, но я знаю, что я никак не могу. София тихо плачет, слезы наполняют ее глаза и стекают по лицу. Ее тушь не растекается, и я с болезненным ощущением в животе понимаю, что визажист, должно быть, специально использовала водостойкую, зная, что женщины в ситуации, подобной нашей, скорее всего, не пережили бы ночь без слез. Не дай Бог, чтобы мы все еще не были красивыми и совершенными, даже в наших страданиях.
— Кэт, — шепчет София почти умоляюще, но я знаю, что она знает так же хорошо, как и я, что ничего нельзя сделать. Комната полна охраны, нашей, а теперь и француза, и даже если бы одна из нас смогла добраться до нее, после этого нам некуда было бы идти. Мы беспомощны, и это одно из худших чувств, которые я когда-либо испытывала.
Я потерпела неудачу. Одни и те же слова снова и снова прокручиваются в моей голове, вид того, как Ану несут к выходу из комнаты, превращает мою кровь в лед, и я вижу, как Саша тоже смотрит ей вслед, ее лицо бледное и потрясенное. Это похоже на сон, на кошмар, как будто в любой момент мы проснемся и снова окажемся на Манхэттене. Этого не может быть на самом деле. Этого не может быть наяву. Но это так.
Покупка Аны, похоже, пробудила в гостях чувство срочности, и они начинают подходить к оставшимся троим из нас более нетерпеливо, с новым интересом. Я отчаянно пытаюсь дистанцироваться от всего этого, пытаюсь игнорировать руки и глаза на моем теле, оценивающие меня, определяющие, стою ли я той цены, которую назначил за меня Алексей. Я пытаюсь снова определить Анику и Елену, в ужасе от того, что могу пропустить кого-то, кто проявит к ним интерес, и они исчезнут прежде, чем я успею оглянуться, но вечеринка сейчас в самом разгаре, и я не всегда могу их увидеть. Зал наполнен толпой гостей, перемежающихся официантами, циркулирующими с подносами закусок и шампанского, и у меня кружится голова, по мере того как проходят минуты, продажа и потеря Аны с каждым моментом становятся все более конкретными. Мы не ели несколько часов, и у меня пересохло во рту, желудок скрутило от голода и горя, мое тело начинает дрожать от истощения и усилий сдержать свои эмоции.
Я замечаю, как Алексей передает девочек охраннику, и у меня перехватывает дыхание, страх пронзает меня.
— Отведи их наверх, в их комнату, — я едва слышу, как он говорит сквозь оркестровую музыку и шум разговоров. — Я закончил с ними на сегодня.
Волна облегчения захлестывает меня, достаточная, чтобы ослабить колени. Для нас ночь явно не закончилась, но, по крайней мере, мне не нужно беспокоиться за Анику и Елену, по крайней мере, до конца сегодняшнего вечера. Они не будут проданы, пока нет, и я чувствую себя почти слабой. Одна потеря, это все, что я могу вынести за ночь. С другой стороны, тот факт, что Алексей забрал детей, совсем не сулит ничего хорошего для троих, возможно, четырех из нас.
Он указывает на охранников, стоящих у наших сцен, подтверждая мои опасения. Мое сердце замирает, когда охранник начинает тянуться ко мне, хватает за локоть и тянет к краю сцены. Я изо всех сил стараюсь сохранить равновесие на своих высоких каблуках несмотря на то, что я измучена, спотыкаясь о край, когда он нетерпеливо стаскивает меня с него на первый этаж.
Я оглядываюсь и вижу, что охранники Саши и Софии делают то же самое, стаскивая их со сцены и выстраивая в шеренгу. Пара, заинтересованная Софией, остается поблизости, с интересом наблюдая за ней, в то время как Алексей поворачивается к тем же гостям, которые с любопытством начинают собираться, когда нас подталкивают вперед. Он открывает рот, как будто хочет что-то сказать, и я напрягаюсь, страшась того, что будет дальше. Я могу только представить, какую демонстрацию он собирается выставить, чтобы поднять наши цены и поощрить еще одну продажу.
Затем раздается внезапный треск, теперь уже знакомый звук выстрелов, рассекающих воздух. Я слышу грохот из главной части дома, крики, и я оборачиваюсь, мое сердце колотится в груди, а пульс застрял в горле, когда я смотрю на вход в комнату с внезапной, дикой надеждой, которую я едва могу вынести.
У меня галлюцинации.
Стресс, чувство вины и шок, должно быть, стали слишком сильными. Это единственный ответ, потому что я вижу, как Виктор входит в дверь, одетые в черное мужчины в тактическом снаряжении выходят по обе стороны от него, а Левин, Макс и Лука следуют за ним по пятам.
Это не может быть правдой.
Он здесь.
Он пришел.
20
ВИКТОР
Вид Катерины воспламеняет меня, облегчение и ярость переполняют меня в равной мере, когда мы врываемся в комнату с оружием в руках и надвигаемся на Алексея и его компанию.
Она живая. Она здесь. Я собираюсь убить этого ублюдка за то, что он когда-либо поднимал на нее руку.
Требуется всего мгновение, чтобы комната погрузилась в настоящий хаос. Несколько охранников Алексея направляются к нам с намерением помешать нам идти дальше, но я имел в виду именно это, когда сказал, что в этом мире нет ни черта, что могло бы остановить меня, как только мы войдем внутрь, и особенно теперь, когда я точно знаю, что Катерина здесь. Люди, которых мы наняли пойти с нами, рассыпаются по обе стороны, стреляя в людей Алексея или сражаясь с ними врукопашную, в то время как Левин и Макс отходят в разные стороны, за ними следуют Лиам и Лука, и, наконец, я.
Пощады не будет, никто не сбежит. Как мы и договаривались, Левин, Макс, Лука, Лиам и наше подкрепление нападают на охранников, в то время как я целенаправленно прохожу через комнату с пистолетом в руке, направляясь к Алексею.
Найти его немедленно невозможно. Комната похожа на сумасшедший дом, гости дико разбегаются при звуках выстрелов, устремляясь к любому из трех выходов, некоторые даже к окнам. Я вижу, как Катерина отскакивает в сторону, хватает Софию и Сашу и укладывает их всех на пол за одной из сцен, прячась от стрельбы. Аны нигде не видно, как и моих детей. Я сразу же принимаю это к сведению, во мне поднимается новый гнев при мысли, как Алексей мог обойтись с любой из них, но особенно Аникой или Еленой.
Когда комната начинает пустеть, я замечаю, как он пытается пробиться ко входу в дальнем конце комнаты, где несколько человек из его охраны пытаются отбиться от Левина и Макса. По бокам от него еще несколько человек из его службы безопасности, и я вижу не одно знакомое лицо, людей, которые перешли на его сторону, когда он устроил мятеж в мое отсутствие.
Я не могу полностью винить их, не тогда, когда Алексей так жестоко убил тех, кто остался верен. Но те, кто умер, будут отомщены, а в этом мире за нелояльность приходится платить высокую цену. Я не дам им пощады, когда дело дойдет до спасения моей семьи и безопасного выхода из этого дома. Они все собираются выяснить, насколько заслуженной на самом деле является моя репутация.
— Оставайся прямо здесь. — Левин поворачивается, чтобы преградить Алексею путь, одновременно отводя пистолет в сторону и стреляя в упор в лоб мужчине, который пытается броситься на него, чтобы обезоружить. В футе от себя Макс тяжелым ударом в челюсть отправляет одного из охранников на пол, присоединяясь к растущей куче мертвых или раненых тел, которые когда-то составляли отряд Алексея.
