Солнце встает, становится теплее
Хочется жить вечно, да где-то прогадал
Вновь не угодил в объятия Морфея
А главное, в твои объятья не попал
И мне не спится…
Не спится…
"Чиж и Ко".
Напевал я, валяясь на теплом песочке, пока Чиж переваривал и обмозговывал мою идею.
— План говно, — усмехнулся Чиж, нежась в лучах полуденного солнца. — Нифига у тебя не выгорит. Тут светлая голова и холодный расчет нужны. Батя так говорит. А ты… Извини конечно, но это не про тебя. От озабоченной малолетки и то еле-еле отмазался. А тут бизнес! — воздел он палец к небу.
Явно копировал кого-то. Вырастил на свою голову.
— Сам ты говно. А план верняк, — парировал я, подставляя жаркому светилу свою тощую спину. — А про Натаху, — тут я немного задумался. — Это ты просто завидуешь. Мое слово — кремень. Утолил голод сексуальный и всё: гудбай май лав, гудбай, — процитировал я мультипликационного героя. — Прошла любовь, завяли помидоры.
Это разговор произошёл во второй половине июня. И если вкратце, то за эти две недели случилось дофига. Да и сношалось тоже.
Короче, с момента купания в сточной канаве прошло две недели. За это время мой юный друг, это Чиж который, изменился практически до неузнаваемости. Не в смысле внешности, а характер изменился. Как говорится, стал быстрый, дерзкий, как пуля резкий.
Что стало отправной точкой и когда это случилось, я не уточнял. Придет время сам расскажет. Хотя тут и гадать то было нечего. Ксюха его осчастливила или просвятила.
— Ага, и корнишон чуть не отпал, — заржал Чиж, выдергивая меня из размышлений важности половой напарницы для превращения сопливого нытика в уверенного в себе парня.
Но это всё лирика, а по событиям. Все ходы были записаны и развивалось это дело, как то так.
Обида на Чижа, за кувыркание в дерьме, лично у меня давно прошла и выветрилась как запах утреннего перегара. Саныч тоже недолго лютовал. Чиж пару дней у меня в бане пожил и восвояси вернулся. Фермер к этому времени как раз ностальгировать завязал и отобрал у агронома бразды правления. Не до сыновьих приключений ему стало.
А вот я на эти две недели из увлекательной сельской жизни выпал напрочь. Четырнадцать трудных дней провёл я в похотливых лапах зоотехнической нимфоманки.
Натаха совершенно не страдала стеснительностью. Абсолютно пофигу ей было, что нас кто-то увидит. Я то вроде этим не страдал, уголок поуютнее, да подальше от лишних глаз сначала старался отыскать, но каким то образом, а научилась подруга парой прикосновений отключать мой мозг от потоков здравого смысла.
Попервой оно конечно по кайфу было. По три раза на дню то. Терпенье и силы начали иссякать в середине первой недели. Возраст, сука, уже не тот.
На шестой день решил перенаправить сексуальную энергию Натахи в мирное русло: привлечь её к общественно-полезному труду на бабкином огороде.
Так закончилось всё среди капусты. Точнее, я там кончил. Потом в морковке, в зарослях смородины и малины. Благо, что бабка к утехам нашим с пониманием отнеслась. Хотя пару раз грязной тряпкой по голой заднице я огрёб. К слову, за дело. После нас на грядки без слез смотреть невозможно было. Урожай был затоптан на корню.
Пробовал в сарае от сексуальной повинности перекрыться. Руки и морду солидолом измазал и давай в недрах своей старушки копошиться. Благо, техника советская, чинить и доводить до ума ее можно бесконечно долго.
Не помогло.
Озабоченная подруга меня быстро вычислила. Нарекла меня мавром, расстегнула мою ширинку и уболтала моего дружка сходить в гости к её красавице. А потом с воплем, делай свое дело и вали отсюда, плюхнулась рядом с располовиненным движком.
Как я ни старался я, а ограничить доступ к своему херу не получалось. Умела эта извращенка юная найти подход. Разговоры, намёки и даже попытки начать скандал терпели крах.
— Ооо, мой повелитель, — с придыханием говорила она, становясь на колени. — Я вела себя плохо? Я наказана? Позвольте я засосу свое поведение.
И ведь засасывала. Да ещё как. Перепонки от такого вакуума закладывало.
На четырнадцатый день этого чёртового медового месяца я ныкался по всем углам и шарахался от любого звука. Силы у меня окончательно иссякли. Хер был заласкан чуть ли не до кровавых мозолей. Яйца опустошены под ноль.
