13. ПАМЯТЬ
Синий свет повсюду. Синий свет и черные, двигающиеся в нем тени. Уродливые жуткие существа в зеленых плащах и капюшонах. Лица у них одинаковые, серые, с огромными круглыми глазами и хоботами из гофрированной резины. Он слышит их невнятные, странно звучащие голоса — они будто в жестяную трубу говорят. И еще, они постоянно смотрят на него, и от этих взглядов ему хочется спрятаться куда-нибудь, но спрятаться некуда.
Он стоит в круге синего света, маленький, беспомощный, замерзший, одетый только в трусики, прижимая к себе большого плюшевого медведя с красным бантом на шее. Ему холодно и страшно. Рука в резиновой перчатке ложится ему на плечо, и от этого прикосновения он вздрагивает всем телом.
— Можете одеть ребенка, — говорит жестяной голос.
Другие руки, женские и мягкие, начинают быстро натягивать на него теплое белье, потом вязаный свитер и штанишки, потом валенки. Озноб понемногу проходит, становится тепло и хорошо. Он крепче прижимает к себе плюшевого мишку, наблюдает, как одеваются мама, папа и дядя Радий с тетей Наташей. Люди с серыми резиновыми лицами им тоже разрешили одеться.
— Вперед! — командует кто-то.
Они быстро идут по длинному низкому темному коридору, мимо тусклых синих светильников в стенах. Ему снова становится страшно. Куда они идут? Откуда-то доносится гудение и гулкие удары, будто какое-то невидимое огромное чудовище топает тяжелыми железными лапами. Он спотыкается, роняет мишку на мокрый бетонный пол и начинает плакать от страха.
— Марин, подними медведя, я Егорку на руки возьму, — слышит он спокойный папин голос.
Его подхватывают сильные руки, он видит глаза папы, обхватывает его шею руками — и все страхи мгновенно уходят куда-то. Он больше ничего не боится, ему снова становится тепло и спокойно. Люди с серыми лицами и автоматами в руках ведут их дальше по длинному коридору. Что-то громко шипит — это открывается тяжелая зеленая дверь, за ней еще один коридор, короткий и совсем темный, в нем слабо светит только одна лампочка. Ему снова становится страшно, потому что вокруг темно, но папа с ним, папина рука ласково гладит его по голове, и страх отступает.
— Не плачь, сынок, все хорошо, — шепчет ему папа. — Я с тобой…
Открывается еще одна дверь, пропуская их в сырой подземный туннель, где слышен шум воды и совсем нет света. Дверь за спиной с грохотом закрывается, и последний луч света гаснет. На мгновение становится так темно, что в глазах вспыхивают слепящие пятна. Сновастановится страшно, снова начинают дергаться губы, но тут вспыхивает яркий свет — это папа включил фонарь, а потом и дядя Радий зажигает свой фонарик, и тьма отступает.
— Ну, вот и все, — говорит папа. — Все кончилось.
Он смотрит вперед, в темноту тоннеля и видит, как оттуда к нему навстречу мчится что-то светящееся, похожее на огненный шар. Слепящий свет с гулом обрушивается на них, как волна, обступает со всех сторон, превращает пространство в огонь, а потом пламя гаснет, и наступает тьма. Тьма и ужасный холод. Последнее, что он успевает увидеть — брошенный на бетон плюшевый медведь, на которого опускаются крупные хлопья снега.
— Мама! — всхлипывает он. — Папа! Мааама!
— Дяденька, дяденька, ты что?
Зих с трудом открыл глаза. Надежда стояла у кровати с зажженной «летучей мышью» в руке и смотрела на него с испугом.
— Что? — прохрипел Зих, чувствуя острую боль в горле.
— Кричал ты во сне, — девочка положила руку ему на лоб, и от этого прикосновения Зиха начал бить озноб. — Ой, дяденька, да ты горишь весь!
— Все хорошо, — Зих жестом велел ей отойти от постели. — Иди, ложись.
