- А ну, брось щас же! Брось, Паш, ну её к бесу! Пойдём, выпьем, а? Па-аш…
- Да? Ну, ладно, - с сожалением вздыхает сероглазый. - Я её завтра дожму! Дай мне консервный нож, где он, здесь? Вот, а ты её далеко не убирай, Ил. Странно, - вроде бы не Китай, и с виду целая, и включается, а как банку суёшь, так кранты…
Я помалкиваю себе в тряпочку, - так, пожалуй, лучше будет. Да, - вздыхаю я про себя, - моя работа, кто ж мог подумать, что эта шмакадявка оттенок души имеет. Главное дело, особо-то ничего я и не говорил про неё, - так пару слов на Извечной Речи, - какое тут, на Земле, всё нежное, блин…
- Хлеб порезал? Илька, давай помидорчики ещё, так вкуснее будет.
- И варенье! Нет? А то давай, так ведь ещё вкуснее.
Пашка молчит, задумчиво смотрит на меня и лишь похлопывает себя по ладони консервным ножом. Ясно. Я, стараясь не выпускать Пашку из виду, торопливо достаю помидоры. И замираю, - сейчас в дверь позвонят. Вот! А ведь это…
- Пашка, живо одеваться! Это батя твой! Коньяк прячь! Ёлки, какого ты мои плавки под диван-то…
Я, прыгая на одной ноге, натягиваю плавки, скачу к двери. Второй звонок, уже настойчивей. Вот, спокойно, дыхание, Илья…
- Илюша, привет ещё раз, - в дверях стоит смущенный дядя Саша, из-за него выглядывает донельзя довольный, почему-то, Никитос.
- Павел, Илья, пацаны, такое, понимаете, дело, - нас с мамой срочно на работу вызывают, сейчас машина придёт. Форс-мажор там у нас…
- А чё стряслось? - тут же начинает волноваться Пашка.
- Самолёт там горит! - трагическим шёпотом сообщает нам Никита. - А меня брать не хотят, прикиньте! Это ж раз в жизни такое, а они не хотят!
- Молчать, Никита, тебя там только не хватает! Грузовик казахский загорелся, его с терминала утащили, пожар затушили, слава богу, обошлось всё. Сейчас разборки начнутся. Ну, это ладно. Никиту вот деть куда-то надо. Решайте, Паша, или вы у нас с Ильёй спать будете, или…
- Чего тут решать тут! - орёт Заноза уже в полный голос. - У Илюхи, конечно!
- У меня, дядя Саша. Прав Никитка, чего ж тут решать. Может, помочь чего?
- Да нет, Илья, чем же вы поможете. Ладно, берите его, пойду Таню потороплю. Эх, как некстати!
- Такое всегда некстати, - рассудительно говорю я.
- Папа, только ты ему сразу скажи! Чтобы он человеком был, а если он опять, то я… Понял ты, болячка?
- Никита, если нам с мамой старшие на тебя пожалуется, если хоть что-нибудь ты из своего репертуара отмочишь, я тогда…
- Папа! - искренне возмущается Заноза. - Отмочу! Да я, да вот чтобы мне, всё, короче! Езжай на пожар свой. Привези мне там чего-нибудь там такое… Штурвал там, какой-нибудь там, только чтобы обгоревший чтобы, чтобы такой… Во! Комбинезон от сгоревшего пилота!
Мы с Пашкой, не выдерживаем, смеёмся, дядя Саша потрясённо смотрит на своего младшего сына, машет рукой, - бесполезно, мол, - сочувственно смотрит на нас.
- Ладно, ребята, вы уж тут сами, я на тебя, Илья, особенно надеюсь, - он, пожав мне руку, уходит.
