Вероятно, актеры говорили вообще о своем, не по пьесе, о том же, о чем говорила вся страна. А в зале были одни казахи, которых я сначала принимал за якутов, и они тоже не бельмеса не понимали. А настоящие редкие якуты были с театром Ойунского в сговоре.
Почти все действие происходило на эшафоте из свеженькой доски. В Якутии мало корабельного леса, и это могло символизировать "богатскую" обстановку. Эдмонд пробежал по сцене с двумя хохочущими шлюшками. Но, может быть, это был Освальд, нужно посмотреть по пьесе. Я такого вообще не помнил. Пришло двое в мерлушках. К шуту я постепенно начал привыкать, но чтобы совсем не привыкнуть, я решил после первого акта сбежать. Я чувствовал, что у меня терялись вкусовые стандарты. То ли спектакль был достаточно крепким, то ли якуты меня просто убаюкивали. Рядом со мной на литерных местах спала женщина. Видимо, это была критикесса из театрального журнала, это у них считается очень профессиональным, сразу немного подремать. У Шекспира запас слов двадцать тысяч, вдвое больше, чем у Бэкона и Пушкина. Как там они справились в Якутии! В Израиле известно, что любой текст, переведенный на иврит, становится в четыре раза короче. Это
колоссальная экономия бумаги и времени. Входит Гонерилья и гонит Лира взашей вместе с его отрядом, я бы сделал это еще раньше. Лир сидит на полковом барабане, а его отборные воины пляшут вокруг шаманский танец. Это лучшая сцена спектакля! "Лир пурдуре король!" - говорит шут. Гонерилья как фигуристка в прозрачном трико, но грудь не рассмотреть. Меня это интересует в чисто этнографическом смысле. Приходит какой-то товарищ в шубе, похожий на Александра Герцена. Графа Глостера играет заслуженный артист Федотов, но я не могу понять, кто из них Глостер. Но меня успокаивает, что на сцене есть мой однофамилец. Я думаю, что якуты - это все-таки потерянное еврейское колено. Все три дочки по-якутски называют Лира "аба", это очень подозрительно. Не хватало только, чтобы вся республика Саха, вся татарская орда с фамилиями Степанов и Федотов двинулась в Израиль. Особенно после того, как я оттуда уехал. Для меня бы это в Израиле было бы единственной отдушиной.
Действие продолжается. Весь королевский двор по очереди
взбегает на эшафот, говорит слова, а потом с гневом отворачивается. Удивительно сильные эмоции. Спектакль немножко напоминает театральное представление в "Гекльберри Финне". В маленьком американском городке два жулика -- король и герцог - бегают голые по сцене и кричат. Я уверен, что там, в далекой Якутии, артисты играют совсем в другой одежде, просто на фестиваль они приехали кто в чем. А там по весне, когда кричат олени и идет нереститься рыба, они не станут играть трагедию в этих линялых черных костюмчиках. Эдмонд ходит по сцене с бутылкой и олицетворяет порок. На сцене массу времени проводит один очень толстомордый, который в какой-то момент режет себе руку офицерским кортиком. Это очень важный момент пьесы - теперь я могу разобраться по тексту. Батюшки, ведь руку себе режет именно Эдмонд. Кто же тогда плохой в белом костюме? Может быть, это и есть Федотов? Половина труппы - заслуженные артисты. Я бы тоже очень хотел быть заслуженным артистом. Я бы всем так и представлялся - "Михаил Федотов, заслуженный деятель искусств Якутии".
На сцене вся кавалькада наконец перебирается ко второй дочери, от которой я немного плыву. Она похожа на одну из моих бывших жен, с которой я много лет не разговариваю. В охране два человека в противочумных костюмах. Но все-таки стало больше пахнуть средневековой Англией. Кент похож на зав.стойбищем, а герцог Корнуэльский на "Карьеру Артура Уи". Все жутко орут неземными голосами. Зав.стойбищем сажают в колодки. Во рту у него замечательный золотой зуб, который поблескивает под юпитерами. Мне бы такой зубец очень не повредил. В общем, Шекспир тут навалял такую пьеску для республики Саха, что атас. Лир видит того в колодках и остается этим очень недоволен. Говорит: "Коахен каппабар ахха ухху!", грозит пальцем своим пожарникам и убегает. Стало потише. Шут все-таки ничего себе шут. И еще мне нравится Регана, на которой я мог бы жениться. Ее зовут Е.Сергеева, надо будет запомнить. Красивое якутское имя.
Лир все время держится за очень длинный хвост какого-то животного, у него такой символ власти. Девчонки все в мокасинах. Снова входит Е.Сергеева вместе с Артуром Уи, у нее действительно красивые ноги и коса до колен. Я торчу.
"Менкебехен Кент!" - говорит Король Лир. Я не перевожу.