— Может, воды тебе вскипятить?
— Ничего… не надо. Иди спать. Фонарь… погаси.
Это не в первый раз, подумал он. У него с детства такое бывает — ни с того ни с сего поднимается сильный жар, держится несколько часов, а потом все проходит. И в этот раз пройдет. От температуры и кошмар ему приснился. Всех покойничков увидел.
Он лежал с открытыми глазами и понимал, что девчонка тоже не спит. Озноб, казалось, чуть поутих, но ладони оставались сухими и вздутыми, во рту все пересохло, а по телу будто ледяными пальцами водили. Очень хочется пить, но он не станет звать Надежду. Дождется, когда она уснет и сам встанет и напьется.
Это была последняя мысль перед тем, как Зих снова провалился в тяжелое болезненное забытье.
**************
— Как самочувствие, получше?
— Вроде оклемался. Кашель еще донимает, но так все в порядке. Главное — аппетит вернулся.
— Вот и хорошо, — Усач открыл ящик стола, сложенную пополам пачечку банкнот. — Держи, это обещанный могорыч за мутанта на стоках.
— Работа какая-нибудь есть? — спросил Зих, засунув деньги в карман комбинезона.
— Только собаки. Ничего крупнее, слава Богу, пока не объявлялось.
— Ты сделал, что я просил?
— Да. Майор в курсе, что ты приболел, ждет, когда сможешь с ним встретиться.
— А капитанша эта?
— С ней у меня контактов нет. Она птица важная, с такими как я дел не имеет. Это ты через Бескудникова решай.
— Ладно, посмотрим. Пойду я.
— Может, накатим по сто грамм? — Усач выразительно постучал пальцем по стоявшей на стойке алюминиевой кружке. — Что-то у меня настроение выпить.
— Знаешь, Арсентьич, я тут во сне родителей видел, и вот какое дело — вроде они, а вроде и нет. Лица я их уже стал забывать.
— Чепуха. — Усач разлил по кружкам спирт. — Мне вот тоже казалось, что я батяню забыл совсем. А тут недавно у меня в комнате Ланка убиралась и, представляешь, старую отцовскую серебряную ложку нашла в столе. Я-то и забыл совсем про нее. Так знаешь, взял я ее в руки, и нахлынуло — прямо увидел я отца, как живого, как сидит он за столом, седой весь, сосредоточенный, и этой ложкой сахар в кипятке размешивает! Нельзя лица родителей забыть, Зих. Это как свое лицо позабыть, я так думаю. Давай помянем их добрым словом.
Они чокнулись, а потом долго молчали, и каждый думал о своем.
— Мне патроны нужны, — наконец, сказал Зих.
— Не вопрос. Для тебя две банкноты штука. Нужный калибр имеется.
— Давай. И знаешь что еще? — Зих замялся. — У тебя для девчонки есть что-нибудь?
— А, отцовский инстинкт просыпается? — Усач заулыбался. — Счастливый ты, Зих. Ты хоть ребенка своего на руках подержал, а мне вот не повезло. Сколько баб у меня было, и ни одна не забеременела. Наверное, все дело в радиации этой чертовой.
— Повезло, говоришь? — Зих чиркнул спичкой, раскурил сигарету. — Это как сказать. Верно, не держал ты своего ребенка на руках. Но и не хоронил его.
— Это точно. Прости меня, дурака.
— Я у родителей тоже один получился. Хоть и старались они брата или сестру мне организовать, не вышло.
— Зато какого охотника родили! Что девке хочешь купить?
— А что у тебя есть?
В кладовке Усача было много всякого добра, но Зих сразу увидел то, что хотел.
— Сколько? — спросил он, рассматривая тонкий браслетик из темного металла с красивым чернением.
— Бери просто так, — решился Усач. — Пусть это будет от меня подарок твоей жиличке. Как бы от нас двоих подарочек. Я как ее вижу, сразу на душе теплеет. Будто дочка она мне. Ты не хочешь ее у себя насовсем оставить, удочерить что ли?