Долбанный секс-марафон лично мне надоел до чертиков. Я уже всю голову сломал, как избавиться от этой озабоченной практикантки. Выручил случай. Сныкался я в погребе, в надежде, что тут-то меня точно не найдут. Шубейку прихватил, стопочку налил. Сижу, балдею в прохладе. Огурчиком потихоньку хрумкаю.
— А говоришь, что это я извращенка. А ты такие места для утех подбираешь, — разрушила идиллию Натаха, спускаясь по лестнице. — Возьми меня прямо здесь. Тут пахнет тленом, — ворковала она, аккуратно дефилируя в полутьме среди пыльных банк с огурцами и другими разносолами. — Вся наша жизнь тлен. Еби меня, еби, — вопила Натаха, загибаясь в позу прачки и призывно отклячив задницу.
И как это не стрёмно, но я сдался. Свалил из погреба и творило прикрыл. А для надежности сверху ещё и всякого хлама навалил.
Пленницу спасла бабка. Через пять часов. Скандалы Натаха закатывать не стала. Собрала вещи, высказала мне, что я козёл, не оправдал её надежд, что мне от неё лишь одно нужно было, и все мужики одинаковые, и была такова.
А мне то что? Ну думала и думала. Я же предупреждал. Сутки почти отсыпался и отъедался, восполняя энергию, потраченную на эту бестию. А потом в гости пришел Чиж. Он то и рассказал мне о грядущем событии.
На границе Санычевских земель, аккурат на берегу речки, был шикарный пляж и не менее шикарная поляна. На ней-то мы сейчас, кстати, и балдели.
Кто-то из городских об этом пустующем сельском рае прознал и решил свезти сюда пару тысяч обитателей бетонных человейников, чтобы порадовать их музыкальными номерами разномастных групп. А заодно и бабла по лёгкой срубить. Музыкальный фестиваль провести, если выражаться официальным языком.
Всё бы ничего. Но Чиж как про это прознал, прилетел ко мне с воплями: “Айда выступать! Я три аккорда знаю. Ты пока в больничке был, а потом письку парил, я важный шаг сделал! Гитару освоил!”.
Я сначала отпирался, а потом, как говорится, прикинул хер к носу и решил совместить приятное с полезным. А если точнее, и поиграть, и бабла срубить.
Нет, гонорары за выступление нам не грозили. Уровень не тот. Но я же рекламщик. Хоть и в прошлом.
Идея пришла сама собой.
На любом мероприятии, где тусит молодежь и измученные офисные работники, самый востребованный продукт — это алкоголь.
— Да ты только прикинь. Берём у твоего бати в долг десятку, затариваемся на все сахаром и дрожжами. До тусовки ещё три недели. Если мы это дело сейчас мутить начнем, то через пятнадцать дней у нас уже столько натурального самогона будет, — аргументировал я. — Продаем пузырь по двести и в итоге имеем…
— Сколько, сколько? — хмыкнул Чиж.
Тут я задумался. С одного центнера сахара, если мне память не изменяет, мы должны поиметь больше ста литров сорокаградусной. А если литр по четыреста, то…
— Короче отобьем и в плюс выйдем. А доход в твою “Чезетку” вложим, — выдал я после недолгой паузы.
Ну хреново у меня с математикой.
— На “Чезетку” батя мне и так даст. Точнее я на уборочной отработаю. Там вообще немного. Так что за пару дней отобью. Донора я уже нашел. Только вот собирать мотик самому придется, — вздохнул юный байкер. — А с самогоном — идея дрянь.
— Это ещё почему, — возмутился я, а в душе порадовался. Малой то не тупо лаве выклянчить у богатенького папы собирается, а тяжелым трудом их заработать решил.
Реально изменился. А если уж и соберет двухколесный раритет сам, значит ценить, холить и лелеять свой мотик он будет хлеще, чем высокородные принцессы целку.
— Так у нас тут каждый второй гонит и продаёт. Кушать то все хотят, а самогон — универсальная валюта, — философствовал Чиж, развалившись на луговой травке. — В любой дом постучи и продадут. Самое главное у тётки Томки, соседки моей, не бери.
— Сивуха или бодяжит? — поинтересовался я, лениво жуя травяной стебель.
— С менстряком гонит.
— Чего?
— Того. Она мужа так от пьянки отучает. Дядька Петька, повадился по утрам у неё бражку воровать. На опохмел. Тетка Томка даже замок на фляги вешала, не помогает, — откровенничал Чижик.
— А ты откуда знаешь?
— Дык дядя Петька сам бате моему рассказывал, когда на майские шашлык у нас жарили. — Да не суть. Ты слушай, что тётка Томка выдумала. Так вот, когда она мужа в очередной раз за утренним опохмелом прямо у фляги спалила, у неё как раз гости из Краснодара приехали, если ты понял, о чем я. Так она, не долго думая, руку в трусы себе и запустила. Достает оттуда значит, прокладку и во флягу ее кидает. Мол, гнать буду, всё выветрится, а ты скотина, это она к мужу обращается так, больше брагу у меня тырить не будешь.
