Я стал знаменитым — я вам не чета
Я — супермен, я — поп-звезда
Я по улице иду, не замечая никого
О-о-о
Я вчера под фанеру пару песен слабал
Три калеки мне похлопали, и я звездою стал
Кроме меня все музыканты — дерьмо
О-о-о
«Сектор Газа».
Наигрывал я на древней гитаре незамысловатую мелодию малопопулярной, но несущей глубокий смысл песни “Звёздная болезнь”.
Про кого пел Хой, мне доподлинно неизвестно. В моей же интерпретации композиция адресовалась Чижу.
Свою верную «бобровку» я давеча откопал в бабкином чулане. Выпущена она была в восемьдесят лохматом году, в славном городе Боброве — центре советского гитаростроения. Бабкин чулан оказался идеальным местом для хранения не только хлама, но и отечественных акустических гитар. Корпус, со следами былых пьянок, сохранился идеально. Даже не отсырел и не покорёжился ни разу.
А вот струны сгнили. Но тут мне Чиж на помощь пришёл. Точнее батя его спонсорскую помощь оказал. Так что, у нас теперь гитарный дуэт вырисовывался.
Хотя, я опять слегка перескочил в повествовании. А дело было так.
Получив по заднице, Чиж ретировался обдумывать своё поведение. На следующий день после нашей беседы с участковым, усатый блюститель правопорядка натянул деревенских самогонщиков по полной программе.
Пригрозив сельчанам введением жёстких санкций, он, насрав на все статьи, нормы и нормативы отечественного законодательства, ввёл мораторий на производство домашнего алкоголя.
Несогласных и особо умных, вопивших, что для себя гнать можно, озверевший майор закрыл на пару дней в райотделовской кутузке.
На тихих жалобщиков, прилюдно молчавших, но в тихую строчащих кляузы во все инстанции по любому поводу, Петрович наваял такие компроматы, что искатели справедливости прониклись и обещали не отсвечивать до скончания лета.
В Любавино и в Бухарино озверевшим участковым брага была уничтожена под ноль. Бабы в голос выли, а мужики слезой давились, видя, как бессердечный блюститель правопорядка опустошает тару с вызревшей бражкой, путём переливания жидкости из фляг в компостные ямы, под садовые деревья и другую огородную растительность.
— Ещё спасибо за урожай потом скажете, — глумился участковый.
Готовый продукт у населения был реквизирован и томился в закромах любавинского участкового пункта полиции. Отобранный самогон мент пообещал вернуть пострадавшим от ментовского произвола сразу после отбытия городских гостей в родные пенаты. Объединённые общим горем любавинцы и бухаринцы, в отместку решили забить на работу.
Не прокатило.
Местные агро-магнаты таких люлей им ввалили, что работягам обоих полов пахать пришлось от этого дерева и до вон того столба из соседней деревни.
Без перерыва на обед и прочих льгот.
Разобравшись с населением лысый импотент, и это одно из самых культурных и безобидных прозвищ, данное Петровичу сельчанами, прикатил в гости к моей бабке.
— За неделю до праздника мораторий на алкогольную продукцию домашнего производства будет частично снят. Новая брага не вызреет, выгнать не успеют, — уверял Петрович, крайне довольный проведенным оперативным мероприятием. — Я пару раз ещё подворовый обход проведу, нарушителей моратория показательно покараю! Так что, как говорится, вам и карты в руки. Смотрите мне! Не обосритесь, бизнесмены херовы! И чтобы потравленных не было! — наставлял участковый меня и Чижа, явившегося по зову участкового.
За выданные люля малой на меня всё ещё злился, и я даже очканул слегка, не сдаст ли…
— И чтобы ни одна собака не узнала, чего вы тут готовите! — продолжал нудеть Петрович. — А то если нечаянно кто-то из мужиков узнает, кто инициатор сухого закона, эх и не поздоровиться кому-то, — тыкнул он в меня пальцем.
Подставлять ретивого борца с “зелёным змием” и конфликтовать с пострадавшими от ментовского произвола местными бутлегерами нам было не с руки. Чиж побурчал для приличия и согласился мутить бизнес по тихой грусти в бабкиной бане.
Бабку, естественно, в курс дела ввели. Старушка заверила, что на неё можно положиться и нашу тайну она унесет с собой в могилу.
