- Я скоро вернусь, отец!
- Конечно, сынок!
- Ну, хватит, перестань! Не я один иду в армию!
Маргарита плачет громче. Парень обнимает, ласкает жену.
- А ты, сынок, не очень-то... того... Не погуби себя по глупости, буДь осторожен! - просит сына Асало.
- Не бойся, батя! Вот те крест: привезу тебе голову Гитлера! улыбается парень.
- Брось ее свиньям! Сохрани-ка лучше собственную!
Женщина плачет.
- Так ты присмотри за ней, батя, ладно? - просит сын.
- Да ты что! Одурел? - обижается отец.
- Батя!.. - мнется сын.
- Говори, сынок!
- Месяц-другой еще ничего... А потом... Не посылай ее за водой и дровами... И на мельницу...
Асало кивает головой.
- Сама не скажет, знаешь ведь ее характер... Не позволяй ей таскать тяжести...
Асало понимающе улыбается:
- Да ладно... Что я, маленький?
Лука свертывает и никак не может свернуть цигарку. Руки у него дрожат, бумага рвется, табак рассыпается.
Я беру из его рук кисет, кручу самокрутку, протягиваю.
Лука глазами благодарит меня и жадно затягивается. Теперь у него дрожат губы.
- Сосойя, как мне быть с моим Кукури, а? - спрашивает меня Лука.
Что ему ответить? Кукури стоит, окруженный подвыпившими сверстниками, и рассказывает им что-то смешное. Ребята ржут.
- Обреют их всех! - сокрушается Лука.
- Подумаешь! Нам в классе тоже велят стричь головы наголо! - успокаиваю я его.
- Герасиму что? У него вон какая крепенькая внучка на руках. А у меня кто? Кто остается у меня?
- Кукури скоро вернется, дядя Лука!
- Эх, Сосойя, дорогой мой, все не вернутся...
- Все вернутся! - говорю я, потому что уверен: так оно и будет. Я еще не знаю случая, чтобы не вернулся человек, призванный в армию.
Я направляюсь к группе молодых. Они обступают меня, улыбаются, обнимают, целуют. И я тоже улыбаюсь и целую их.
- Уходишь, Анзор?
- Ухожу, Сосойя!
- Вернешься?
На груди у Анзора плачет его невеста Маквала. Она повторяет мой вопрос:
- Скажи, Анзор, ведь вернешься?
- А как же!
- А ты, Никуша?
- И я вернусь, Сосойя! А ты не поедешь с нами?
- Кому он нужен! - смеется Абибо.
- Не-моя же вина! - оправдываюсь я.
- Гляди, Сосойя, сколько здесь девок! Оставляем этих коз на твое попечение! Побереги их, как бы шакалы не съели! - смеется Джумбер.
- Все шакалы, сколько вас тут, едут в армию, кто же их съест? - отвечаю я.
Девушки смеются. Я иду дальше.
- Кого ты провожаешь, Сосойя? - спрашивает Тамаз.
- А ты разве не едешь?
- Еду, конечно!
- Вот тебя и провожаю!
Тамаз обнимает меня, целует и спрашивает шепотом:
- А кого провожает твоя тетушка Кето?
Тетя и Датико-бригадир стоят у ограды. Датико что-то говорит тете, которая внимательно слушает его. Я смотрю на них. Датико бледен. Он берет тетю за руку, и тетя не пытается отстранить его. Так стоят они, почти касаясь ДРУГ друга, и тетя, как никогда, напоминает мне изображенную на старой иконе богоматерь. Но теперь я не боюсь, что она выйдет замуж, что кто-то посторонний отнимет ее у меня. И потому я не подхожу к ней. Тетя чувствует мой взгляд, оглядывается. Оглядывается и Датико.