Мы втроём проходим на кухню, я продолжаю заниматься бутербродами, Пашка нервно барабанит пальцами по столу, Никитос, с выражением тихого счастья на физиономии, наблюдает за братом. Ёлки, во попали…
- Добился своего, болячка гнойная, - шипит Пашка на брата. - Вот как хочешь, Ил, а что-то тут не чисто. Блин, если бы он не с нами был, я б тогда уверен был бы, что это он самолёт поджёг! Вот сто пудов…
- Сам ты, - дёргает плечом Заноза. - Брехня. Илюшечка, а это что это ты такое вкусненькое делаешь, а? А грушечки у вас остались или Пашка все сожрал? А давайте в джакузи поедим! Ладно, ладно, - молчу… Я скоро смогу пять минут под водой не дышать! Илюха, ты мне помидоры эти вот свои не клади, а то я их Пашке в трусы засуну! Отстань, гад, в глаз дам! Вот. Пожар, пожар… Подумаешь, пожар! Ни одного трупа, - ха! Тоже мне, - пожар. Если хочешь знать, Пашечка, если бы я бы эту лоханку грузовую бы поджёг бы, тогда бы… Тушить бы тогда бы там бы нечего тогда! Илюха, а это чё, «Птичье молоко»? Не бзди, не испорчу я себе никакой там аппетит. Пашка, гад, это ж не твои конфеты! Ил, скажи ему. Да? Ладно. А где я спать буду? Сам на балконе дрыхни! Вот смотри вот, - ещё вот одно слово… Горя хапнешь, вот чего! А ты не встревай, Илюха, понял? Я щас с ним по-честному, один на один! Ладно, Ил, пускай живёт, сухопутное! Пока. Это как это так? Что ж я один, что ли, спать буду, а вы вдвоём, что ли? А почему это втроём нельзя, - диван ведь здоровый же у тебя. Вот тогда и давай с тобой тогда, а Пашка пусть тогда один тогда дрыхнет! Какой мешок ещё?! Я те, блин, такой мешок щас покажу… Чё, правда? Илюшечка! Настоящий спальник? Вау, круто! А почему раньше не показывал? А вдвоём можно? Жалко… Хорошо, хорошо, Илечка, ладно, ладненько! А хочешь, я для тебя всё-всё сделаю, хочешь? Это какую тут тарелку, - эту вот тарелку? А спорим, я могу три тарелки сразу унести. Сам ты в зубах, Пашка, ещё один подкол и не проснёшься завтра. На голове могу, запросто даже там! Глядите… Спокуха, Ил! Ну, подумаешь, она ж пустая и не разбилась вовсе. Всё, несу, сказал! Ил, ты когда хоть какую там нибудь игруху себе на комп поставишь? Как, блин, в пещере, блин… Да несу уже!
Пашка утомлённо роняет вихрастую голову на сложенные на столе руки. Это ты, Пашка, прав, это да…
- Стихийное бедствие! - глухо бубнит сероглазый. - Новый, блин, Орлеан! Хочешь, Ил, давай с окна его выкинем! Хотя… Ему-то ни фига не будет, - пара царапин, если только, - двенадцатый этаж всего-то, - а нам с тобой тогда точно хана… Чего это он там затих, а?
- Костёр там, наверное, разводит, - хихикаю я. - Раз, понимаешь, спальник я ему пообещал…
- Костёр, не костёр, - а вот если он коньяк наш найдёт… Мама, он же полбутылки вылакать может запросто!