На второй день после визита участкового я бегал по двору, как в жопу ужаленный. Нужно было срочно найти кучу тары, в которой можно сотворить брагу. Параллельно я прикидывал, а где бы надыбать сахар. Да побольше, да подешевле. Собственно в процессе этих поисков я и обнаружил свою бобровку.
А тары и сахара было мало. Пришлось наведаться в бабкин сарай, где, сколько я себя помню, всегда хранился всякий “нужный” хлам.
То, что я там увидел, повергло меня в натуральный шок.
— Ба, вот скажи мне, нахера тебе столько сахара? — вопрошал я, разглядывая закрома запасливой старушки.
— Мал ты ещё! Не понимаешь! Сахар, гречка, соль, тушенка и спички — это же товары первейшей необходимости. Этого всегда должно быть с достатком, — возмущалась запасливая родственница. — Это мой стратегический запас на случай пандемии или ядерной войны.
— Ба, да на твоих запасах рота солдат месяц протянет. Причем, служивые не то что не оголодают, а ещё и по десятку килограмм прибавят. — Семнадцать мешков сахара, каждый весом по пятьдесят килограмм, — воздел я руки к небу.
— Двадцать один, — злобно зыркнула на меня бабка. — Очко.
— Тридцать коробок с тушенкой, пять сундуков с гречкой и три мешка соли, — перечислял я, не обращая внимания на бабкины подколы.
— И чего? — не сдавалась бабка.
— Да ничего! Не съешь ты столько! Сгниет это все к херам собачьим, — возмущался я. — А если не сгниёт, то крысы сожрут.
— Все не сожрут, — не сдавалась старушка. — У меня тут сторож хороший. Васькой зовут. А что злыдни хвостатые понадкусывают, то спишем на инфляцию.
В своем мнении о необходимости стратегического запаса бабка, пережившая восход, расцвет, закат СССР и много чего ещё, была непоколебима.
— А если тебя это так задевает, то пусть это будут мои инвестиции в наше светлое будущее. Банкам и государству я не доверяю. Плавали, знаем, как они могут. Раз и под матрасом не накопления на достойный уход в мир иной, а куча цветных фантиков, которых, разве что, на потрепанный венок хватит. А на тушенку и гречку инфляция не распространяется. Жрать всегда хочется, — аргументировала продвинутая старушка. — Будет чем, и помянуть, и чего на самогон выменять, а потом и могильщикам проставиться.
Я только головой покачал. Логика у бабки была железная. Не одной деноминацией и прочими кризисами подтвержденная.
— Окей, если это инвестиции, то они должны работать и приносить прибыль, — привел я последний аргумент. — А у тебя, как минимум, в четырёх мешках уже камень, а не сахар-песок! Предлагаю, обновить и пополнить твои закрома путем пассивного вклада в одно очень прибыльное дело. Доход — три мешка свежего сахара сверх вложенного. По рукам?
— И мешок гречки сверху, — не сдавалась бабуля. — И это, ещё спичек бы пару коробок накинуть.
— Ба, а ты точно дояркой в колхозе работала?
— А что? — насторожилась старушка.
— Да ничего! Не колхозница, а натуральный биржевой маклер!
— Это ты меня сейчас обозвал что ли?
— Нет, блин, комплимент сделал, — психанул я.
Поверила мне бабка или только решила сделать вид, что всё пучком, я так и не понял. Но румянец на старушечьих щёчках заиграл.
— Десять мешков берёшь, двенадцать возвращаешь, — выдала бабка, после недолгих раздумий. — Ты это, не обижайся на меня. Бизнес, ничего личного, — с умным видом изрекла родственница.
После таких заявлений, ну никак не подходящих под типичную деревенскую старушку, я натурально челюсть на пол уронил.
— Это я в кино слышала, — попыталась отмазаться бабка. — Или опять скажешь, что это фейк?
Делать было нечего, а спорить — бессмысленно. Пришлось соглашаться на грабительские проценты, выставленные предприимчивой родственницей.
А к вечеру в калитку постучал Чиж. За утро звездюк пропсиховался, а к вечеру прозрел.
— Как сам? — поприветствовал я дружана, но тот лишь отмахнулся. — Заходи. Трудотерапия продолжается.
Вода во всё подходящее, что попалось в мои цепкие лапы, была залита мной ещё по утряне. На закате, мы на пару с Чижом, засыпали в ёмкости сахар, долили теплой водички, закинули дрожжей.