— И что? Петька пить бросил? — заинтересовался я.
— Ага, как же. К своему самогону он и не притронется, а вот чужой в три глотки жрёт.
— Во дает, — одобрительно протянул я, возвращая тело в горизонтальное положение. — Нашла на мужа управу.
— Ага. Только я тебе ничего не говорил и самогонку у нее не бери, — жалобно глядя на меня, попросил малой.
— Не ссы, а то с вас станется, вы и со ссаниной гнать начнете, — пошутил я.
— А что, и из этого можно? Что на курином говне делают, слышал. А вот из этого…
Чиж задумался, что-то прикидывая и шевеля губами.
— Эээ! Бизнесмен, блин. Сам же сказал, конкуренция большая и нехер начинать, — напомнил я.
— Да погоди ты, — отмахнулся Чиж. — Есть у меня тут одна идейка, как нам самогонными магнатами стать.
План оказался действительно толковым. Чиж предлагал провести с местным усатым блюстителем порядка беседу, в которой мягко так намекнуть, что тутошний самогон качеством не отличается. Городские, привыкшие к элитному пойлу, потравятся нахрен. И хорошо, если заблюют или засрут всю округу. А вот если кто до потери пульса допьется?
Привезут страдальца в больничку, подлечат и отпустят на все четыре стороны. Все бы ничего, только современные обитатели человейников очень любят на свои нарушенные права и пошатанное здоровье в прокуратуру и другие инстанции жаловаться.
А кто виноват, что, какой-то дятел самогону хренового перебрал? — рассуждал Чиж.
— Участковый, — натурально расцвел я. — А чтобы этого не допустить, нужно действовать на опережение.
— Именно, — подскочил от радости малой. — Аппараты и брагу у населения нужно конфисковать. На время, — продолжал развивать мысль начинающий бизнесмен. — Вуаля и мы магнаты. Да и брагу же можно в дело пустить, — разошёлся сынишка местного магната.
— Сказать легко, а вот с реализацией можно и обосраться, — засомневался я.
Мой скептицизм Чиж проигнорил.
— Заводи шарманку, погнали к Петровичу. Порешаем, — буркнул начинающий барыга.
Я хотел было возмутиться, мол, у тебя ещё молоко на губах не обсохло, а уже в командиры метишь, но не стал. Решил, что не стоит энтузиазм раньше времени гасить. Малой вон как вдохновился.
Пока покорёженная “Чезетка” дожидалась донора, решили гонять на моей старушке джаве. Меня такой расклад вполне устраивал. С утра мне залили полный бак, пивка в коляску загрузили.
А об остальном я не думал.
То, что Чиж меня за своего ровесника принял и ещё командовать мной пытается, лично мне льстило. Делал он это аккуратно, как бы стесняясь, но херни не порол и не борзел. Я в нём даже юного Саныча увидел и уже часа четыре как пребывал в беззаботной юности. Прям, как тогда. Или просто третья баклаха пива меня так накрыла.
Размышляя о превратностях судьбы, я не заметил, как мы долетели до Любавино. Место обитания местного Аниськина мы нашли без труда. Но конструктивного диалога у нас не получилось.
Петрович, выслушав первую часть Чижовских предположений, засиял хлеще бляхи на солдатском ремне перед смотром.
— Дело говоришь. Потравленные нам тут не нужны. Хер его знает, кого к нам занесет, — приняв важный вид, кивал нам гроза местных самогонщиков.
Но когда до него дошло, что с помощью участкового Чиж решил стать самогонным магнатом, рассвирепел.
— Ты на что меня толкаешь, паскудник ты малолетний! — вопил участковый, меряя шагами свой кабинет. — Вырастили поколение пепси. Совсем нюх потеряли. Честному менту и такое предлагать.
— Дядь Серёж, да не убивайся ты так. Ни на что я тебя не толкаю и ни на что не намекаю. Призвав на помощь закон, мы выбьем с местного рынка слабых игроков. Причем, добросовестные бутлегеры не пострадают, — перешел на хер поймешь какое наречие Чиж.
И где он только слов таких набрался.
— Таким образом, мы сработаем на благо потребителя. А вливанием свежей струи, мы поднимем планку качества продукции. Причем, сразу в двух соседних сёлах. К тому же, тенденция может повлиять на качество самогона на всём твоем участке. В итоге ты снижаешь число преступлений, совершенных по синей лавочке, а мы, срубив куш, уходим в тень и больше не отсвечиваем, — горячился Чиж.