Опять сцена с дочками и их очень сладенькими мужьями, все после Щукинского училища. Лир притих и начинает ломаться. Я чувствую, что ажиотаж спадает и начинается трагедия Шекспира. Жалко, что я не досмотрю до конца, но я всегда не любил эту пьесу. Фантастика, как Лир заучил наизусть весь текст. "Тях каграмон фист потуртах!" - я даже одну фразу не могу грамотно записать. Если у входа по-прежнему стоят якутские молодчики, они могут запретить зрителям уходить после первого действия. Регана - душечка!
Наконец-то я нашел язык и культуру совершенно без русского влияния. Я даю республике Саха статус суверенного государства. С этим я могу уже отправляться домой, но антракт все никак не начинается. Игорь Дмитриев с Банионисом наверняка уже керосинят в буфете. Сто процентов. Лир залезает на строительные леса и чуть оттуда не грохается. Надо же такого настроить! Все-таки мне тяжело дается таежный якутский смех. Надеюсь, что Е.Сергеева так не смеется. Толстомордый, который резал руку, начинает рвать на себе тельняшку и становится похожим на матроса из "Мы из Кронштадта". Это мелкое художественное воровство, я случайно его заметил, потому что за неделю до этого видел фильм по первой программе. Если театр хозрасчетный, то герцога-оленевода я бы рекомендовал сократить. Если это, конечно, не сам Ойунский. Я решаю позвонить Ойунскому и порекомендовать им играть попроще. Перед самым первым антрактом по сцене начинают катиться автомобильные шины. Приехали. Моя соседка просыпается и начинает хлопать. И в ту же секунду объявляют антракт. Вот это профессиональная выучка театроведа: она спит все первое действие, но абсолютно точно вычисляет, что сейчас начнут катать шины. Дома я говорю своей жене Женьке, что они там такой на своем наречии устроили "турлым-бурлым", что она может не ходить. Это очень специфический Лир, и я могу написать в театральный журнал за нее. Но вряд ли эти мещанки меня опубликуют, хоть у меня половина текста вообще приведена по-якутски.
РЕПОРТАЖ 7
Ах, когда я вернусь. Галич
Все консервы третий сорт, даже миноги. Надо писать в день хотя бы долларов на десять, а то при моей финансовой бестолковости протянешь ноги елочкой. Все, что я выиграл на миногах, я проиграл на одалживании в рублях. Надо менять тактику. Я еду по Второму Муринскому и пишу записку подруге в Москву на Седьмую Кожуховскую. Это принцип создания Нью-Йорка: с севера на юг идут Муринские, а с запада на восток Кожуховские. Она живет на седьмой. Я ее еще не разу не видел, но мне так понравилась ее рука, что я предлагаю ей вместе делать журнал по раннему развитию детей. Моя жена Женька говорит, что я рехнулся. И чтобы я не рассчитывал, что мне удастся на старости лет еще на ком-нибудь жениться. Хватит и того, что я испортил жизнь ей и еще десятку женщин. Подходит кондуктор и просит два рубля за проезд. Еще вчера был рубль. Карточку я потерял. Карточка на трамвай сделана из папиросной бумаги. Из нее можно было закручивать козью ножку. Проезд теперь стоит 25 центов. Это не много, но трамвай все-таки очень старый. На углу Институтского проезда 12 берез. Если разделить стоимость проезда на березы, получается по два цента за березу. Я целых двадцать лет мечтал их увидеть, и цена недорогая. Невероятно, до слез красиво. Красненькие, наверное, клены. Я перестаю думать о деньгах и начинаю рассматривать старух. Они в транспорте не платят. Я тоже хочу стать старухой. При такой нервотрепке это не за горами. Мне не заставить себя заниматься с гирями. Бегать по улицам откровенно лень. Еще год назад я таскал по иерусалимским лестницам холодильники. Но родина расслабила мои члены. Может быть, это старость. Это золотая осень. Мы проезжаем мимо радиотехнического политехникума. В трамвай садится двадцать семь студенток. Нет, это еще не осень. Удивительные лошадки учатся в радиополитехникуме. Интересно, на кого они там учатся с такими ногами, с такой необыкновенно веснушчатой грудью. Загадка. Проезжаем Евроавтосервис. Метро Пионерская. В ведрах продают бруснику. Георгины по двадцать пять рубликов штучка. Что все-таки у меня было две недели назад в голове, что я не продал тысячу долларов по двадцать рубликов. Практически по георгинчику за доллар. А сейчас бы я купил две тысячи георгинчиков. Слепой просит милостыню в метро. Слепых не гоняют. Я зажмуриваюсь и слушаю рев метро. Черта с два мне кто-нибудь подаст! У меня вид бомжа, но чужого, заграничного. А я свой! Я вместе со всеми поддался панике и грабил Бадаевские склады. Я накупил каких-то несъедобных селедочных хвостов из буржуазной Эстонии. Не может быть, чтобы это оказалось случайной банкой. У селедок не бывает столько хвостов. Где-то должны скопиться веснушчатые грудки. Эстонцы жрут эти грудки сами и над нами глумятся. Селедку они жарят на сковородке. Если вы никогда не пробовали жареной селедки, то я вам очень рекомендую съездить в Таллинн. Это редкая мерзость. Я терпел этот аромат ровно восемь лет. Таллинн, улица Лейнери, дом 17, возле Кадриорга. Это абсолютно точный адрес. Можете проверить, там наверняка еще пахнет.