Не теряя ни секунды, Макс обходит Алексея сзади, целясь пистолетом в затылок Алексея, в то время как Левин убивает двух оставшихся охранников, одного выстрелом, а другого тыльной стороной ладони в нос мужчине, отправляя его на пол внезапным падением.
— Виктор Андреев хотел бы перекинуться с тобой парой слов, — говорит Макс ровным голосом, в то время как они с Левиным держат пистолеты направленными в голову Алексея. — Так что, будь добр, не двигайся.
Я вижу, как Алексей слегка бледнеет, когда я делаю шаг вперед, выхватывая при этом пару пластиковых наручников у одного из мужчин. Лука и Лиам заходят с боков, когда заканчивают расправляться с охранниками, с которыми они дрались, мы впятером прижимаем его к стене, когда я хватаю его за руки сзади, завожу запястья за спину и закрепляю их пластиковыми наручниками, затянутыми слишком туго.
— Посадите его на край одной из сцен, — говорю я Левину, подталкивая к нему Алексея. — Прежде всего я хочу проверить, как там Катерина.
— Сию минуту, Медведь. — Левин хватает Алексея за наручники, толкая его вперед, и Алексей кренится, откидывая голову назад, пытаясь ударить Левина. Левин аккуратно уходит в сторону, разворачиваясь и нанося удар Алексею прямо в живот.
Блондин сгибается пополам, кашляя, когда Левин поднимает его обратно в вертикальное положение, выкручивая наручники, пока глаза Алексея не расширяются от боли.
— Если ты думаешь, что это больно, — рычит он возле уха Алексея, — просто подожди, пока у Пахана не будет времени позаботиться о тебе.
Лука, Лиам, Макс и я немедленно бросаемся к сцене, где Катерина все еще сидит на корточках с Сашей и Софией, последняя из которых выглядит опасно бледной.
— Виктор! — Катерина задыхается, вскакивая на ноги. — Я думала… — она задыхается от своих слов, и я вижу, что она дрожит. Я немедленно подхожу к ней, протягиваю руку, чтобы поддержать ее, когда Лука опускается на колени рядом с нами, помогая Софии подняться на ноги.
— Давай, позволь мне помочь тебе. — Макс протягивает руку Саше, и ее глаза расширяются, когда она поднимает взгляд и видит его, ее щеки вспыхивают, когда она берет протянутую им руку, позволяя ему помочь ей подняться на ноги. На мгновение она покачивается, как будто хочет упасть в его объятия, но она удерживается, глядя на него своими поразительно яркими сине-зелеными глазами.
— Ты тоже пришел, — тихо бормочет она, и выражение лица Макса смягчается, его глаза встречаются с ее взглядом так, как я никогда не видел, чтобы он делал с какой-либо женщиной. До тех пор, пока он был под моей защитой, он отказывался от любого женского общества и никогда даже не флиртовал с женщиной, по крайней мере, это то, что я видел. Тот факт, что он до сих пор не отпустил ее руку, для него крайне необычен.
— Черт. — Лука чертыхается, когда София шатается на своих высоких каблуках, вся кровь внезапно отливает от ее лица, а колени подкашиваются. Катерина инстинктивно тянется к ней, помогая поддержать ее, пока Лука заключает в объятия свою потерявшую сознание жену.
— Наверху есть спальни, — быстро говорит Катерина. — Аника и Елена должны быть в одной из них, Алексей забрал их с вечеринки незадолго до твоего прихода.
— Тогда я отнесу ее туда. — Лука поднимает свою жену так, словно она ничего не весит, баюкая ее в своих объятиях. — Я останусь с ней, если тебе не нужно мое присутствие, Виктор. Его голос немногословен, и я знаю, что напряженность, которая существовала между нами, далека от полного исчезновения. Последние недели мы работали вместе, вражда между мафией и Братвой поредела после нашего перемирия, но недоверие все еще присутствует, семена горечи. Потребуется время, чтобы залечить эти раны. Но так же, как я надеюсь начать новую жизнь с чистого листа, я надеюсь продолжать оберегать наш новый мир от порчи. Это один из моих высших приоритетов… сразу после общения с Алексеем Егоровым.
— Мы справимся с этим, — твердо говорю я ему. — Оставайся со своей женой. — Я бросаю взгляд на Катерину и Сашу. — Вы хотите пойти с ним? — Вам не нужно оставаться и смотреть, что я собираюсь делать. Это не будет… приятным.
Катерина и Саша смотрят на Алексея почти в унисон, и выражения на их лицах были бы пугающими, если бы они были направлены на меня. Я никогда не видел такой злобной ненависти на лице ни одной женщины, любой женщины, и чувство болезненного страха скручивает мой желудок.
— Нет, — говорит Катерина твердым и холодным голосом. — Я хочу остаться.
Саша поднимает подбородок, ее глаза встречаются с моими без намека на сдержанность.
— Я тоже так думаю.
— Тогда очень хорошо. — Я бросаю взгляд в сторону двери, где Лука выносит Софию в сопровождении нескольких мужчин, которых мы привели для прикрытия, для защиты. — Где Ана? Вы сказали, что Аника и Елена наверху, она тоже там?
Выражение лица Катерины мгновенно меняется на выражение такой скорби, а в глазах Саши появляются слезы, и я знаю ответ.
— Ее продали? — Мой голос напряжен, ярость, которую я на мгновение подавил, когда пошел к своей жене, снова становится горячей и свирепой. — Кому?
— Я мало что знаю, — тихо говорит Катерина. — Он говорил по-французски, с чем-то похожим на местный акцент, и одет очень вызывающе. На нем был бархатный костюм. Он, похоже, был своего рода коллекционером, он смотрел на Ану… по-другому. — Она хмурится. — Я не знаю, как точно это объяснить. Это не было развратно. Казалось, что он мог бы купить бесценный антиквариат или произведение искусства так же легко, как человеческое существо.
— Дерьмо, — ругается Лиам. — Ты, должно быть, прикалываешься надо мной. Сколько времени прошло, прежде чем мы добрались сюда?
Выражение лица Катерины выходит за рамки убитого горем.
— Может быть, полчаса, — тихо шепчет она. — Не более того.
— Черт! — Лиам снова ругается, потирая рот рукой. — Мария, Иисус и Иосиф, я найду ее, даже если это будет последнее, что я, блядь, сделаю… — Он расхаживает по комнате, его руки сжаты в кулаки, когда он резко поворачивается к Алексею. Прежде чем я успеваю что-либо сказать или даже догадаться о том, что он собирается сделать, он переходит на сцену, где Левин в два больших шага усаживает Алексея с гримасой чистой ярости на лице.
— Гребаный кусок дерьма! — Лиам рычит, хватая левой рукой прядь волос Алексея и дергая его голову назад, нанося удар правой прямо мужчине в нос. — Ты не заслуживаешь быстрой смерти, ты, гребаный…
— И он ее не получи, — коротко говорю я, направляясь к ним и прерывая Лиама, прежде чем он сможет нанести еще один удар.
Алексей плюет в меня, гримасничая, и я наотмашь бью его по лицу, достаточно сильно, чтобы рассечь ему губу. Он отшатывается назад, и Левин хватает его за плечо, толкая вперед, чтобы нанести следующий удар, мой кулак врезается ему в челюсть.
— Ты заплатишь за то, что сделал с моей семьей, — холодно говорю я ему сквозь стиснутые зубы. — Ты думал, в своем высокомерии, что можешь забрать то, что принадлежит мне. Ты был неправ. И теперь ты проживешь достаточно долго, чтобы пожалеть об этом.
