Варламка, с трудом складывая буквы в слоги, медленно прочел:
-- Сы-о-со-чи-и-н-е-не -- сочинение Аа-еы-пы-у-ш Пушкина! Его я знаю, дяинька, ишшо вчерась ты здорово жарил наизусть "Евгения Онегина".
-- То-то,-- жарил наизусть "Евгения Онегина". Вот бить надобно бы, да не тебя,-- ты в возраст входишь, а грамоты у тебя -- ой-ой! Долго ли учился? -- Зиму ходил.
-- Ладно. Знаем. Болыпак ты, семьи кормилец. Николаич развернул книгу и обратился к артели: -- А что, браты, пока тишь да светлось, не прочесть ли из сочинений Пушкина? Артель отозвалась неспешными голосами:
-- Ладно, читай. И Пушкин написал хорошо, да и ты, Николаич, читать, как показывать, -- читай. Николаич развернул книгу, читать начал по книге;
На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн,-И вдаль глядел
Рука с книгой опустилась. Николаич читал без лишнего пафоса, без жестов, и, казалось, видишь:
В гранит оделася Нева; Мосты повисли над водами: Темно-зелеными садами Ее покрылись острова.
Мы забыли, что сидим на борту карбаса, на бревнах, выкинутых морем. Николаич "жарил" на память. В грамоте-то он тоже не очень силен. В те годы не очень много учили: мало-мальски умеешь читать, писать и готово, грамотный. А то говорили: "Много будет учиться, перестанет бога признавать, перестанет царя почитать".
На вопрос, как он так помнит стихи, Николаич отвечал с усмешкой:
-- Песня да сказки не молитвы, учить не надо,-- сами помнятся.-- И добавил:-- А я, браты, ишшо вам сказку о попе и его работнике Балде скажу. Сочинение Александра Сергеевича Пушкина.
Сказку эту артель уже слыхала от Николаича, но слушали, как маленькие дети слушают давно знаемую сказку, но с неменьшим интересом воспринимая ее повторение. Благородные слушатели рассыпались хохотом, когда поп получил урок от Балды. Смеялись долго, повторяли отдельные, видимо, уже заученные места. Николаич заговорил:
-- Видно, Орина Родионовна, нянька Александра Сергеевича, сказки брала из того же места, откуда и наши старики да старухи берут. Ну-ко, Савельич, расскажи, как парень к попу работником нанялся и как работал?
Савельич, довольный, ухмыльнулся, бородой прикрылся, будто лицо свое утирает,-- видать, удовольствие лишнее спрятать хочет. Как же, подумайте-ка, сам Нико-лаич зовет сказку сказывать -- это большая честь!
Ну-к, што ж, язык-то свой. Я буду молоть, а вы слушайте. Коли у Пушкина про попа, дак и от нас попу уваженье. Как .парень к пойу в работники нанялся... "Нанялся сто парень к попу в работники и говорит: -- Поп, дай мне денег вперед хоть за месяц. - На што тебе деньги? -- сто поп говорит. Парень отвечат:
-- Сам понимать, каково житье без копейки. Поп согласился:
-- Верно твое слово, како житье без копейки. Дал поп своему работнику деньги вперед за месяц и посылат на работу. Дело было в утрях. Парень попу: -- Што ты, поп, где видано не евши на работу иттить! Парня накормили и опять гонят на работу. Парень и говорит:
-- Поевши-то на работу? Да я себе брюхо испорчу. Теперича надобно полежать, пусть пишша на место уляжется.
Спал парень до обеда. Поп на работу посылать стал. -- На работу? Без обеда? Ну, .нет, коли время обеденно пришло, дак обедать сади!
Отобедал парень, а поп опять на работу гонит. Парень попу толком объяснят:
-- Кто же после обеда работат? Уж тако завсегдашно правило заведено -- тако положение: опосля обеда -- отдыхать.
Лег парень и до потемни спал. Поп будит:
-- Хошь теперича иди поработай. На ночь-то глядя? Посмотри-кось: люди добры за удану садятся да спать валятся, то и мне надеть.
Парень поел, до утра храпел. Утром наелся, ушел в поле, там спал до полден. Пришел, пообедал и опять в поле спать. Спал до вечера и паужну проспал. К ужину явился, наелся. Поп и говорит:
-- Парень, што ты севодия ничево не наработал? -- Ах, Поп, поглядел я на работу: и завтра ее не переделать, и послезавтра не переделать, а сегодня и приниматься не стоит!
Поп весь осердился, парня вон гонит: -- Мне еково работника не надобно. Уходи от меня! -- Нет, поп, я хошь и за дешево нанялся, да деньги взял вперед за месяц. Я месяц и буду жить у тебя. Коли очень погонишь -- я, пожалуй, уйду, ежели хлеба дашь ден на десять".
