Владимир нашел Авдотью и, взяв у нее масляный фонарь и ключи, направился в сад. На улице уже совсем стемнело, и лишь свет фонаря освещал Волкову дорогу через старый увядающий сад.
«А ведь когда-то летом здесь было так хорошо и свежо», – подумал Владимир.
Он вспомнил, как в детстве в тени этих высоких яблонь он прятался от испепеляющей жары, как он лежал на траве и смотрел в небо, мечтая о военной славе, а мать читала ему французские романы.
Молодой дворянин шел дальше через сад, мимо деревьев с уже опавшими листьями, которые теперь желтые и сухие лежали по всему саду. Листву тоже отчего-то никто не убирал. Владимир прошел в конец сада и остановился у небольшого каменного строения – фамильного склепа рода Волковых. Старый проржавевший ключ, полученный от Авдотьи, он вставил в замочную скважину и повернул. Со скрипом отворились внушительного вида железные двери. Из склепа повеяло могильным холодом, но Владимир, держа фонарь перед собой, без страха вошел внутрь.
«Мертвых не стоит бояться, они уже никому не смогут причинить зла, – часто говаривал отец и добавлял: – Бояться стоит живых!..»
В склепе оказалось темно и сыро. Владимир прошел вглубь и остановился у надгробной стены с множеством запечатанных створок, на которых виднелись имена усопших. Освещая надписи масляным фонарем, Волков нашел могилу матери. Нежно, будто опасаясь, что буквы начнут осыпаться, он провел рукою по ее имени – «Катерина Максимовна Волкова» гласила надпись. Владимир отвел взгляд в сторону и прочел «Михаил Андреевич Волков». За этой створкой лежал его отец. Молодой дворянин прижал к плите руку и опустил голову.
Сотни мыслей витали в его сознании, каждая тянула в свою сторону и будто разрывала мозг, стараясь выпорхнуть наружу. Нужно что-то сказать, но Владимир не знал что. Возможно, следовало заплакать, но слез тоже не было.
– Любил ли ты меня, отец? – задал вопрос Волков могильной плите, но та с гордостью сохранила молчание.
В голове тут же всплыл образ отца: всегда серьезного, строгого, но не властного. А потом будто по волшебству сознание припомнило слова Мартина и Авдотьи-ключницы.
– Наверное, все-таки да, – произнес Владимир. – Пусть и своей строгой любовью.
Волков помедлил, а потом произнес слова, которые старой наболевшей раной давно хранились у него в сердце:
– Но тогда почему же ты отослал меня в Париж после ранения?
Надгробная плита вновь сохранила молчание, лишь слова Волкова эхом разлетелись по склепу. Владимир помедлил, будто все еще дожидаясь ответа, и вдруг ответ сам родился в его голове:
– Потому что ты все-таки любил меня, старик! – он улыбнулся. – Ты думал, что так для меня будет лучше и тем самым пытался искупить угрызения совести, мучившие тебя за полученное мной ранение… Всю жизнь ты боялся показать свои чувства, но ты любил меня, отец. – Владимир прижался лбом к надгробной плите и произнес. – Я не держу на тебя зла, отец, и если в чем-то ты и виноват передо мной, то я прощаю тебя за это. Прости же и ты меня, своего несносного отпрыска, поскольку и я люблю тебя, отец.
И отчего-то на душе сразу стало намного легче.
Глава 6
Плохая примета
Следующим утром Владимир проснулся рано. Вчера после возвращения из фамильного склепа, Мартин был уже чертовски пьян и клевал носом. Волков пропустил с ним пару бокалов вина, а потом, когда понял, что наставник уже практически отключается от выпитого, покинул его и тоже отправился почивать. Продолжил ли Мартин наслаждаться плодами Диониса в одиночестве, этого Владимир не знал, хотя и догадывался, что испанец не успокоится, пока бутылка не покажет дно.
Молодой дворянин встал с пуховой перины и, натянув шелковый халат, отправился вниз. В коридоре он встретил Авдотью.
– Доброе утро, барин.
– Доброе, – кивнул Владимир. – Где наш гость?
– Где же ему быть-то, ироду этому?! В гостиной дрыхнет. Прикажете разбудить? Только сама я этого делать не буду, а то, не дай бог, зарубит он меня с перепою своею шпагой.
– Нет, не стоит. Пусть спит. Лучше прикажи подать мне завтрак. И пусть его принесут в отцовский кабинет, я буду там.
– Как скажите, барин, – кивнула Авдотья и удалилась.
А Владимир отправился в кабинет. По пути он заглянул в гостиную. Испанец, не раздеваясь, спал на диване в обнимку с бутылкой и громко храпел. Волков лишь покачал головой и пошел дальше.