— Я к ним не прикасался, — рычит Алексей, прищурившись на меня. — Ты можешь сколько угодно наказывать меня за предательство, Медведь, но я не трогал пизду твоей жены или других девочек…
— Он лжет. — Катерина делает шаг вперед, ее лицо очень бледное, но подбородок вызывающе поднят, когда она злобно смотрит на Алексея. — Он силой затащил меня в свою постель в первую ночь, когда мы были здесь, заставил меня опуститься перед ним на колени, а затем трахнул меня. И это был не единственный раз. — Ее голос слегка дрожит, но она не останавливается, ее руки сжаты в кулаки по бокам. — Он изнасиловал меня, — говорит она четко и холодно, слова звенят между нами. — Он угрожал нашим детям, пытался продать их людям, которые сделали бы то же самое. Я хочу, чтобы ему было больно за это. Я хочу, чтобы он истекал кровью.
— Он избил меня. — Саша встает рядом с Катериной, ее взгляд такой же злобный, как и у Алексея. — Он подвесил меня с завязанными глазами к потолку и бил ремнем до тех пор, пока я почти не могла ходить. Ану тоже. Он сделал это, чтобы наказать Катерину, потому что она напала на него, когда он напугал Анику и попытался дотронуться до нее.
Это даже не та раскаленная докрасна ярость, которую я чувствую сейчас, когда перевариваю то, что говорят моя жена и Саша. Я вижу, как Лиам напрягается рядом со мной, его руки сжимаются в кулаки, когда он качается вперед, каждая линия его тела кричит о том, что он хочет избить Алексея до кровавого состояния. Но у меня другие планы на этого мужчину, и Лиам это знает.
Гнев, который я чувствую сейчас, холодный, пробирающий меня до костей от мертвой уверенности, что я разорву этого человека на части, кусочек за кусочком, пока он не заплатит в десятикратном размере за то, что он сделал. И я не буду чувствовать вины или сожаления.
Он этого заслуживает.
— Левин, — спокойно говорю я, бросая взгляд на мою правую руку, которой я доверяю больше всего на свете. — У тебя есть инструменты?
Левин кивает.
— Конечно, Медведь. Как и просил. — Он толкает ко мне ногой черную сумку, скользя ею по деревянному полу, с холодной улыбкой на губах, когда мы оба видим, как Алексей начинает бледнеть от осознания того, что сейчас произойдет.
— Ты не можешь этого сделать! — Алексей кричит, извиваясь и пытаясь встать. — Я был твоим силовиком, Виктор, твоей левой рукой. Они лгут, сучки, я…
Я киваю Лиаму, который делает паузу достаточно надолго, чтобы закатать рукава рубашки, прежде чем шагнуть вперед и ударить Алексея достаточно сильно, чтобы он отшатнулся в сторону, изо рта у него хлынула кровь, когда вылетел зуб.
— Еще? — Спрашивает Лиам, и я киваю, закатывая свои рукава, пока Левин стоит в стороне, наблюдая.
— Там импровизированная сцена, — говорит Левин, кивая на центральную сцену. — Нам следует поместить его там?
— Отличная идея. — Я хватаю его за запястья, поднимая Алексея на ноги, и Левин шагает передо мной. Когда мы добираемся до сцены и втаскиваем его на нее, Левин стягивает запястья Алексея через голову, привязывая его к такелажу так, что он стоит со связанными руками над головой. По обе стороны сцены есть кольца, и Левин берет еще веревку, пропускает ее через кольца, а затем обматывает вокруг лодыжек Алексея, так что он стоит, распластавшись, не в силах пошевелиться.
— Раздень его, — приказываю я, и Левин движется вперед с предвкушающей улыбкой на лице, с охотничьим ножом в руке.
— Ты не можешь этого сделать! — Алексей пытается вывернуться, но он не двигается. — Виктор…
— Скажи спасибо себе, — рычу я, расхаживая взад и вперед, пока Левин начинает срезать одежду Алексея.
— Подожди! — Саша выходит вперед, к краю сцены, и протягивает руку. — Отдай нож мне.
Левин делает паузу, переводя взгляд с меня на Сашу, колеблясь.
— Это то, что он сделал со мной, — говорит Саша, ее подбородок дрожит, но глаза сверкают с едва сдерживаемой яростью. — Он срезал с меня одежду ножом, пока я висела на потолке, а потом избил меня. Позволь мне сделать это.
Левин смотрит на меня, ожидая моего одобрения, и я киваю.
— Отдай нож ей.
Он протягивает нож, и она без колебаний берет его, выходя на сцену. Алексей отступает назад, плюет в нее, но Саша только улыбается ему.
— Ты думал, тебе это сойдет с рук, — шипит она. — Виктор сделает с тобой самое худшее, но это мое. — Саша поднимает нож, прижимая его к его груди, когда начинает разрезать его одежду. — Ты боишься? Ты должен знать, что за этим последует. В конце концов, ты пытал мужчин ради Виктора. Ты знаешь, что он собирается сделать. Я надеюсь, ты боишься. — Она проводит ножом вниз, между его ног, и Алексей вздрагивает, когда Саша разрезает края брюк от костюма, которые на нем надеты, отрывая ткань, когда она поддается, и бросая ее на пол.
Когда он совершенно обнажен, она возвращает нож Левину, но не сразу уходит со сцены. Она в мгновение ока протягивает руку ему между ног, и крепко сжимает его яйца впиваясь ногтями.
— Это то, что ты делал со мной на той сцене, — шипит Саша. — Я надеюсь, ты умрешь медленно.
И затем разворачивается.
Ей едва удается разжать руки и убраться с дороги, прежде чем Алексей бросается вперед, его рвет от боли. Я холодно улыбаюсь ему, открывая черный пакет, наблюдая, как его голова обвисает, изо рта капает желчь и слюна.
— Просто подумай, — говорю я ему, доставая плоскогубцы. — Это только начало.
— Ты не имеешь права! — Алексей снова тяжело дышит, когда поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его глаза сверкают гневом и вызовом. — Ты не имеешь права так обращаться со мной…
— Не имею права? — Я подхожу к сцене, щелкая плоскогубцами в руке. — Ты убил моих людей. Ты переманивал моих клиентов, крал мои товары ради собственной выгоды, убил мою экономку и нескольких моих сотрудников и продал остальных. Уже за одно это я должен пристрелить тебя на месте. Но ты на этом не остановился.
Я выхожу на сцену, хватаю его за волосы и откидываю голову назад. Он задыхается, и я использую этот момент, чтобы засунуть плоскогубцы ему в рот, захватывая один из коренных зубов.
— Ты убил моих людей, — рычу я и сильно дергаю, вырывая первый зуб у него изо рта.
Крик Алексея эхом разносится по комнате, его тело дергается, когда начинает течь кровь. Но я на этом не останавливаюсь.
— Ты продал женщину под моей защитой. — Я обхватываю плоскогубцами другой зуб и дергаю.
— Ты похитил и пытался продать жену и нерожденного ребенка моего ближайшего союзника. — Еще один зуб, на этот раз передний.
Алексея снова тошнит, извергая еще больше желчи и крови, когда я отхожу в сторону. Я жду, когда он закончит, и когда он задыхается, я хватаю его за челюсть, снова засовывая плоскогубцы ему в рот.
— Ты украл моих детей. — Еще один зуб, потом еще. — Один для Аники и один для Елены, — хладнокровно говорю я ему, когда кровь капает на сцену. — Но ты не смог остановиться на этом, не так ли?