— Трудные вопросы задаешь, Арсентьич. Ее судьбу военные решать будут, капитанша наша бравая. Я тут ничего сделать не могу.
— А ты поговори с ней. Глядишь, согласится Надьку тебе оставить. Или пусть мне ее передадут. Я бы ее удочерил, ей-Богу.
— Ты майора предупреди, что я готов с ним встретиться, — сменил тему Зих. — И пойдем, патроны мне покажешь…
*****************
Разговор проходил в пустом кабинете Усача, где было тихо и холодно, и тишина была такая, что Зиху казалось — каждое сказанное им слово отражается эхом в этих стенах. Капитан Гернер слушала очень внимательно. Зиху показалось, что она взволнована не меньше его самого. А ее первая реакция на его исповедь удивила Зиха по-настоящему.
— Дай мне сигарету, — сказала она, когда охотник закончил свой рассказ.
Некоторое время они молча курили. Зих делал вид, что его очень занимает то, как тлеет его сигарета. А капитан Гернер курила, смотрела куда-то в пространство, ив ее глазах можно было прочитать радость догадки, азарт, сомнение и великую успокоенность, будто рассказанное Зихом позволило ей наконец-то найти решение давно терзавшей ее загадки.
— Ну, чего молчишь? — не выдержал Зих.
— Горжусь сама собой, — сказала Елена. — Я все сделала правильно.
— Что правильно? Может, объяснишь мне, что к чему?
— Сначала о сектантах. Теперь все абсолютно ясно. Пастыри, организовавшие этот исход — специально подготовленные люди. Их обучили психопрограммирующим методикам, и они их применяют. И операция продумана до мелочей, — Елена затянулась, выпустила колечко дыма. — Смотри, на телевышке Ленинска они смонтировали устройство радиоподавления, попросту говоря, глушилку. Мы-то гадали, для чего — то ли чтобы нам помешать, то ли чтобы зомбировать сектантов через какие-то там излучатели. А все просто до ужаса: они глушат в городе все передатчики. Блокируют любую утечку информации о происходящем в городе. Надо сказать, «Лабиринт» действует очень грамотно и предусмотрительно.
— Предусмотрительно? Люди гибнут, Елена.
— Да, гибнут. Новая официальная церковь получает первых святых и мучеников, а «Лабиринт» — человеческий материал для своих экспериментов.
— Вы можете что-нибудь сделать, или опять будут одни слова?
— Я проинформирую начальство. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я заберу у тебя этот листок, он может пригодиться.
— Конечно. Давай поговорим о диске. Зачем вам я понадобился, объяснишь?
— Это была моя идея. И возникла она в тот день, когда я прослушала запись, якобы оставленную доктором Дроздовым. Ее принесли наши разведчики после столкновения с боевиками из отряда 505 — это случилось во время очередной попытки разведать район Госпиталя. Запись была у одного из лабиринтовцев.
— Это ты уже говорила. Уфимцев сказал, что запись поддельная.
— Конечно. Я не настолько дура, чтобы не заметить в ней разительные несоответствия. Лабиринтовцы наивно пытаются нас убедить, что чуть ли не столетний Дроздов якобы покинул убежище всего несколько месяцев назад, буквально перед тем, как там снова начались исследовательские работы лаборатории «С». Я имею в виду тот самый Госпиталь, в котором ты побывал, созданный для больных СВДЛ, вирусной гнилью. Даже организовали такую вот утечку липовой информации о загадочном диске с важнейшими данными по экспериментам с контролируемыми мутациями МАСБИ. В принципе, деза была достаточно хорошо и своевременно подброшена — все это случилось как раз в тот момент, когда «Лабиринт» обосновался в Ленинске, и выглядело все так, будто именно в этот момент Дроздов и покинул убежище. Потом, когда несколько раз послушала эту запись, поняла, что хотели нам сказать этой фальшивкой лабиринтовцы. На записи есть упоминание только о собственных работах Дроздова, но ни слова не говорится об архивах центра «С» в целом. А мы знали, что такие архивы существуют.