В кабинете отца оказалось все по старому: такие же темно-зеленые обои, как и раньше, такая же мебель красного дерева с множеством шкафчиков и полок, на которых стояли сотни книг. Над письменным столом, как и прежде, висел портрет государя, но не нынешнего Николая, а Александра, императора, под знаменами которого Михаил Андреевич сражался против наполеоновских войск. Неподалеку висел и портрет Кутузова, спасителя отечества, как его называли. Старый седой генерал прищурил единственный глаз и с гордостью смотрел на Владимира. Ну, куда большую ценность для молодого дворянина представлял третий портрет, где были изображены хозяева дома: мать в белоснежном платье, сидящая в кресле, отец в строгом военном мундире, стоявший немного позади и положивший руку на плечо супруге, и он, юный Владимир, отроду семи лет, в беленькой рубашке и с длинными черными, вечно растрепанными волосами.
Волков улыбнулся и опустился в кресло, стоящее напротив большого письменного стола. Затем он открыл нижний шкафчик, где у отца хранились все бумаги, и принялся их изучать.
Через какое-то время в дверь тихо постучали.
– Войдите, – произнес Владимир, не отрываясь от бумаг.
Дверь отворилась, и в комнату вошли Авдотья с большим подносом и Митяй Пафнутич.
– Ваш завтрак, барин, – сказала Авдотья.
– Утро доброе, барин, – поклонился Митяй.
– Доброе, – сухо произнес Волков. – Кстати, это хорошо, что ты зашел ко мне. Сейчас поможешь разобраться в отцовских бумагах, а заодно и про то, что в поместье делается, потолкуем.
– Слушаюсь, барин, – отчеканил управляющий.
Авдотья поставила перед Владимиром поднос со свежими горячими булочками, крепким чаем, маслом и клубничным вареньем в пиале. Увидев все это Волков улыбнулся.
– Как же я люблю твою стряпню, Авдотья, – любезно произнес молодой барин. – И как же я изголодался по ней в Париже. Никакая французская выпечка не сравнится с твоими сдобными булочками.
– Шутить изволите, барин, – смущенно заулыбалась Авдотья.
– Ничуть, – сказал Владимир и, взяв горячую булочку, принялся намазывать на нее масло, а затем и варенье, после чего с наслаждением откусил кусочек, и мечтательно закатив глаза, произнес: – Лепота!
– Кушайте, кушайте, барин, – произнесла Авдотья, польщенная такой похвалой. – Вон как на чужой земле исхудали-то. Но это ничего, мы тут вас откормим. Хотите порося вечером зарежем и приготовим? Молочненького, вкусненького!
– Порося говоришь?! А почему бы и нет. Можно и порося. Ну, хорошо, ступай, к вечеру видно будет.
Авдотья поклонилась и ушла, а Владимир, продолжая завтракать, начал разговор с управляющим. Митяй Пафнутич, расплываясь на комплименты и любезности, принялся рассказывать барину о делах хозяйских; о доходах и расходах; о том, как работают крепостные мужички, сколько урожаю собирают, и куда этот урожай идет; о том, что иногда крепостные и шалить изволят, но благодаря ему, Митяю Пафнутичу, строгому, но справедливому руководителю, которому покойный барин поручил все дела, и честь знают, и потому, чаще всего ведут себя смирно. Потом Митяй еще долго показывал Владимиру какие-то циферки, плюсики и минусики в учетной книге, ссылаясь, что под его руководством доход, который приносит поместье, в последние годы вырос, в чем только его, как управляющего, заслуга. И вообще, чтобы Митяй не говорил, все у него выходило хорошо и преотлично. От этой долгой и нудной болтовни у Владимира даже разболелась голова, и ему захотелось на воздух, поэтому барин резко захлопнул доходную книгу и произнес:
– Так, надоел ты мне! С этим закончим потом. А пока слушай, найди работников среди крепостных и распорядись, чтобы фасад в поместье подновили, подкрасили там, где надо, да и крышу подлатали. Понял?
– Понял, как не понять, – кивнул управляющий.
– Хорошо. А сейчас распорядись, чтобы мне коня приготовили да ружье. Хочу воздухом подышать, проехаться по окрестностям, может, и дичь какую подстрелю.
– Прикажете собак подготовить? У вашего батюшки такие собаки… – начал было Митяй, но Владимир оборвал его.
– Нет, не стоит. Только коня! Проедусь так, на удачу, я больше воздухом хочу подышать, чем поохотиться.
– Как будет угодно, барин, – кивнул управлявший и пошел выполнять поручение.
***
Спустя час, верхом на белом жеребце, Волков выехал из поместья. Несмотря на осень и уже пожелтевшие листья, день выдался теплым и солнечным. Черный щегольской костюм молодой дворянин сменил на более удобный, при верховой езде, серый. Охотничье ружье лежало в кобуре, привязанное позади к седлу. В общем-то, Владимир и не собирался охотиться, ему просто хотелось проветриться и посмотреть окрестности, но ружье всегда лучше иметь при себе на любой непредвиденный случай, который всегда мог приключиться в дороге. Впрочем, возможности подстрелить что-то на ужин он тоже не исключал.