— Медведь… — Слово вырывается с трудом, сквозь отсутствующие зубы и распухшие губы. Я ухмыляюсь ему, щелкая плоскогубцами и наслаждаясь его внезапным вздрагиванием.
— Ах, ты начинаешь вспоминать, как говорить со мной с уважением. Но ты на этом не остановился, не так ли? Похитив моих детей, мою жену и тех, кто находится под моей опекой, издеваясь над ними и терроризируя их, тебе этого было недостаточно. Украсть то, что принадлежит мне, этого тоже было недостаточно. — Я бросаю плоскогубцы и протягиваю руку, и Левин передает мне охотничий нож, острый с зазубренным концом. Пока он стоит и наблюдает, он берет другой нож, включает зажигалку и проводит ею по лезвию, нагревая его.
— Медведь. — Алексей задыхается, качая головой, его глаза расширяются. — Медведь, я не убил тебя…
— Ты прав. Твоя ошибка, — смеюсь я. — Длинный список ты составил. Особенно когда ты решил, что тебе нужно завладеть всем, что принадлежит мне.
Я наклоняюсь к нему, протягиваю руку между его ног, чтобы схватить его за яйца, другой рукой провожу лезвием ножа по внутренней стороне бедра.
— Нет, ты, должно быть, был не в своем гребаном уме, если думал, что можешь изнасиловать мою жену и получить милосердие быстрой смерти.
— Медведь!
Крик Алексея превращается в животный хрип, гортанный и отчаянный, когда я провожу ножом по его мошонке, дергая за яйца, отделяя их от его тела. Прежде чем он успевает начать истекать кровью, Левин оказывается рядом в одно мгновение, раскаленный нож прижимается к ране так, что она мгновенно прижигается.
Комнату наполняет запах горелой плоти, и я слышу, как Катерина и Саша ахают у меня за спиной. Но ни одна из них не издает больше ни звука и не собирается выходить из комнаты. Они смотрят, и меня переполняет удовлетворение от осознания того, что они обе видят, что произойдет с любым, кто осмелится прикоснуться пальцем к тому, что я должен защищать.
Особенно к тому, что принадлежит мне.
Алексей наклоняется вперед, его глаза стекленеют, и я снова хватаю его за волосы, откидывая его голову назад, так что он вынужден смотреть мне в глаза.
— Когда ты вломился в мой дом, ты сказал, что заключал пари на то, сколько кусков ты сможешь отрезать от мужчин, которые отказались предать меня, прежде чем они потеряют сознание или умрут. — Я холодно улыбаюсь ему. — Я думаю, мы воспользуемся этой возможностью, чтобы посмотреть, сколько это для тебя.
Это не занимает много времени. К тому времени, как я освобождаю одну руку от ногтей, крики Алексея начинают затихать, его тело оседает вниз. Я киваю Левину, который выходит вперед с нюхательной солью, размахивая ею перед носом Алексея, пока он не приходит в себя.
— Этого было разочаровывающе мало, — говорю я ему. — Давай попробуем еще раз.
Это продолжается долгое время. Катерина и Саша наблюдают за всем этим, ни одна из них не вздрагивает и не выворачивает все из себя, чего я не могу сказать даже о некоторых мужчинах, которым приходилось наблюдать, как пытают других мужчин. Каждый раз, когда Алексей теряет сознание, когда я удаляю у него ногти, зубы, пальцы сустав за суставом, Левин будит его снова, прижигая раны, которые слишком сильно кровоточат.
Наконец, когда я отступаю, чтобы отдышаться, вытирая пот со лба забрызганной кровью рукой, Лиам выходит вперед.
— Моя очередь, — тихо говорит он и тянется за ножом.
На левой руке Алексея осталось два пальца, для этой цели ненадолго оторванных от такелажа, и Лиам отводит один из них назад, прижимая нож к суставу. — Это за Анну, ты, гребаное собачье дерьмо, — рычит он, когда Алексей стонет.
Закончив, он протягивает нож Максу, который стоит рядом с Сашей и наблюдает за происходящим с бледным, но решительным лицом.
— Хочешь попробовать? — Спрашивает Лиам так небрежно, как будто передает игровой контроллер, и Макс колеблется.
Его руки не бескровны. Но я точно знаю, что он никогда не пытал человека. Я вижу затруднительное положение на его лице, борьбу между его желанием причинить боль человеку, который причинил боль Саше, и клятвами, которые он когда-то дал.
Наконец, он делает шаг вперед и забирает нож у Лиама.
— Дай мне его правую руку, — тихо говорит он. — Ту, которой он бил ее.
Лиам снова связывает левую руку Алексея, игнорируя его стоны боли, когда он рывком освобождает правую. Голова Алексея наклоняется к Максу, его налитые кровью глаза поднимаются к лицу другого мужчины.
— Ты не боишься своего Бога? — Алексей что-то невнятно бормочет, кровь капает с его губ, слова вырываются хрипло.
Макс делает паузу, нож прижат к указательному пальцу Алексея, ноготь ободран и покраснел.
— Я был бы рад бояться, — просто говорит он. — Если бы я думал, что Бог находится в этой комнате.
Я забираю нож обратно, когда он заканчивает, и начинаю снова, отрезая кусок за куском от Алексея, Левин будит его каждый раз, когда он близок к потере сознания. Наконец, я вонзаю нож ему в пах, глядя на него холодными, жестокими глазами.
— Ты должен был знать, что тебе не будет пощады, когда я догоню тебя. — Мой голос похож на низкое рычание, и я смотрю сверху вниз, отрывая самый последний кусочек Алексея, который я планировал отрезать. Левин мгновенно оказывается рядом, прижигая рану, и Алексей дергается в веревках, глубокий стон агонии вырывается из его пересохшего горла. — Никакой пощады тебе, козел.
Голова Алексея наклоняется вперед, его глаза прикованы к моим. Я вижу в них все, что он испытывает: отчаяние, агонию и, прежде всего, глубокий и всепоглощающий ужас перед тем, что, как он знает, грядет дальше, его собственный конец. Он боится смерти больше, чем должен бояться любой мужчина, теперь я знаю это, потому что за всю боль, которую я причинил ему сегодня вечером, он ни разу не просил об этом. Если бы это был другой мужчина, я бы уважал такую сдержанность. Я бы даже назвал это мужеством. Но для Алексея, я знаю, это не что иное, как трусость.
— Ты сказал, что я старый и беззубый, — напоминаю я ему. — Ты не боялся меня, Алексей. Ты сказал, что я медведь без когтей. — Я наклоняюсь очень близко к его лицу, достаточно близко, чтобы почувствовать вонь его страха, пота и мочи, смешанную в едком запахе в сочетании с железным запахом крови. — Ты должен был знать лучше, — рычу я, прижимая лезвие ножа к его горлу. — За то, что ты сделал, этот медведь перегрызет тебе глотку.
А затем я отвожу нож в сторону, вспарывая ему горло от уха до уха.
Алексей вцепляется в веревки, когда я отступаю, наблюдая, как кровь начинает стекать по его горлу, его глаза расширяются от ужаса, когда он чувствует, как она вытекает из него, его жизнь покидает его в потоке насыщенного красного, который стекает по нему, по груди и вниз по кастрированному телу, капая на сцену, когда он дергается и извивается, как будто он может освободиться.
Как будто что-то могло спасти его сейчас.
Я вижу осознание его грядущей смерти в его глазах, холодный ужас, когда они застилаются, и я наблюдаю за ним, пока не иссякнет вся его жизнь до последней капли.
