Я быстро оделся и подошел к двери ванной. Прислушался, постучал.
— Иди! — крикнул я. — Эй, Иди!
За дверью раздалось нечленораздельное мычание. Я снова постучал.
— Он нас видел? — испуганным шепотом спросила Алина.
— Почем я знаю! Я спал. Иди!
— Может, выбить дверь?
С третьей попытки мне удалось высадить дверь. Иди лежал с закрытыми глазами в ванне, полной крови. На полу стояла початая бутылка вина. Рот Иди был выпачкан чем-то черным, нос распух, под глазами — синяки. Я подхватил его под мышки, вытащил в гостиную, перетянул чулком руку выше локтя. Он не реагировал на крики и пощечины.
Алина вызвала “скорую”. Почему-то мне запомнилось, что она сказала диспетчеру “скорой” не “самоубийство”, а “попытка самоубийства”.
Бригада “скорой” появилась через пять минут и увезла Иди.
На прощание врач сказал с усмешкой:
— Выживет, не переживайте. Он хотел вас только попугать. Такое часто случается. Выпил кагора, съел шоколадку, а уж потом полоснул бритвой по руке…
— Шоколадку? — не поняла Алина.
— Хорошее крововосстанавливающее, — сказал врач. — Кагор — тоже.
Когда медики уехали, я спустил воду и взялся отмывать ванну. На это ушло полчаса.
— Ты весь в крови, — сказала Алина брезгливо, когда я вернулся в комнату. — Я тоже?
Мы оба перепачкались в крови, пока пытались привести Иди в чувство.
— Ванну я вымыл…
Она с ужасом посмотрела на меня, замотала головой.
Тогда я набрал воды в таз, принес полотенца и губку.
— Только не приставай, ладно? — Она разделась и встала в воду спиной ко мне. — А еще лучше — покури пока в кухне. — Она дрожала. — И все, понимаешь? — Она обхватила голову руками. — Все-все-все! И не смотри на меня так. Все. Он все, что у меня есть, и больше мне ничего не надо. Не надо. Уходи.
Я ушел в кухню.
Вымывшись, она поднялась наверх. Я слышал, как щелкнул замок. Сунув бутылку коньяка в карман, я вышел во двор. Было темно, накрапывал дождь. Я закурил и двинулся в общежитие.
Вася уехал на каникулы домой, в общежитии было пусто. Я обрадовался Жанне, которая забрела сюда в поисках какой-то подруги. Мы пили коньяк, Жанна читала свои стихи о рыцарях Атлантиды и о каких-то жрецах, потом с загадочной улыбкой вытащила из-под юбки трусики, я обнял ее, заплакал, Жанна попросила покрепче держать ее за уши, чтобы она что-нибудь ненароком не откусила, громко замычала, зачмокала, а потом я крепко уснул.
Проснулся я один на полу. Комната была освещена полуденным летним солнцем и казалась огромной и пустой. После душа я спустился вниз, к телефону-автомату, и позвонил в больницу.
— Лимонников? Он еще простудится на моих похоронах, — ответила женщина. — Вы его брат? Он тут все спрашивал, не звонил ли брат…
У Иди не было никакого брата.
— Нет, — сказал я.
— А, — женщина помолчала. — Значит, друг…
Я без колебаний соврал.
Я не испытывал никаких угрызений совести — мне хотелось увидеть Алину.
Сел в трамвай, доехал до площади Победы, где мне нужно было пересесть на другой трамвай, спрыгнул и сломал лодыжку.
Жанна принесла в больницу Шекспира, чтобы мне было чем занять себя между операциями — одной не обошлось. Я открыл 129-й сонет: Th’expense of spirit in a waste of shame Is lust in action – Растрата духа в пустыне стыда — вот что такое осуществленная похоть , сунул Шекспира под подушку, натянул на голову одеяло и снова заплакал, второй раз в жизни.
Выйдя из больницы, я узнал, что дом на тенистой улице принадлежит другим людям. Об Алине они только и знали, что она переехала в Ригу. А может, в Таллинн. Или в Вильнюс.
Иди тоже исчез.
Так случилось, что я перевелся на заочное отделение и ушел работать в газету, и на несколько лет мы с Васей потеряли друг друга из виду. Однажды он разыскал меня, позвонил, пригласил на новоселье, и я поехал в гости.
Вася был директором сельской средней школы. Русская красавица Таня родила троих детей. Они преподавали русский язык, литературу, немецкий язык, историю и физкультуру, ухаживали за двумя коровами, свиньями, овцами и курами, держали большой огород и сад, гнали самогон, который настаивали на калганном корне, и копили деньги на машину.
Вася показывал новый дом — двухэтажный, поместительный, светлый.
— Своими руками, — говорил он, толкая меня в бок, — своими руками…
За столом, выпив калганной, вспоминали университетские годы, нашу компанию.
— Зелень директорствует в школе, — рассказывал Вася, — Жанна — помнишь Жанну? — вышла замуж за немца и уехала в Германию, Геля — кудрявая, помнишь? — защитилась по Некрасову, Эдик оказался пидорасом, а Иди умер…
Для меня эта новость была неожиданностью.
— Они уехали в Ригу, — продолжал Вася, разливая по рюмкам калганную, — и там Иди повезло — он устроился в какую-то комиссию, которая занималась приемкой репертуара ресторанных оркестров. Вообрази-ка! Это ему Алина, конечно, помогла, ей же стоило слово сказать — и все бросались выполнять… — Выпили. — В Риге у них была неплохая квартира. Иди поправился, округлился, стал спокойнее. Ну сам понимаешь, каждый день на халяву обедал-ужинал в лучших ресторанах, да еще и взятки… Начальником стал. Иди — начальником! — Вася рассмеялся. — А потом что-то там у них случилось… говорили, что он завел женщину на стороне, а Алина об этом узнала… ну и убила…
— Алина?
— Стулом, — сказал Вася. — Забила железным стулом до смерти.
Я закурил.
— Танюра! — крикнул Вася. — А принеси-ка, сладкое сердце мое, ту тетрадочку! Рижскую! — Повернулся ко мне. — Меня разыскали и вызвали в Ригу. Понимаешь, я оказался единственным человеком… опознание, личные вещи и все такое…
— А Алина?
— Повесилась.
Я промолчал.