На утро третьего дня мутная субстанция с легким хлебным запахом у нас бурлила в пяти старых алюминиевых флягах, в трёх огромных кастрюлях, в своё время честно стыренных из колхозной столовой, в нескольких десяти литровых банках, в тазиках и даже в банном ковшике.
Под роль основной бражной емкости был отведен банный котел, вмурованный в печку.
Итого мы инвестировали полтонны сахара и получили дохрена браги.
— Бизнес требует жертв. И как это не прискорбно звучит, но недели две придется довольствоваться буржуинским хамамом, — с наигранным сожалением поставил я перед фактом Чижа, намекая на непригодность бани для гигиенических процедур.
— Пиво и девочки в комплект не входят, — хмыкнул малой.
— Будем пользовать, что есть. Мы не привередливые, — подмигнул я.
Без движухи в деревне скучно. Дел то конечно хватает, но это рутина. Чтобы разнообразить досуг я принялся обучать Чижа музыкальным премудростям. Да и мне, как оказалось, нужно было пальцы в форму привести.
Оказалось, что звездюк не только проникся творчеством «Сектора», но и пробежался по хитам Хоя, разучив пяток трёхаккордовых композиций.
А когда я предложил выучить чего-нибудь серьёзное, забурчал, что там аккордов много.
— Ты же сам рвался на сцену. А чтобы тебя там закидали не ссаными тряпками, а влажными женскими трусиками, нужно репетировать, — мотивировал я балбеса.
Уболтал.
Сыгрались мы быстро. Я самозабвенно вспоминал соляки и кайфовал, подыгрывая Чижу. Малой в долгу не оставался и радостно горланил на всю округу, какой он ядренный молодец и про прочие тонкости деревенского быта конца прошлого века.
Успех был на лицо. И даже немного гордиться своим падаваном начал. Ровно два часа гордился.
На пятый день после беседы с участковым, когда мы с Чижом, как обычно, играли в моем импровизированном гараже по типу сарая, к нам заглянула бабка.
— Эй, артисты, выйдите ко двору, там к вам зрители пришли, — огорошила она нас. — Девчонки музыки желают.
Под девчонками, как оказалось, старушка подразумевала своих подружек. Судя по внешним признакам, ровесниц мамонтов и динозавров.
— Мальчишки, сыграйте нам что-нибудь, — одолели нас пенсионерки.
Я впал в ступор.
— Бабушки, да у нас репертуар специфический, — попытался отмазаться я.
Не прокатило. И подставила нас моя же бабка.
— А ты сыграй, что есть, а там посмотрим, — подмигнула мне бабуля, доставая из-за пенька стеклянную бутыль литров на пять, в которой плескалось что-то красненькое.
— Петрович, ирод такой, почти всю самогонку у населения реквизировал. Почитай неделю уже постимся. А душа праздника просит. Похоронные заначки приходится доставать, — заговорщицки подмигнула подружкам моя родственница. — На вишне настаивала. На чердаке от деда спрятала да и забыла. А сегодня полезла чеснок развешивать и нашла, — оправдывалась она, разливая настойку в красивые стопочки.
— От какого мужа то? Ты же своего мужика то лет пятнадцать как схоронила, — заподозрила неладное соседка бабка Анфиса.
— Да не от твоего, не боись. От сваво прятала и забыла. А он уже потом помер, — отмахнулась от ревнивой соседки родственница. — Тваво то какой толк поить. Он пока портки стянет, уже запыхается, — поддела бабка соседку.
Пенсионерки радостно загалдели, явно намереваясь разделиться на два лагеря и подискутировать, но стаканы были наполнены.
— Будем. Давай, бабоньки, за мужиков, что ли, — оглядевшись, провозгласила бабка первый тост.
А дальше, как в песне: “Дело было вечером, делать было нечего”. Или нет такой песни? А и пофигу. Чего такими мелочами голову забивать, если налили и нам.
Наливка оказалась шикарнейшей. Никакой элитный коньяк или вискарь с ней и рядом не стояли.
Мягкая, терпкая, с легким ароматом летнего луга и ноткой коровьего помета. Короче, в жаркий летний вечер — самое то.
А потом мы сыграли. И спели. Выпили и снова спели. Потом бабки выступили с сольным номером. Потом я им уже подыгрывать начал.
Классический “Ой, мороз, мороз” горланили всей толпой. Причем разросшейся до неприличных размеров.