— Избавься от тела, — говорю я Левину. — Пусть Макс и Лиам помогут тебе. Мне нужно привести себя в порядок, прежде чем я увижу своих детей.
Катерина подходит и встает рядом со мной, беря меня за руку. Она смотрит на меня, не дрогнув, и в этот момент я знаю, что люблю эту женщину, полностью, безраздельно, больше, чем я когда-либо любил кого-либо еще за все свои дни.
Она, без сомнения, моя вторая половина.
— Пойдем заберем наших дочерей, — тихо говорит она, и я киваю.
Рука об руку мы выходим из комнаты.
21
КАТЕРИНА
Пока Виктор смывает с себя кровь Алексея в ванной, я иду искать девочек вместе с Софией и Лукой. Я захожу внутрь и вижу Софию, спящую в одной кровати, Анику и Елену, свернувшихся калачиком на другой, и я смотрю на Луку.
— Это было долго, — тихо говорит он, его голос приглушен, чтобы не разбудить их. — Неужели все кончено?
Я киваю.
— Он мертв, — говорю я категорично. И затем, потому что я знаю, что Лука захочет знать: — Это было медленно.
— Хорошо. — Лука поворачивается, чтобы посмотреть на Софию. — Она не приходила в себя с тех пор, как потеряла сознание. Она… он…вообще причинил ей боль?
Я качаю головой.
— Не совсем. Он не был с ней нежен, точно. Но он не прикасался к ней вот так, и не бил ее. Я думаю, он не хотел, чтобы она случайно потеряла ребенка. Была пара, которая хотела ее, потому что у них не могло быть детей. Я думаю, он рассчитывал на это
Челюсть Луки сжимается.
— Они должны быть рады, ради них самих, что сбежали до того, как я смог до них добраться.
— С ней все будет в порядке, — успокаиваю я его. — Возможно, какое-то время она будет травмирована. Ей будут сниться кошмары, если судить по моему опыту. Но со временем все наладится.
— А ты? — Лука смотрит на меня с сочувствием. — Ты прошла через еще большее.
Я на мгновение замолкаю, обдумывая это. Есть вещи, которые произошли за последние недели, из-за которых кажется, что они длились месяцами: издевательства и насилие, вещи, которые я никогда бы не подумала, что смогу вынести или увидеть. Я убила человека, который поднял на меня руку, и сегодня вечером я наблюдала, как Виктор разрубил другого на куски, вымещая на нем свою месть и мою в дюймах.
— Я жива, — просто говорю я. — А он нет.
— Этого достаточно? — Спрашивает Лука очень тихо.
Я пожимаю плечами, глядя на него с мрачной полуулыбкой.
— Так и должно быть.
Дверь открывается, и входит Виктор, отмытый от крови Алексея настолько, насколько это возможно. В тот момент, когда он входит, закрывая за собой дверь, Аника начинает шевелиться, как будто знает, что он там. Он пересекает комнату в два шага, садясь на край кровати, в то время как Аника медленно садится, протирая глаза и вглядываясь в него в тусклом свете единственной лампы в комнате.
— Папа? — Говорит она тихим, неуверенным голосом, моргая на него.
Впервые с тех пор, как я его знаю, я вижу, как Виктор ломается. Он протягивает руку, прижимая ее к своей груди, когда его плечи начинают дрожать, прижимается губами к ее волосам и крепко зажмуривает глаза.
— Мне так жаль, детка, — бормочет он прерывающимся голосом, слезы застревают у него в горле. — Мне так жаль.
— Папа! — Елена сонно визжит, когда тоже просыпается, бросаясь к нему. Он протягивает широкую руку, притягивая ее тоже в свои объятия, и я чувствую, как слезы подступают к моим глазам, когда я смотрю, как Виктор обнимает своих дочерей так, как будто он никогда больше их не отпустит.
Он долго держит их так, обе девочки прижимаются к нему и плачут вместе. Наконец, Аника поднимает на него глаза, ее маленькая бровь нахмурена.
— Теперь мы идем домой, папа?
Виктор кивает, вытирая лицо тыльной стороной ладони.
— Да, малышка, — говорит он низким и хриплым от эмоций голосом. — Я собираюсь отвезти вас домой.
Затем он поднимает взгляд на меня и встречается со мной взглядом через всю комнату.
— Я собираюсь отвезти вас всех домой — говорит Виктор.
***
Мы садимся в самолет Луки обратно до Москвы, и вместо того, чтобы отправиться в квартиру, где мое последнее воспоминание о похищении, мы отправляемся в отель. Не тот, где я пыталась убежать от Виктора, но другой, не менее роскошный. Виктор просит смежные комнаты для девочек и нас. Саша предлагает остаться с ними в их комнате, чтобы они не были одни, и Виктор с благодарностью соглашается.
Аника и Елена невероятно устали. Даже выспавшись в самолете, они все равно отключаются, как только мы укладываем их в постель.
— Я еще немного посижу, — говорит Саша, как только мы целуем девочек на ночь. — На случай, если они проснутся, и ты им понадобишься. Я не так уж и устала.
По ее лицу и мешкам под глазами я знаю, что это неправда, но нетрудно догадаться, почему она, возможно, еще не хочет спать. Какое-то время нам всем будут сниться кошмары, я уверена в этом. Но теперь все кончено, и со временем они поблекнут.
— Спасибо, — говорю я Саше, и мы с Виктором еще раз целуем девочек в лоб, прежде чем удалиться через смежную дверь в нашу комнату.
Я поворачиваюсь к нему, как только закрывается дверь, открываю рот, чтобы что-то сказать ему, но он не дает мне шанса. Прежде чем я успеваю вздохнуть, руки Виктора оказываются на моей талии, притягивая меня к нему, одна рука поднимается, чтобы скользнуть в мои волосы, когда его рот обрушивается на мой, твердый, горячий и яростный.
Я должна оттолкнуть его. Я должна сказать ему, что не могу, что случившееся ничего не изменило, что последняя ночь, которую мы провели вместе, все еще остается последним разом, когда я планировала лечь с ним в постель ради чего-то другого, кроме долга. Но он целует меня так, как будто я нужна ему больше, чем дыхание, теперь обе его руки в моих волосах, он сжимает мою голову в своих ладонях, в то время как его рот жадно пожирает мой.
Я никогда раньше не испытывала в нем такой потребности, даже в ту ночь, когда он боялся потерять Анику, даже в ту последнюю ночь. Он притягивает меня к себе, его язык погружается в мой рот, вдыхает меня, пробует меня на вкус, и я чувствую, как сильно он прижимается ко мне, как каждый дюйм его тела так отчаянно нуждается во мне, что я думаю, он может умереть, если я не сдамся.
Почему я так упорно сопротивляюсь этому? Разве я тоже этого не хочу?
Между нами не все улажено. Ничего не решено, но я помню, как он стоял в той комнате в горном шале с окровавленным ножом в руке, словно какой-то бог-мститель, забрызганный кровью Алексея, когда он резал этого человека на куски за меня. Он взял все, что Алексей сделал со мной, по доверенности и своими руками, и заставил его заплатить за это плотью. Он отомстил за меня, и я бы солгала, если бы сказала, что не наслаждалась каждой гребаной секундой, наблюдая, как он убивает ради меня.
Пытает за меня. Заставляет мужчину истекать кровью за меня.
Мой медведь. Мой муж.
Мой Виктор.
