- Нет. Его очередь!
- Подождет!
- Его очередь! - Беглар вплотную подошел к Датико.
- Подождет, говорю, Макар! - Датико оттолкнул Беглара и стал засыпать в сусек кукурузу. Беглар налетел на ларь, выпрямился, долго пристально смотрел на Датико, потом присел к огню. Я стал заполнять мукой свой мешок, искоса поглядывая, на Беглара. Вдруг он встал и, не сказав ни слова, вышел из мельницы. Датико, схватив винтовку, вышел вслед за ним, но скоро вернулся.
- Гм, обиделся на меня...
Наступило молчание.
- Позови его, Сосойя, - сказал Датико. - Ничего я ему не сделаю... Простудится еще!
Я не ответил ему и не сдвинулся с места.
Датико взорвался.
- Ты что, не слышишь?! Сопляк! Тебя еще не хватало!
Я продолжал молча заполнять мешок мукой. Прошла минута, другая, третья... И вдруг вода в желобах мельницы умолкла. Жалобно взвизгнув, стали жернова. Наступила непривычная тишина.
Датико растерялся. Он вопросительно взглянул на меня, потом на дверь. Он стоял, нагнувшись над мешком, и не знал, что делать. Дверь открылась, и появился мокрый по пояс Беглар с металлическим беркетом в руке. Он весь посинел и дрожал, губы его выбивали дробь.
- Что... что ты сделал? - спросил Датико.
- Иди своей дорогой, Датико... Пока я жив, не видать тебе муки из моей мельницы... Я разбил желоб. Хочешь, убей меня! Пожалуйста, я здесь... А потом можешь поправить желоб и молоть, сколько тебе угодно...
Датико долго, очень долго молчал, не сводя глаз с Беглара. Потом подобрал свой пустой мешок, повертел его в руках, бросил на пол, повернулся и направился к двери.
В дверях он остановился, немного постоял с опущенной головой и, не оглядываясь, вышел...
Я видел, как он пошел по заснеженному полю, как пересек его, как стал взбираться по склону Концхоулы и как постепенно исчезло темное пятно на белоснежном фоне горы.
- Извините меня, женщины, осталась ваша кукуруза несмолотой... неловко улыбнулся Беглар.
- Беглар, накорми меня своими лепешками, проголодался! - сказал я и поцеловал Беглара в озябший нос.
- Дай отогреться, сукин сын! - проворчал Беглар, потер рукой нос и сел у огня,
ЦУЦА
- Здравствуй, Бежана! Да, это я. Ты, наверно, думаешь, что я забыл тебя. Нет, дорогой, просто у меня не остается времени поболтать с тобой. Дома, по хозяйству, уйма дел. И в колхозе надо поработать. А уроки? Их ведь тоже надо готовить. Что? Пятерки? Какие там пятерки, Бежана! Дай бог вытянуть на тройки! Школу-то, какникак, надо кончать, не ходить же мне всю жизнь босоногим оборванцем! Дома? Дома все живы-здоровы. А наш русский ушел, Бежана! Вот так, встал в одно прекрасное утро и ушел. На фронт, конечно! А как он заставил Лукайю снять траурную ленту, я тебе не рассказывал? Да, заставил! А потом и остальные поснимали эти проклятые черные ленты. Теперь все только и живут надеждой, что рано или поздно возвратятся их пропавшие сыновья и мужья... А сам Ън пропал, наш русский, Бежана! Ни письма, ни весточки от него. Когда мы провожали его, тетя все шутила, смеялась. А ночью проснулся я, и что ты думаешь? Плакала тетя, Бежана! Да, плакала. Как, потвоему, любила она его? Я думаю, любила!
На дворе уже весна, Бежана! Вот-вот лопнут почки на твоей розе. Что я делаю? Да вот, сколачиваю скамейку.
Сядем я и Хатия на скамеечке и будем делиться с тобой новостями...
Дела на фронтах идут хорошо. Остановили мы немца, Бежана! Ей-богу! И даже гоним обратно помаленьку! Да!
Ну, знаешь, трудно все же приходится нашим. Вернувшиеся с фронта ребята рассказывают - наши готовятся к крупному наступлению. А для наступления, сам понимаешь, нужно людей втрое больше. Да потому! Враг - что?
Он сидит в окопе и целится в тебя. А ты бежишь, неприкрытый, прямо на него. А он из окопа стреляет в тебя. Вот то-то и оно! Если его выкурить из окопа, потом уже станет легче. Теперь он удирает, а ты бежишь за ним и стреляешь! Так вот, ребята говорят, скоро наши погонят их вовсю! Так что ты не волнуйся, все будет хорошо, Бежана!..
- Здравствуй, Coco!
Я вздрогнул и оглянулся. Передо мной стояла Цуца.
Цуца, соседская дочь, была замужем за парнем из другой деревни. Я хорошо помню день ее свадьбы. Ох и палили подвыпившие дружки! Скакали и гарцевали на конях как сумасшедшие! Снесли половину плетней на селе. Цуцина мать даже разрыдалась - за кого, мол, выдаю свою единственную! Потом умоляла зятя - оберегать молодую жену как зеницу ока... А после свадьбы просила восседавшую на белом коне дочь не забывать родной дом, почаще наведываться к матери...
Вот и вернулась Цуца к матери навсегда. Спустя месяц после свадьбы началась война, а еще через месяц Цуца получила похоронную.
Теперь она стояла передо мной - сильная, красивая, полногрудая, упернщсь рукой в бедро и улыбаясь пунцовыми губами.
- Здравствуй, Цуца!
Я забил последний гвоздь, положил топор и присел на скамейку.
- Смотрю я на тебя целый час. С кем ты тут разговаривал?
Цуца села рядом со мной.
- Да так... Сам с собой, - сказал я и отодвинулся,
- О чем же ты разговаривал с собой?
- Так... Спросил о чем-то.
- И что он ответил? - рассмеялась Цуца.
- Ничего... Не знаю, говорит.
- А ты спроси меня, Сосойя, я знаю все, - сказала Цуца и погладила меня по голове.
Я не ответил ей. Цуца провела ладонью вниз по моей щеке, потом тыльной ее стороной - вверх.
- Вырос ты, Сосойя, борода уже растет...
- Да-а-а... Пух один, - пробормотал я и почувствовал, что краснею.
- И усы вот растут, - Цуца погладила указательным пальцем мою верхнюю губу.
- Да-а... Тоже пух, - сказал я и быстро встал, испугавшись, как бы Цуца не услышала биения моего сердца.
Цуца смотрела на меня своими большими красивыми глазами, и я был уверен, что она слышит, как стучит мое сердце.
- Ты уходишь, Сосойя? - спросила Цуца и тоже встала.