— Акакой смысл был делать такую фальшивку?
— Пустить нас по ложному следу и выиграть время. «Лабиринт» первым сумел добраться до архивов, которые хранились в информационном центре убежища Б90. Какое-то время ушло на изучение этих архивов, и вот тут аналитики «Лабиринта» должны были понять, что у них в руках будущее человечества как вида. Управляемая мутация МАСБИ давала уцелевшим в убежищах людям шанс на выживание. Но вирус с таким же успехом мог всех уничтожить. Продолжать эксперименты с МАСБИ можно было только в одном случае — имея всю документацию группы Дроздова, и эта документация полностью или частично сохранилась в терминале убежища Б90. У лабиринтовцев было два варианта: делать это в другом месте, либо восстановить исследовательский центр Б90. Они выбрали второй, это было намного проще технически. Но чтобы начать работы и получить результаты, нужно время. Естественно, что очень скоро мы обо всем узнали.
— И началиискать диск.
— Для отвода глаз. Перехитрить врага всегда полезно.
— Елена, ты мне одно скажи — есть этот диск или нет?
— Зих, я должна попросить у тебя прощения. Я не рассказала тебе правды с самого начала, использовала тебя в темную. Но теперь, когда ты побывал в гостях у лабиринтовцев и кое-что узнал от Уфимцева, я могу раскрыть тебе секретную информацию.
— Опять секретная информация! — Охотник хлопнул ладонью по столу. — Просто можешь сказать, есть диск или нет?
— Есть. Лабиринтовцы очень старались пустить нас по ложному следу, но одну ошибку все-таки сделали. Большая часть записи подделка, это верно, и мы это знали. На записи говорят два разных человека, фонографическая экспертиза это подтвердила. Лабиринтовцы пытались создать у нас впечатление, что Дроздов просто сумасшедший, который считал, будто изобрел лекарство от снежной болезни. Но вот ее последний фрагмент подлинный. Это там, где Дроздов говорит, что пошел на встречу без диска. Это точно, Зих, потому что… — тут Елена сделала паузу, — потому что диск, о котором говорил Дроздов, мы уже нашли.
— Нашли? — Зих с удивлением посмотрел на девушку. — Где нашли, когда?
— Для начала взгляни-ка на это, — Елена сняла с шеи маленький продолговатый предмет на цепочке, что-то вроде пластмассового медальона. — Знаешь, что это такое? Это флэшка. Специальное устройство для записи информации. До Катастрофы такие флэшки были обычными предметами, их имел почти каждый. На такую вот штучку можно записать столько же информации, сколько на обычный оптический диск.
— Ну и что?
— А то, что Дроздов, к счастью, побоялся, что данные о его собственных опытах невозможно будет восстановить с флэшки, и не воспользовался ей, иначе все данные по экспериментам с МАСБИ были бы потеряны безвозвратно. У флэшек ограниченный цикл работы, и данные на них нельзя долго хранить. Поэтому он и записал всю информацию из архивов на обычные диски.
— Объясни мне, как вам удалось найти диск.
— Совершенно случайно. После того, как было установлено, что часть попавшей к нам записи подлинная, была составлена алгоритм-карта возможного поведения Дроздова после того, как он покинул убежище, чтобы встретиться с сотрудниками «Лабиринта». В ней учитывалось все, начиная от предполагаемого психического состояния Дроздова до радиационной обстановки в Ленинске на тот момент. Просчитывались вероятный маршрут Дроздова, возможные убежища на его пути, преполагаемые пункты встречи с лабиринтовцами, короче все, что только можно. Вероятность найти потерянный диск составляла всего восемь процентов, но нам повезло. Скажем так, нам чертовски повезло. Можно, я у тебя еще одну сигарету возьму?
— И где же вы его нашли?
— Недалеко от входа в убежище, в старом почтовом ящике.