Я не могу сказать ему нет, да и не хочу. Я чувствую, как какая-то эмоция, которой я боюсь дать название, поднимается внутри меня, нагревая мою кровь, когда я выгибаюсь ему навстречу, и когда Виктор начинает немного отстраняться, приоткрывая рот, как будто чтобы что-то сказать, это мои руки зарываются в его волосы и притягивают его губы обратно к моим, мои ногти впиваются в его кожу головы, когда я крепко прижимаюсь к нему и пожираю его рот своим.
Виктор хватает меня за талию, приподнимая так, что мои ноги обвиваются вокруг его талии, и несет меня к кровати, пока я яростно целую его, позволяя желанию и похоти захлестнуть меня, необходимости помнить, что я жива. Алексей пытался лишить меня всего, что делало меня собой, стереть самые глубокие части меня, разлучить нас с Виктором и превратить меня в оболочку того, кем я когда-то была. Он потерпел неудачу.
Виктор опрокидывает меня обратно на кровать, растягивается на мне, опускаясь вслед за мной, его грудь вздымается, когда он убирает волосы с моего лица.
— Ты хочешь этого? — Спрашивает он, его голос глубокий и грубый от желания. — После того, что он с тобой сделал…
Я протягиваю руку, прижимая палец к его губам.
— Мне это нужно, — твердо говорю я ему. — Я хочу тебя, Виктор. — Я обвиваю руками его шею, притягивая его к себе. — Я хочу, чтобы ты все это стер, — шепчу я ему в губы. — Заставь меня забыть. Заставь меня забыть все.
И он это делает.
Виктор медленно раздевает меня, руки ласкают мое тело, как будто он разворачивает подарок, скользя по моей груди, талии и бедрам, пока он не обхватывает мои бедра, раздвигая мои ноги, когда он движется вниз по моему телу, его глаза горят и темнеют от вожделения, и он прижимается ртом ко мне, его язык скользит по моей горячей и жаждущей плоти.
Я вскрикиваю, когда он лижет меня, удовольствие разливается по моей коже, электрические искры танцуют по мне, когда он умело водит языком по моему клитору, облизывая и посасывая во всех местах, которые, как он знает, мне нравятся больше всего, жестко и быстро приближая меня к кульминации, зная, что это то, что мне нужно. Я позволяю себе кончить, зарывшись руками в его волосы, пока он всасывает мой клитор в рот, засовывая два пальца в мою влажную и ноющую киску, и толкает меня через край, напоминая мне, что такое удовольствие, на что похоже желание, на что это похоже, настолько сильно, что я бы сделала все, чтобы он был надо мной, вокруг меня, внутри меня.
— Виктор! — Я выкрикиваю его имя, когда кончаю, бедра сжимаются вокруг его лица, и он продолжает сосать, пока я терзаюсь об него, жестко кончая на его язык, моя спина выгибается, и я извиваюсь на кровати, наслаждаясь волной удовольствия так долго, как только могу.
В тот момент, когда я начинаю обмякать, он отстраняется, его глаза темные и дикие, он рывком расстегивает ширинку штанов, его толстый член высвобождается, когда он протягивает руку, чтобы вытащить его.
— Ты нужна мне сейчас, Катерина, — рычит он. — Любовь моя, ты нужна мне.
Я киваю, затаив дыхание, тяжело сглатываю, когда тянусь к нему, и он наклоняется надо мной, прижимая свою набухшую головку члена к моему входу и толкаясь в меня одним жестким, горячим движением, которое вызывает у меня еще один спазм удовольствия, мое тело плотно сжимается вокруг него, когда я выгибаюсь вверх, прижимаясь к нему каждым дюймом плоти, которым могу, цепляюсь за него, громко постанывая от экстаза.
Это так чертовски приятно, и в этот момент, думая обо всем, что произошло между тем, как Виктор привел меня в свой первый безопасный дом, и этим моментом, у меня возникает одна мысль, которая отчетливо звучит в моей голове, когда он начинает вонзаться длинными, мощными движениями, которые полностью овладевают мной с каждым толчком.
Мы были созданы друг для друга, он и я.
Нужна сильная женщина, чтобы встать на сторону Медведя. Женщина, которая может быть бесстрашной, которая может быть сильной, которая может смотреть на кровь, смерть и боль и не дрогнуть. Женщина, которая может править, как и он.
Я могла бы быть этой женщиной, если бы он позволил мне.
Виктор стонет надо мной, его рука обхватывает мое лицо, когда он крепко целует меня, тяжело дыша напротив моего рта.
— Катерина, — шепчет он, напрягаясь, его спина выгибается, когда он глубоко входит в меня и удерживает себя там. — Я не могу… блядь, мне нужно…
Его голос прерывается, когда я чувствую, как он вздрагивает, его член становится твердым, как железо, внутри меня, и я чувствую, как он начинает кончать, мое тело сжимается вокруг него в ответ. Он снова целует меня, горячо и яростно, входя в меня, содрогаясь от пульсации чистого удовольствия, его сперма заполняет меня горячим потоком, который посылает мне еще одну волну удовольствия, ощущение почти слишком сильное.
— Любовь моя, — шепчет он, прислоняясь ко мне, все еще содрогаясь от последних спазмов кульминации. — Катерина. Любимая.
Эти слова поражают меня, посылая поток эмоций через меня почти головокружительным порывом, и когда Виктор перекатывается на бок, я отстраняюсь, мое сердце бешено колотится.
— Катерина, нет. — Его руки сжимаются вокруг меня, притягивая ближе. — Не делай этого, пожалуйста.
Я тяжело сглатываю, сдерживая слезы, которые подступают горячо и быстро, угрожая захлестнуть меня.
— Виктор, я…
— Нет. Позволь мне сказать. — Его руки крепко обнимают меня, и я хочу прислониться к ним, прижаться к его груди и позволить себе насладиться запахом его кожи и моей на простынях, теплом наших переплетенных тел.
Я не могу. Я поклялась, что не буду.
Виктор отпускает меня, принимает сидячее положение и натягивает простыню на ноги, позволяя ей обвиться вокруг бедер.
— Я хотел сказать тебе, Катерина, каждую секунду с тех пор, как мы покинули горы, какой смелой я тебя считаю. Какой сильной для того, чтобы защищать других так, как ты это делала, сражаться за них. Как я благодарен, что ты защитила Анику и Елену, чего бы тебе это ни стоило. — Его глаза встречаются с моими, удерживая мой взгляд, и я чувствую, что краснею под тяжестью этого.
Я хочу потянуться к нему, позволить ему обнять меня. Но если я это сделаю, не думаю, что когда-нибудь смогу снова отстраниться.
— Катерина. — Он тянется к моей руке, и я позволяю ему. У меня нет сил остановить его. Я едва могу контролировать эмоции, переполняющие меня сейчас. — Кэт, я люблю тебя.
Я вздрагиваю, чувствуя, как эти слова ударяют меня прямо в грудь, как нож в сердце. Боль расцветает во мне, боль, которую, как я думала, я больше не почувствую, после той нашей последней ссоры.
— Лучше бы ты этого не говорил, — шепчу я.
Виктор выглядит обиженным.
— Почему нет? Это правда.
— Я знаю. — Я тяжело сглатываю, убирая свою руку из его. — Вот почему. — Я смотрю на него, заставляя себя встретиться с ним взглядом. — Это делает все намного сложнее, зная это, когда у нас не может быть настоящего брака. Я смирилась с тем, что ты не можешь измениться, Виктор. Но тебе нужно смириться с тем, что я не могу жить с тем, кто ты есть, и с тем, что ты делаешь.
