- Да... Сжигает, оказывается, все вокруг... Теперь, го
ворит, наши самолеты бомбят Берлин... Скоро, говорит, откроется второй фронт...
- Когда же? Когда? - воскликнул недовольно Бабило.
- Бедные мои мальчики, доживут ли они до этого? - проговорила Какано про себя.
- А почему мы не получаем писем? - спросил Бабило.
- До писем ли им сейчас, дядя Бабило?!
- Говори, Сосойя, что еще рассказал Важико! - пристала ко мне Хатия.
- Забыл я, Хатия...
- Эх, ты!.. Важико говорил, что там с ним было много грузин... Среди них, кажется, два брата...
У Бабило задрожала в руке трубка, Какано опустилась перед Хатией на колени, дернула ее за подол платья.
- Да, точно, теперь я вспомнила... Два брата, говорит, были с нами, похожие друг на друга, как две половины одного яблока...
- Близнецы, что ли? - прошептала Какано.
- Близнецы!
- А... фамилия? Как их фамилия?
- Фамилию я не спрашивала, дядя Бабило...
- А звали как?
- Сказал он, только я забыла...
- И... Живы они, говоришь? - спросила Какано.
- Ну-у-у... Их, сказал Важико, пули не берут!
- Пойду-ка я с вами, детки, покажите мне этого парня! - попросила Кэкано, молитвенно сложив руки.
- Coco, Важико приехал на один день, не так ли? - спросила меня Хатия.
- Ага, на один день!
- Значит, я не застану его? - застонала Какано.
Хатия кивнула головой.
- Что же мне делать? - Какано взглянула на меня.
- Он сказал, что еще приедет.
- А если не приедет?
- Я напишу ему и все узнаю, тетя Какано! - обещал я, отводя взгляд.
- Сделай доброе дело, сынок, бог отблагодарит тебя! - взмолилась Какано.
- Обязательно, тетя Какано!
- Боже великий! Значит, живы мои мальчики?! Близпецы? Похожи друг на друга, говорит?.. Матерь божья!
Много близнецов на свете, дай бог всем им жизни и здоровья... Но сделай так, чтобы эти двое были бы моими мальчиками! Матерь божья! - Какапо воздела руки.
За все это время Бабило не проронил ни слова. Я ждал, что вот-вот он встанет, схватит нас за шиворот и вышвырнет за дверь как бессовестных обманщиков. Но он сидел молча, удивительно спокойно, с улыбкой наблюдал за Хатией, и лишь подрагивание правой брови выдавало его сдерживаемое волнение.
- Боже справедливый, за что ты так наказал этого милосердного ребенка?.. - проговорил наконец он, встал, обнял Какано за плечи и повел ее к дверям.
- Ложитесь теперь, дети, дай бог вам приятного сна! - И он закрыл за собой дверь.
Спать нам не хотелось.
- Спустимся во двор, Сосойя! - попросила Хатия.
...Я усадил Хатию под орехом, лег сам и положил голову ей на колени. Была теплая, тихая июньская ночь.
Над нами простиралось усеянное звездами черное небо.
Доносились убаюкивающее верещание сверчков, шум реки, кваканье лягушек, ленивый лай собак. Сейчас у нас точно такая же ночь, так же лают собаки, так же шумит река. Тетя так же лежит под деревом, смотрит на небо и думает о том же, о чем и я. Как было бы хорошо, если б люди могли видеть в небе, как в зеркале, друг друга. Я увидел бы тетю, свое село, весь мир, познакомился бы с несметным количеством людей, своих сверстников. И мир узнал бы меня. Мы увидели бы, кому на свете живется хорошо, а кому плохо, и первые помогли бы вторым... Люди увидели бы друг друга и поняли бы, что не такие уж мы плохие, как нам это иногда кажется, что нет у нас основания ссориться и враждовать меж собой, и не стало бы на земле войн и кровопролитий...
- О чем ты думаешь, Сосойя?
- Сам не пойму, Хатия... - А все же?
- О небе.
- Что - о небе?
- Думаю, если б небо было зеркалом...
- А зачем тебе, чтобы небо было зеркалом?
- Эх, это было бы здорово!..
- Сосойя, теплая ночь, правда? - спросила Хатия после минутного молчания.
- Да. Скажи, Хатия, с чего это ты наговорила с три короба вранья? Я был готов провалиться сквозь землю!