Мы с Пашкой некоторое время молча смотрим друг на друга. Пьяный Заноза… Боги, Боги! Ворвавшись в комнату, мы с Пашкой наблюдаем следующее, потрясшее нас, зрелище. Никитос устроил всё-таки нечто. Посреди комнаты, на ковре, лежит неведомо откуда взятая им, свёрнутая вчетверо простыня. В её центре дованивает огрызок ароматической свечи в окружении двух тарелок с бутербродами, трёх груш, грозди винограда, а по краям лежат три бумажные салфетки. Сбоку пристроилась моя подушка. Это-то и будет главное место, - понимаю я, и совершено ясно, для кого оно предназначено… А сам Никита, подперев подбородок крепеньким кулачком, задумчиво взирает на это великолепие сверху, чуть отстранённо… Так, наверное, смотрели на свой Парфенон Иктин и Калликрат…
- Ну, ты даёшь, братан… - восхищается Пашка, и застенчиво смотрит на меня. - Ты ничего, Илья, ладно? Не ругай его, чего уж там…
Я подхожу к Занозе, сажусь перед ним на корточки, осторожно берусь за его стройные икры, и, глядя ему в серые, Пашкины, глаза, проникновенно говорю:
- Никитка, я не могу сказать тебе, кем ты будешь, когда вырастешь, - не знаю я этого, - да кем захочешь, тем и станешь! Вот, - но то, что тебя в этом Мире века будут помнить, - это я тебе точно говорю. А ну! Нос опусти щас же!
Я легонько хлопаю Занозу по упругой попке. Мы все втроём смеёмся…
Вот мы садимся за наш, - Никитин, - импровизированный стол. Темнеет, время уже после десяти. Я включил настольную лампу, направив её в стену, выставив регулятор яркости на половину. Нашими с Пашкой усилиями стол своим блеском превзошёл даже замысел создавшего его Никитоса. Кола, яблоки и шпроты, ветчина и сыр. Груши, виноград, японкие сладости в маленьких, с напёрсток, корзиночках. Конфеты, шоколадная паста с миндалем, бокалы тонкого стекла, и для каждого из нас нарядная яркая тарелка из маминого сервиза. Никита даже теряет на некоторое время дар речи. Тем более что я, не выдержав его напора, достал ему спальный мешок, - вот он у него, под боком, - чтобы вдруг Пашка не покусился, не дай бог… А сам Пашка чего-то беспокойно крутится и с сомнением поглядывает то на меня, то на Занозу, поглощенного какими-то своими одиннадцатилетними мечтами. А-а, - ну да. Коньяк. А, собственно, почему бы и нет?
- Братцы сероглазые, а отчего бы нам не выпить, а?
- Я налью! - оживляется очнувшийся Никита, и тянется к бутылке колы.
- Погоди, Никитос, я имею в виду, - по-настоящему! Ну, по-взрослому, блин. А, Паш?
Пашка стучит себя по лбу согнутым пальцем, и отрицательно машет золотистой головой. Никитос переводит разгорающийся взор с меня на брата, подскакивает на месте, и орёт:
- Круто, Ил! Ну, ты, воще! Пашка, не хочешь если, вали на балкон! И фиг бы с ним бы, Ил!
- Новиков, ты в своём уме? - тихо говорит Пашка.
- Вполне, - отзываюсь я. - Ты что ж, думаешь, я кого-нибудь тут из-под контроля выпущу? Спокойно, Паша. Так, доставай вино. Слушай меня, Никита. Да не вертись ты! Пружина… Вот. Значит так. Сейчас мы тебе с Пашкой вина нальём. Тихо! Капельку, сказал, лизнуть только. А мы чуть-чуть коньяка выпьем, понял? Мал ещё! Сиди ты! Твоё от тебя не уйдёт. Пашка, передай мне коньяк. Вот, Никита, и чтобы никому! Могила чтобы, а то…
Никитос быстро-быстро кивает головой, не сводя с меня влюблённого взгляда. Пашка легонько щёлкает его по носу и добавляет:
- Никишечка, ты мне брат или ты мне кто? Ну, вот, брат, конечно. Тогда ты уж не говори папе с мамой, что я покурю тут чуть-чуть…
- И я! Вместе, Пашка! Молодец, ёлы-палы!
- Вот это уж никогда! - я подпускаю в голос интонации Гирса, Никита удивлённо на меня смотрит.
- Да уж, Никитка. Это лучше не надо, Илья мне тогда… Тебе же брат-инвалид не нужен? Вот и ладненько.
Тут звонит телефон, я спохватываюсь, - ёлки, я ж маме так и не позвонил!
- Братцы! Это же мама моя! Вот же тетеря я.