ВходитМур.
МУР. Сволочи! Тупые, зоологические мещане!
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Что там случилось?
МУР. Опять скандал с соседями на кухне. Я матери говорю, что лучше уступатьсволочам и жить без скандалов.
Входит Цветаева.
ЦВЕТАЕВА. Господи, как я всё это ненавижу! Как это несправедливо! Поймите, нынче повесила выстиранные брюкиМура над плитой. А они мне запрещают.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, почему бы вам, чтобы не нервничать и не ссориться с соседями, не перевесить брюкиМура в другое место, где они никому не будут мешать. Ведь, возможно, с них капает прямо на еду. Ведь плита всем нужна.
ЦВЕТАЕВА. Да, конечно, плита всем нужна, но ведь брюки над плитой высохнут скорее... Нет, надо срочно уезжать отсюда.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, вам надо успокоиться, не нужно так волноваться. Только не уезжайте, мы всё сделаем, всё уладим.
ЦВЕТАЕВА. Нет, надо ехать, ичем скорее, тем лучше.
МУР. Марина Ивановна, я вам ещё раз повторяю: я никуда из Москвы не поеду! Если вы хотите, то можете одна ехать куда угодно!
ЦВЕТАЕВА. Но я боюсь бомбёжек. Я боюсь остаться одна. Я не чувствую себя одинокой только в бомбоубежище. Я схожу с ума от беспокойства за тебя, когда ты вечером идёшь на крышу тушить фугаски.
МУР. А я не могу оставаться дома и держаться за вашу юбку или сидеть с вами в бомбоубежище, когда другие ребята дежурят на крышах по ночам. Я уже не ребёнок. Мне уже 16 лет!
ЦВЕТАЕВА. Я понимаю тебя.
МУР. А я вас нет! Вы говорите ерунду! Я никуда не поеду и всё! (Выбегает.)
ЦВЕТАЕВА. Поймите, я безумно боюсьза Мура. Я не могу потерять и последнего человека, не могу рисковать им. Мне всё время кажется, что его обязательно убьёт или выбьет глаз осколком. Я не могу так жить. У меня больше нет сил.Мур меня не слушается. Это возмутительно, что посылают несовершеннолетних дежурить на крышах. На войну берут только совершеннолетних, а ведь тут тоже война!
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, но ведьМуру наверняка стыдно сидеть в бомбоубежище среди женщин, детей и стариков, когда даже девушки дежурят на крышах. К тому же, тушить фугаски совсем не страшно. Даже моя мама в первую бомбёжку сама потушила фугаску, которая упала у нашего крыльца. Она схватила её каминными щипцами и бросила в ящик с песком.
ЦВЕТАЕВА. Вам легко так рассуждать! Потом, когда у вас будут свои дети, вы заговорите иначе, помяните моё слово!.. Последнее время он стал совсем неуправляемым, замкнутым, угрюмым. Дружит с какой-то девицей, но она ему совсем не пара: малообразованна, недостаточно интеллигентна, у неё дурной вкус, а главное, она старшеМура и опытнее его и явно через многое уже прошла.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Но ведьМуру уже 16 лет, а на вид дать ему можно и двадцать. Ведь всё равно рано или поздно...
ЦВЕТАЕВА. Поэтому я и должна уехать.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Если вы хотите уехать, то не обязательно ехать завтра же. Пароходы ещё будут уходить, будут ещё группы через неделю-другую. Нельзя уезжать в такой спешке, надо как-то подготовиться, продать через комиссионку какие-то вещи и поехать хотя бы с деньгами.
ЦВЕТАЕВА. Но ведь вещи могут продать не так скоро. К тому же, при сдаче вещей требуют документы. (Тихо.) А я боюсь своего паспорта.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Можно сдать вещи на мой паспорт, а я по мере продажи вещей буду высылать вам деньги.
ЦВЕТАЕВА. Хорошо. А вы не боитесь?
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Что вы? Чего здесь бояться?
ЦВЕТАЕВА. Тогда нужно решить, что продать, что взять с собой. Вот Серёжины костюмы, пальто, рубашки - хорошие вещи, их можно сдать.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Погодите. Поймите, именно хорошие вещи надо взять с собой, чтобы и там их можно было продать или просто обменять на продукты и хлеб.
ЦВЕТАЕВА. Да, да, конечно! Я поеду позже, с другой группой писателей. Вот что, узнайте завтра же в Союзе, когда намечается отъезд следующей партии писателей. А я за это время постараюсь кое-что продать исобраться как следует.
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Вот и хорошо. Сейчас я иду в домоуправление за справкой, а в воскресенье к вам с утра, и мы все вещи отнесём в комиссионку и сдадим на продажу.
ЦВЕТАЕВА. Подождите, скажите... Вы думаете?.. Их могут пропустить на Москву?!
ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Я ничего не думаю. Я просто вижу, что Москва готовится к встрече с фашистами.
Юная поэтесса уходит. Рядом с Цветаевой возникает Серый Человек.
СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. И всё-таки, вы не послушались. Соседи сказали, что вы всю ночь судорожно собирались, ссорились с сыном, но настояли насвоём. К шести часам утра за вами приехал грузовик.
ЦВЕТАЕВА. Да, я всё-таки созвонилась с Союзом.
СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но почему же вы приняли такое поспешное решение?
ЦВЕТАЕВА. Я хотела убежать от войны. Все мои родные были арестованы, а немцы продвигались. И если бы я не уехала из Москвы, то меня бы заподозрили в том, что я жду прихода немцев.
СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Не стану вас обманывать: вы вовремя успели уехать. Из Москвы уже начали выселять немцев, чьи деды и бабки поселились в России ещё при Петре.
ЦВЕТАЕВА. Значит, лучше самой, не дожидаясь. Мне нужно было уберечьМура от такой участи.
Москва. Речной вокзал. Около 7 часов утра. 8 августа 1941 года. На пристани царит сутолока. Среди отъезжающих находятся Цветаева и Мур. Их провожают Пастернак и молодой поэт.
ЦВЕТАЕВА. Боря! Ничего же у вас не изменилось. Это 1914 год. Первая мировая! Это всё противоестественно. Не по-человечески!
ПАСТЕРНАК. Марина, ты что-нибудь взяла в дорогу покушать?
ЦВЕТАЕВА. А разве на пароходе не будет буфета?
ПАСТЕРНАК. Ты с ума сошла! Какой буфет!
МОЛОДОЙ ПОЭТ. Здесь поблизости есть гастроном. Там можно что-нибудь купить. Я сейчас сбегаю.
ПАСТЕРНАК. Я сам. Деньги у меня есть. (Уходит.)
МОЛОДОЙ ПОЭТ. А ваши вещи никак не помечены. Мало ли что может произойти в дороге. Нужно обязательно их переметить. Сейчас подпишем. (Достаёт химический карандаш, подписывает.)
ЦВЕТАЕВА (читает). Елабуга. Литфонд. Цветаева. Цветаева. Литфонд. Елабуга. Получаются поэтические строки. А мне стихи не помогают уже два с половиной года. Помните, я обещала ответить вам на ваше стихотворение. (Протягивает ему листок.) Вот, держите. Это мой ответ. Потом прочитаете.
МОЛОДОЙ ПОЭТ. Знаете, Марина Ивановна, а я на вас гадал.
ЦВЕТАЕВА. Как же вы гадали?