Виктор долгое время молчит, его взгляд опускается на кровать. Когда он снова поднимает его на меня, его лицо спокойно.
— Вот тут ты ошибаешься, Катерина, — мягко говорит он. — Потому что для меня сейчас все изменилось.
22
КАТЕРИНА
Я смотрю на него, потеряв дар речи, мое сердце бешено колотится в груди. Когда я наконец могу говорить, я поднимаю на него глаза, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание.
— Что ты имеешь в виду? — Тихо спрашиваю я, и Виктор снова берет меня за руку. На этот раз я не убираю ее.
— Теперь я вижу вещи в другом свете, Катерина. — Виктор делает паузу, встречаясь со мной взглядом, и я вижу в них искренность, то, как сильно он пытается заставить меня поверить ему. — Я почти потерял тебя. Я чуть не потерял своих детей в результате того же испытания, через которое я подверг сотни других женщин, и теперь я вижу это. Мне нужно было чуть не потерять любимую жену и детей, а также других женщин, которых я должен был защищать, чтобы понять, что ты все это время пыталась мне сказать. Но теперь я вижу это, и мне так жаль, Кэт. Прости, что я не понял раньше.
Он переводит дыхание, его руки сжимаются вокруг моих, когда он тянется за другой моей.
— Я всю свою жизнь повторял себе то, что говорили мои дед и отец, то, что я придумал в своей голове, чтобы оправдать это. Я не собираюсь повторять их тебе, ты слышала их все. Но я не лгу, когда говорю, что я боролся с этим в течение некоторого времени, Катерина. Я был просто упрям, слишком упрям, чтобы признать, что ты, возможно, права, признать, что вся моя жизнь была построена на чем-то, чему никогда не было оправдания, как бы я ни старался.
— Что ты пытаешься сказать? — Спрашиваю я его, чувствуя, как бешено бьется мой пульс, застрявший в горле. Я в ужасе от того, что доверяю тому, что он говорит, верю ему только для того, чтобы разочароваться. Мне нужно услышать это вслух, простыми словами, чтобы знать без тени сомнения.
— Я ухожу из секс-торговли, Катерина, — прямо говорит он, и я прерывисто выдыхаю, мои плечи опускаются вперед.
— Виктор, я…
Он качает головой, продолжая говорить.
— Лука и я разрабатываем сделки, чтобы посмотреть, в какой бизнес мы могли бы инвестировать вместе вместо этого, возможно, даже привлечь к этому Лиама. Наши три семьи, работающие вместе. Мы говорили об этом в самолете, пока ты и остальные спали. — Виктор делает паузу, медленно вдыхая. — Я никогда не стану законопослушным, Катерина, мне нужно, чтобы ты это поняла. Такие мужчины, как я, Лука, Лиам, мы не созданы для прямолинейной жизни. Мы всегда будем теми, кем в какой-то степени были рождены, боссами мафии, людьми, которых боятся другие, занимающимися незаконными делами и находящимися в тени. Но я больше не буду продавать женщин, я могу тебе это обещать. Возможно, в моем бизнесе все еще будет какой-то элемент секса, — продолжает он. — Это то, что я знаю, и есть другие вещи, в которые я могу инвестировать. Стрип-клубы, порно, всегда есть спрос на все, что связано с сексом. Но что бы я ни делал, вовлеченные женщины захотят быть там сами. Это будет по обоюдному согласию, и я позабочусь о том, чтобы никто из них никогда не подвергался принуждению.
Я долго смотрю на него, боясь поверить в то, что слышу. Я так боюсь доверять этому, но Виктор смотрит на меня своим глубоким, напряженным взглядом, удерживая мой таким образом, который говорит мне, что он имеет в виду все, что говорит, что это не обман и не ложь. Где-то между нашей ссорой и этим моментом он увидел то, что я все время пыталась ему сказать. Он прав, что ему стоило так много усилий понять, но сейчас он понимает. Я уверена в этом, глядя в его глаза, человека, которого я так хорошо узнала, как бы я ни боролась с этим. Я хочу его. Я хочу все, нас, наш брак. Я хочу все, что мы могли бы иметь вместе, и самая последняя причина, по которой мне приходилось бороться с этим, только что была стерта.
— Ты действительно это сделаешь? — Шепчу я. — В самом деле?
Виктор кивает, его пристальный взгляд не отрывается от моего.
— Я люблю тебя, Катерина, — бормочет он. — И не важно, что мне придется изменить, чтобы быть с тобой, я изменю.
Затем он снова тянется ко мне, заключая в свои объятия, и на этот раз я делаю это добровольно.
— Я тоже тебя люблю, — шепчу я, когда его губы опускаются на мои, заявляя права на меня в обжигающем поцелуе, и он опрокидывает меня обратно на подушки, его руки блуждают по моему телу, и я чувствую, как он поднимается к моему бедру, горячий, твердый и жаждущий второго раунда.
— Я люблю тебя, — стонет он у моих губ. — Любовь моя. Жизнь моя. Моя жена. Любимая.
— И я люблю тебя.
Я целую его в ответ, яростно и горячо, и шепчу это ему в губы снова и снова, пока он скользит в меня, заявляя права на меня как на свою.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
Я люблю тебя.
***
На следующее утро, в вестибюле отеля, наши пути расходятся. Лука и София возвращаются с Виктором, Максом, Левином и мной на Манхэттен, и мы стоим там с Лиамом и Сашей, обсуждая, что будет дальше.
— Я не забыл, о чем ты меня просил, — говорит Виктор Максу, бросая на него взгляд. — Я также не забуду, как ты стоял рядом со мной в том бою. Мы с Лукой коротко поговорили, но мы поговорим еще, как только будем на Манхэттене, и я сделаю все, что смогу. Ты можешь остаться в нашем доме с нами, пока все не уладится.
— Спасибо тебе, — искренне говорит Макс. — Это все, о чем я могу просить.
— Я возвращаюсь в Бостон, — говорит Лиам, глядя на Виктора. — Но как только я улажу там кое-какие дела, я собираюсь начать расследование того, что случилось с Анной. — Его взгляд скользит к Софии, которая снова бледнеет при упоминании своей подруги, ее губы плотно сжаты. — Я найду ее, — тихо говорит он. — Я обещаю. Чего бы это ни стоило.
— Я дам тебе доступ к файлам, которые у меня есть на моих старых клиентов, — говорит ему Виктор. — Приезжай на Манхэттен, как только сможешь. Если этот француз тот, кому я продавал в прошлом, мы его найдем.
Лиам кивает.
— Спасибо тебе. Я приеду, как только смогу.
Затем Виктор бросает взгляд на Сашу, которая нервно стоит в стороне, каждые несколько мгновений украдкой поглядывая на Макса.
— Я оказал тебе большую медвежью услугу, — тихо говорит он. — И я хочу искренне извиниться перед тобой, хотя я знаю, что это не может отменить всего, что ты выстрадала. Я хочу все исправить. Тебе нет необходимости возвращаться с нами в Нью-Йорк, если ты этого не хочешь. Я устрою тебя здесь, в Москве, если ты захочешь остаться, оплачу для тебя квартиру и покрою все, что тебе нужно. Если это институт, я заплачу и за него. Я знаю, что этого недостаточно, — говорит он, глядя ей прямо в глаза. — Но я хочу сделать все, что в моих силах.