Радовало, что гости ещё пару заныканных на чёрный день пузырей притащили.
Если честно, то я даже и не заметил, как к нашей тусовке примкнули практически все жители нашего конца. А это почти три десятка человек в возрасте от пяти и до девяносто пяти лет.
Для тех кто в танке, уточняю, Бухарино, по сути, это одна длинная улица. И так уж издревле повелось, что в нашем селе нет начала. Концы есть, а начала нет.
— Я на тот конец или я на другом конце села, — обычно говорили так, насрав на всю нумерацию домов, исторические факты и прочие аргументы.
Так вот, пока я, значится, пытался отбиться от возжелавших меня потрепать за всякое бухаринских бабок, восходящая звезда местной сцены примостилась между двух девушек-подростков, видать внучек наших слушательниц, и начал ездить им по ушам. Ну и пофиг бы на него, сидел бы да не отсвечивал, так нет. Нужно же понтануться.
Я решил порадовать благодарных слушательниц и зашел с козырей. Заиграл и затянул частушки, в которых из-за леса выезжает конная милиция.
Радостный народ инициативу подхватил, а этот звездюк сидит и, выражаясь интернетным языком, в комментариях срёт. Тут аккорд не мажорный, а минорный должен быть, там в ноту не попали, тут залажали. Маэстро диванный, блин.
Жару давать расхотелось. Доиграл я и с чувством выполненного долга свалил в сторону гаража. Народ поначалу запротестовал и, не дождавшись моего возвращения, гонцов за мной отправил. Пришлось вернуться, отмазаться, что у меня дел много, пальцы болят и вообще, дорогу молодым.
— Вон юное дарование просите, он всё знает и умеет, — кивнул я в сторону зазнавшегося Чижа.
Обломившиеся зрители, у которых душа яро требовала продолжения уличного концерта, прониклись и перекинули свое внимание на юное дарование. Минут двадцать Чижа и так, и этак упрашивали сыграть. Уболтали всё-таки.
Взяла “звезда” гитару в руки и обосралась слегка.
— Зови Санька (это они про меня вспомнили), этот только свистеть горазд, — резюмировала разъяренная публика, плюясь в сторону звездуна.
— Да ладно вам, я сейчас магнитофон лучше вынесу, — встала на мою защиту бабуля. — Бобинный.
Так постепенно посиделки переросли в дискотеку для тех, кому за шестьдесят. Молодежь рассосалась по своим делам, я залип в мобилке, читая про приключения космонавта, попавшего в далекое прошлое. А Чиж, собака сутулая, всё-таки склеил двух подружек и красиво так ушёл с ними в сторону заката.
Вот такой у нас веселый вечер получился.
Чиж, как ни в чём ни бывало, заявился ко мне ранним утром. Часов в двенадцать. Я как раз только глаза продрал. Обиды на малолетнего раздолбая у меня не было, но и проучить его было нужно. А то весь успех воспитательного процесса потеряется. Вот и терроризировал я его незамысловатым соляком из «Звёздной болезни», который как нельзя кстати подходил под эту ситуацию.
— Санёк, ты чего? — не выдержал Чиж, когда я в очередной раз “завёл” “Звёздную болезнь”. — Музыка прикольная. Не спорю. Но ты эту песню уже битый час играешь. Уши уже болят от неё.
— А это мстя за ваше поведение, молодой человек, — сумничал я.
— Ну, извини, не подумал. Думал, ты поймешь. Я же перед Никой и Евой понтануться хотел, — понурив голову, выдал малой. — Прости. Я честное слово, не специально.
— За титьку то хоть дали подержаться? — подмигнул я.
— Да ну их, — вздохнул дружан. — Весь вечер сидели и в телефоны втыкали и селфи своими понтовались. Я думал они на интересное мне намекают, уводя меня за село, а они на наших просторах крутых фоточек решили наделать. А раздеваться не захотели. А я чего, дебил что ли? Городские малолетки, чего с них взять, — сплюнул Чиж.
После таких слов обижаться на юнца было глупо.
— Ничё, — подбодрил я малого. — Давай репетировать. Мы с тобой на фесте так бахнем, что из желающих прикоснуться к нам, а потом и отдаться очередь выстроится.
— А чего мы тогда херней страдаем, — моментально возбудился малой. — Ты что сейчас играл? Покажи аккорды, я её петь буду!