Артель так грохнула смехом, что чайки, нырявшие за рыбками, шарахнулись в сторону. Хохот далеко разнесся в светлой тишине по гладкой воде. Эхо в горах повторило его. *
-- Мастак, Савельич! Дак говорит парень -- "Месяц жить буду так!" И снова смех бородатых ребят. Николаич оглянул курящих: -- Вы каку бумагу прирвали на цигарки? Ответил скорый Варламка:
-- Мы, дяинька, Троицки лиски' рвали, очень подхо-дяче и душепользительно, и махорка хорошо тянется.
А том сочинений Пушкина Николаич разгладил рукой, наслаждаясь обладанием этой книги, и передал Варламке: -- Ну, пострел, унеси, положи ко мне в изголовье, да смотри, ежели иппло...
' "Троицкий листок объявлений" выходил в г Троицке в 1908 г., позже -- под названием "Троицкий вестник" Варламка досказать не дал:
-- Дяинька, да я, да Пушкина... Да штоб прирвать? Пушкина? Ни в жизнь!
О. Э. Озаровская рассказывала о встречах с неграмотными пушкинистами на Пинеге. Пришла О. Э. Озаровская в избу к крестьянину-бедняку,-- крестьянин, зная ее, поднялся навстречу и, указывая на беспорядок в избе, сказал:
-- Извините, Ольга Эрастовна. Не прибраны "пожитки бедной нищеты".
В гостях у О. Э. этот же крестьянин отказывался от чаю:
-- Боюсь, "как бы брусничная вода мне не наделала вреда",-- как сказал Александр Сергеевич Пушкин. О. Э. все-таки подала стакан чаю и спросила: -- Вы много Пушкина читали?
-- Я неграмотный, где мне читать, а вот брат у меня грамотной, дак он наизусть без запинки отчеканивает и "Медново всадника", и "Евгения Онегина" и много знат стихов Александра Сергеича Пушкина, а я с голоса заучиваю.
Озаровская рассказывала мне, как была свидетельницей подготовки спектакля под открытым небом. Крестьяне одной из деревень на Пинеге готовили "Русалку". Выбрали подходящее место у мельницы. Руководил подготовкой студент, приехавший в родную деревню на каникулы (это было после 1920 года). Озаровская уехала накануне спектакля. Боялась, что река обмелеет, а пароход последний, придется ехать на лошадях. Хотелось сказать ей сердито: "Хотя бы пешком!" Лишить себя такой радости! "Русалка" под открытым небом, в светлую северную начь, в исполнении крестьян, из которых едва ли кто бывал в театре!..
Пушкина крестьяне знали даже в условиях прошлого темного времени.
Теперь и среди колхозников Северного края, и среди зимовщиков Новой Земли, и всей Арктики, как и по всему СССР, А. С. Пушкина будут знать полнее, шире, любовь к нему, издавна живущая в народе, вспыхнет еще ярче в нашу эпоху.
НЕНЕЦКИЕ СКАЗКИ
Как-то приходит старик ненец. Поговорил о том о сем попил чаю и спрашивает:
-- Скази, худозник, ты знас, посему у тех людев, сто приезжают, две правды, а у нас одна? Пробую не понять: Как две правды, тоже одна.
Нет, сто ты, у них И хоросо быват нехоросим, и нехоросо хоросим, а у нас нехоросо -- нехоросо, хоросо--- хоросо.
Много говорили, и в том ли году или в 1907 году, когда снова жил до осеннего рейса, рассказывали мне сказки. Две из них, как мне кажется, я запомнил. В себе хранил, как дорогой подарок. Теперь уже много лет прошло, можно и передать, как тогда записал.
Больше мне нравится мечта о счастливом крае, где нет злобы, вражды, где только любят:
"Если пройдешь льды, идя все к северу, и перескочишь через стены ветров кружащих, то попадешь к людям, которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы. Но у тех людей по одной ноге, и каждый отдельно они не могут двигаться, но они любя^ и ходят обнявшись, любя. Когда они обнимутся, то могут ходить и бегать, а если они перестают любить, сейчас же перестают обниматься и умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса. Если надо за зверем гнаться или спасаться от злого духа, те люди рисуют на снегу сани и олени, садятся и едут так быстро, что ветер восточный догнать не может", Вторая сказка.
"Герой сказки нашел в лесу могильный сруб: четыре столба невысоких, вбитых в землю и околоченных досками, как ящик. Около сани с возом, опрокинутые, и олени в упряжке. Оглянулся герой, нет никого, стал звать:
Есть ли здесь кто-нибудь? Голос из могилы откликнулся: --Здесь я, девка, похоронена. -- Зачем же ты похоронена? -- Да я мертвая.