Саша колеблется, и я вижу нерешительность на ее лице. Она смотрит в большое окно вестибюля отеля, за которым открывается вид на Москву, серое небо и улицы, вдалеке возвышаются разноцветные купола собора Василия Блаженного. На мгновение я вижу тоску в ее глазах, желание остаться здесь, в месте, где она родилась, месте, из которого ее украли. А затем она оглядывается назад, на Макса, и я вижу что-то еще в ее глазах. То, что, я знаю, никогда, никогда не сработает. Не с ним.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать, сказать ей, что она должна остаться, начать здесь новую жизнь. Но что-то в ее лице останавливает меня. Это должен быть ее выбор. Больше ничей. Даже если в конце концов это будет неправильное решение, даже если оно разобьет ей сердце, это будет ее выбор.
Макс оглядывается, как будто чувствуя на себе ее взгляд, и их взгляды на мгновение встречаются. Он почти сразу отводит взгляд, но я вижу, как решение отражается на лице Саши, и она делает глубокий вдох.
— Я вернусь на Манхэттен, — тихо говорит она. — Я хочу остаться с Аникой и Еленой. Я уверена, что Катерине иногда не помешала бы помощь. И я очень привязалась к ним. Я хотела бы быть им кем-то вроде няни. Если ты согласишься, — добавляет она, нервно глядя на нас с Виктором.
— Если это то, чего ты хочешь, — мягко говорю я, и Виктор кивает.
— Это твой выбор, — твердо говорит он, повторяя мысли в моей голове.
Саша смотрит на Макса, а затем снова на нас.
— Я возвращаюсь с тобой.
***
Мы с Виктором занимаем места в хвостовой части самолета, на небольшом расстоянии от остальных. Мы оба чувствуем необходимость побыть наедине, и он тянется к моей руке почти сразу, как мы садимся, его пальцы переплетаются с моими.
— Лука, Левин и я много говорили этим утром, — тихо говорит он. — Мы рассматриваем инвестиции в Манхэттен. Секс-клубы и подземелья, совсем не такие элегантные, как ты, возможно, надеялась, — говорит он со смехом. — Но это хорошая инвестиция, и я это знаю. И, кроме того…
Он делает паузу, и я вижу, как по его лицу пробегает тень нервозности, прежде чем он продолжает.
— У Левина есть контакт с синдикатом, на который он когда-то работал. Им нужен кто-то, кто готовил бы шпионов и убийц для их организации, и Левин был бы отличным выбором для этого, а также для того, чтобы помочь мне управлять ими.
Я моргаю, глядя на него, воспринимая все это. Это больше, чем он когда-либо рассказывал мне о чем-либо, связанном с его бизнесом, и я знаю, что он делает, пытается привлечь меня, сделать это равноправным партнерством, которого, как я теперь знаю, мы оба хотим. Я помню, как София рассказывала мне о вещах, о которых Лука говорит с ней, о том, как много у них общего, и я чувствую прилив тепла в груди, когда сжимаю руку Виктора.
— Убийцы и шпионы? — Я поднимаю бровь. — Мне было бы трудно в это поверить, если бы это был кто угодно, кроме тебя. Я никогда не слышала о таком. Но если это то, что ты хочешь сделать, я поддерживаю тебя.
— Этого достаточно? — Виктор смотрит на меня, и теперь я ясно вижу беспокойство в его глазах. — Это то, чего ты хочешь, Кэт?
Я киваю, удерживая его взгляд своим, когда наклоняюсь, чтобы нежно поцеловать его.
— Так и есть, — бормочу я. — И больше всего я хочу тебя.
— Я рад это слышать. — Затем он лезет в карман своей куртки, и я тихо ахаю, когда вижу, что он достает.
Это черная бархатная коробочка, и я с трудом могу поверить в то, что вижу, когда он открывает ее. Внутри находится обручальное кольцо с кроваво-красным овальным рубином, обрамленным круглыми бриллиантами на ободке из желтого золота. Выглядит великолепно, как антиквариат, найденный в каком-нибудь древнем замке, и я смотрю на Виктора, когда он достает его из коробки и протягивает мне.
— Я увидел это, когда покупал наши обручальные кольца, — тихо говорит он. — Тогда я понятия не имел, во что превратится этот брак. Я бы никому не поверил, если бы мне сказали. Но я благодарен, что это произошло, Катерина. Я благодарен за все, что ты для меня сделала. Ты сделала меня лучшим человеком, не другим, просто лучше.
Он переводит дыхание, кольцо все еще парит над моей рукой.
— Я не могу полностью измениться, Кэт. Я все еще тот мужчина, за которого ты вышла замуж, Уссурийский медведь, мужчина, который может сделать то, что ты видела в той комнате в горах, и не дрогнуть. Но я клянусь тебе, я никогда больше не увезу женщину из ее дома и не поставлю ее в ситуацию, в которой у нее нет выбора. С этой частью моей жизни я покончил. Возможно, я все еще кровожадный мужчина, как и все мы. Но я стану лучше ради тебя. Ради наших дочерей. Ради нашей семьи.
Медленно он надевает кольцо мне на палец. Оно идеально подходит по размеру и переливается в солнечном свете, проникающем через иллюминатор самолета, и блестит, как кровь на моей протянутой руке. Кровь и свет, отражающиеся на моей коже.
— Катерина, ты станешь моей женой, пл-настоящему?
Я смотрю на него, этого мужчину, которого я люблю, моего Виктора, и я киваю. Никогда не будет никакого ответа, кроме того, который я произношу вслух, дыхание на его губах, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня.
— Да.
Когда он, наконец, отстраняется, я держусь за его руку, мое сердце снова сильно бьется в груди.
— У меня тоже есть кое-что для тебя, — тихо говорю я и опускаю его руку к своему животу, прижимая ее к моему все еще плоскому животу.
Виктор изумленно смотрит на меня.
— Катерина…
— Я сделала тест этим утром, пока ты был внизу. Не знаю почему, отсутствие месячных могло быть следствием стресса. Я думала, что это так. Но у меня просто было предчувствие, и Саша вышла, чтобы купить мне один. — Я смотрю на него, мои глаза сияют. — Я пересчитала назад, и я уверена в сроках. Это совпадает с тем, как меня похитили в Москве. Наш ребенок… Я с трудом сглатываю, смаргивая слезы. — Наш ребенок пережил все, Виктор. Это мальчик, я уверена в этом. Наследник для твоих новых начинаний, именно такой, как ты хотел.
— Катерина. — Он выдыхает мое имя, его руки прижимаются к моему лицу, когда он приближает мой рот к своему, страстно целуя меня. — Мне все равно, мальчик это или девочка, — шепчет он мне в губы. — Все, что меня волнует, это то, что у нас будет общий ребенок, новый член нашей семьи. Это все, что имеет для меня значение.
Я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза, когда он снова целует меня, прижимаясь своим лбом к моему. Мы долго целуемся так, сцепив руки, ощущая тепло кольца на моей коже, когда мы вдыхаем друг друга.
Когда мы наконец расстаемся, я откидываюсь на спинку сиденья, все еще держа Виктора за руку, и смотрю в окно. Впереди нас ждут перемены, новая жизнь и новые вызовы. Но все, что меня волнует в этот момент, это то, что мы направляемся домой.
Домой, в Нью-Йорк, и наше новое будущее.
— Я люблю тебя, — шепчу я, глядя на Виктора, и он улыбается мне сверху вниз, его лицо сияет всей любовью, которую он испытывает ко мне в ответ.
— Я тоже тебя люблю, — бормочет он, поднося мою руку к своим губам и целуя ее, чуть выше кольца на моем левом пальце. — Моя Катерина. Моя любимая невеста.
Перевод осуществлён TG каналом themeofbooks
Переводчик_Sinelnikova
КОНЕЦ