Очередь за пенсией. На почте выдают продуктовые наборы. Бабка берет 20 кг. муки и 15 кг соли. Бабка, зачем тебе столько соли? Но она молчит. На перегоне Лесная - Площадь Мужества, "и немедленно выпил", где провалилось метро, стоят две мастерские "Шиномонтаж". На редкость безобразное слово. Потом черной краской написано "партия Лимонова". Ни разу не видел "ху.." или другие части тела. Видимо, изменилась сексуальная активность населения.
"Я не собираюсь рожать тебе третьего ребенка!" - говорит моя жена, профессорская дочь Женька. Я считаю, что это достаточный повод для развода. У всех уже внуки, только у меня, старого идиота, бес в ребро, заботы прежние. Одна женщина спросила меня в троллейбусе, много раз извиняясь, это сын или внук. Чтобы ко мне не обращались с такими вопросами, своего накачанного одиннадцатимесячного сына я вынужден в транспорте вертеть в руках и подбрасывать вниз головой - внуков так не вертят. Я это точно знаю, у меня четыре внука, двое уже в школе. Моим малолетним сыновьям эти школьники приходятся племянниками.
Вечером мы играем в покер. Это ритуальная игра - мы играем раз в десять лет. Когда-то мы играли раз в неделю. Десять лет назад мы играли на Клондайке. В шерстяных носках с налипшими сосульками. Мы знаем все друг о друге, о наших бывших женах, романах, любовницах. Брат Рыжего пришел после армии, и его было не узнать. Он стал каким-то слишком практичным. Это было сорок лет назад, но мы все равно твердим ему, что после армии он очень изменился. Мы даже не становимся стариками, просто десять лет все немного сдали. Клуб профессиональных Дед Морозов. Вызовов нет, и в наклеенных седых бородах и в белоснежных париках три Дед Мороза играют в покер. Я не седею, потому что я бреюсь наголо или просто я провел половину жизни за границей.
Рыжий тасует колоду и рассказывает нам о своей поездке в Америку: "На углу 62-й улицы я попал в сексуальный центр, и мне там предложили услугу за двадцать пять центов. Мне было просто очень интересно узнать, что он могут сделать на эту сумму. Меня завели в темную комнату, а потом открылась шторка, и две бабы катались на роликах, негритоска и рыженькая. В одних роликах. Только в кабинке жутко пахло. За двадцать пять центов можно смотреть пять минут".
Ты сдавай.
Почем чип?
По рублю.
Очень дорого. Игра будет слишком резкой. Рыжий, тебе же самому с твоей техникой не выгодно. Ты сможешь играть только на комбинациях.
Убирайте, убирайте всю еду. Маркуша, нет времени.
До скольки метро?
Сайра - дрянь, самопал.
Слушайте, а сколько карт должно быть в колоде?
Мы играем без шестерок. Тридцать две или тридцать шесть.
Марк, брат Рыжего, сдает и рассказывает, что с женой у него отношения средние и он на всякий случай купил себе комнату в коммунальной квартире.
Трое соседей. Но они не мешают. Он уже десять раз предлагал разным женщинам там переночевать, но почему-то все отказываются. Раньше не отказывались. Начальнице своей предложил два раза, но она тоже отказывается.
Маркуша, ты же у нас еще орел. Сколько тебе лет?
Пятьдесят девять.
Вот я и говорю!
- Пас-пароль.
- Пас.
- Пас. Кто сдает?
- Кто спрашивает.
- А помните Раечку? Единственная была у нас партнерша женского пола, которая прилично играла в покер.
- И Теня еще был.
- Теня не партнерша. Теня - сын корейского генерала!
Теня был одним из легендарных университетских картежников. Жесткий, умный кореец. Прообраз нового русского. Кажется, он таким и начинался, но погиб в катастрофе. Я встречал его лет восемь назад в израильском самолете.
Когда-то я проиграл ему в покер сорок пар женских трусов из Гибралтара. Трусы были прямо с торгового парохода. Теня потом жаловался: просыпается дома утром, а его жена с благодарностью целует. А он просто не успел свой выигрыш спрятать. Дочка, копия Тени, живет теперь где-то в израильском киббуце. Прообраз нового израильского.
- Двадцать и двадцать сверху.
Только ответил.
Открываемся.
Три вольта.
И все?
Ты помнишь, как ставить буржуйку?
Буржуйка не понадобится. Мне две карты. Город они отопят. Вот света может не быть. Утром два часа, вечером два часа.
Надо запасаться свечами. Будешь отвечать? Не очень дорого.
А я еще уксуса взял две бутылки. Сними.