Отстаивая свою точку зрения, малой не заметил, как перешел с участковым на ты. Но от Петровича этот факт мало того, что не ускользнул, а разозлил ещё больше. Он уже собрался было указать звездюку, кто тут ху из ху, но кару отсрочил мобильник.
Глянув на экран, наш усатый друг чуть ли не по стойке смирно встал.
— Здравия желаю, товарищ полковник, — поприветствовал он трубку.
— О как начальство уважает, — съязвил я, кивнув на майора.
— А ты как думал, — хмыкнул Чиж. — Петрович к нам на исправление направлен. Он сам родом из Буково. Да знаешь ты это село. Тут, недалеко от нас. Три двора и пять сараев. Но работал в городе. Заместителем начальника полиции по какой-то там части был. Ему подпола должны были уже дать, за выслугу. Но не фартануло. Заступил он дежурным, а тут мажорика с наркотой заластали. И всё бы ничего, а батя у мажорика в ментовсиких верхах служит. Разошлись бы миром, всё бы тип-топ было. Петровичу — ничего, а потом и звание, а мажорику незапятнанная репутация. Но этот блюститель на принцип пошел. Короче дело даже до суда не дошло. А Петровича за особое рвение в участковые разжаловали и в родные пенаты командировали, — поведал мне Чиж. — Как бы это ни банально звучало, но связи у мажорика и бати его хорошие оказались.
Я аж присвистнул от удивления.
— А ты откуда знаешь? — на всякий случай поинтересовался я у юнца.
— Так он как сюда прибыл, первым делом к бате поехал. Так сказать, контакт устанавливать и ситуацию прояснять. Он поначалу законника включил, а потом батя ему втихаря коньяка от души так в бокал бахнул и разговор у них пошел, — ухмыльнулся малой. — А после второй бутылки батя для него вообще своим в доску стал. Вот и не удержался Петрович. Выдал всю правду матку.
После таких доводов, участкового я ещё больше зауважал. Он прям в глазах моих поднялся. Думал, таких служак уже и не осталось, ан нет. Тащат вон свою ментовскую лямку и не ноют.
— Чего там шушукаетесь? — прервал наше интимное общение раздраженный рык несостоявшегося подпола.
— Да так. Тусовка знатная намечается. Местные с городскими поначалу задружатся и перепьются в дым. А потом… А что потом будет я на своей шкуре уже проверил, — чеканя каждое слово выдал я.
— Да знаю я, — отмахнулся Петрович. — Делать то что? Как ваш самогон поможет избежать мордобоя?
Майор выглядел озадаченным. Он сложил два и два. Получил четыре, а мы утверждали, что будет пять. Это в его стереотипное мышление, дополненное богатым опытом, ну никак не укладывалось.
— А я секрет один знаю. Точнее, бабка моя знает, — продолжал напирать я. — Настоечку лёгонькую сделаем. На травке. И всё. Такой самогон хоть стаканами глыхтай, а морды будут целы.
— Это на какой это травке? — насторожился мент.
— Всё в рамках закона. Как по-научному не знаю, а в простонародье эта штука ебун травой называется, — добил я усатого. — Довольны будут все. Гарантирую. В случае провала готовы понести заслуженное наказание, — подмазался я.
Мент махнул на нас рукой и плюхнулся в компьютерное кресло, видавшее не одну сотню жоп.
— Повезло вам. Наши интересы совпадают. Пиши явку с повинной, а завтра с утречка пойдем самогонщиков раскулачивать, — вздохнул Петрович после недолгих раздумий.
— Это какую ещё явку с повинной? — насторожился я.
Майор смотрел на меня не моргая. И как я ни старался, а убедиться, что этот таракан усатый пытается меня тупо подловить, не получилось.
— Обычную, — буркнул Петрович. — Я, такой-то, такой-то. Сего числа из злого умысла и корыстных побуждений занялся самогоноварением. Сделал я это с целью получения материальной выгоды путем реализации алкоголя домашней выработки на культурном мероприятии. О том, что данные действия нарушают УПК был месяц назад проинформирован участковым. Действовал в тайне от представителей власти, — закатив глаза к потолку, как будто там висела подсказка, на одном дыхании выдал усатый.
— Дядь, ты чего? Какой самогон, какая реализация? — начал возмущаться я.
— Самогон хороший, как ты и обещал. А явка с признанием у меня в столе на всякий случай полежит. Если всё, как по маслу пройдет, я ей баню растоплю. А на случай залёта, она тебе зачтется, как смягчающее обстоятельство, — разъяснил Петрович. — Держи ручку, бумага вон лежит. Садись на стул и пиши. Пушкин, блин.