— И все-таки я не понимаю, — Зих был поражен. — Как вы могли предугадать действия человека?
— Нас этому обучают, Зих. Простые умозаключения: Дроздов родился и вырос в убежище, значит, города не совершенно знал — это первое. Следовательно, место встречи должно было находиться совсем рядом с выходом из убежища — это второе. Если Дроздов пошел на встречу без диска, то свое сокровище он должен был спрятать где-то поблизости, причем в таком месте, которое имело запоминающийся ориентир, чтобы потом найти диск — это третье. Вот и все, остальное дело техники.
- Тогда какого хрена я ходил в город, лазал там по пустым домам, искал то, чего нет? Шкурой своей рисковал? Почему, для чего весь этот идиотский поход в Каменный Лес был затеян?
— Я все скажу тебе. Обязательно скажу, потому что не в диске Дроздова дело. Все дело в тебе, Егор Антонович. И в твоих отце и дяде.
— Уфимцев говорил, они тоже вроде как участвовали в эксперименте.
— Вот именно. Дроздов-младший после смерти отца пытался продолжать эксперименты с МАСБИ, используя его документацию и технологии, но что-то пошло не так. Незадолго до начала первого исхода в лаборатории Б90 произошла какая-то нештатная ситуация с банками препаратов МАСБИ, и среди сотрудников исследовательского центра вспыхнула эпидемия синдрома Гриннинга. Эпидемия смертельно опасной неизлечимой болезни в замкнутом убежище, где жили в то время почти восемьсот жителей. По факту эпидемии комендант Б90 и его люди начали выполнять секретную директиву и уничтожать резидентов из контрольной группы — тех, кто не участвовал в опытах с МАСБИ. Жестоко, конечно, но это был единственный способ остановить эпидемию. Дроздов сразу понял, в чем дело. Не знаю, о чем он тогда думал, но наверняка чувствовал свою ответственность за случившееся. Понимая, что комендант на этом не остановится, он организовал побег из убежища нескольких своих сотрудников, которые в свое время участвовали в программе МАСБИ. Это случилось в июле 2076 года.
— Погоди, значит, запись была сделана…
— Почти сорок лет назад. Не в 2115-ом, а в 2076-ом году. Я не знаю точно, как все происходило. Скорее всего, Дроздов сумел убедить коменданта Русинова, что носителями опасного вируса являются потомки участников первой волны экспериментов с МАСБИ, тех, что проводил его отец. Мол, в их организме вирус мутировал и стал смертельно опасен. Русинов сразу принял предложение врача выставить их вон из убежища, видимо, не захотел устраивать новую бойню, и пять человек были отправлены на поверхность. Русинов был уверен, что эти люди все равно не выживут — слишком жестокими были условия на поверхности. Этими изгнанниками были твои отец и дядя с женами, и ты, Зих. Тебе тогда было чуть больше двух лет.
— Мой сон, — сказал охотник, качая головой. — Все, как в моем сне. Оказывается, я не все забыл.
— Конечно. Человеческая память хранит все, мы сами об этом не подозреваем. Твой отец наверняка никогда тебе ничего не рассказывал?
— Ничего. Он сказал только однажды, что мы все родились в убежище.
— Но не сказал главного. Дроздов сумел тайно передать им копии архивов из лаборатории своего отца, Ильи Александровича, создателя проекта МАСБИ. Возможно, боялся, что архивы будут уничтожены по приказу коменданта, или просто решил сделать побольше копий важнейших данных. Не исключено, что Антон и Радий Чигаревы сами попросили его об этом.
— Это точно?
— Абсолютно. Подлинные аудиодневники Дроздова содержат упоминание о том, что общий размер архивов по МАСБИ составлял почти 80 гигабайт информации. Разместить его на одном диске невозможно, поэтому Дроздов разделил архивы на несколько частей и записал их на высокоёмкие оптические диски. Даже на той записи, что лабиринтовцы состряпали как дезу для нас, есть интересный момент — Дроздов говорит о том, что Тоха и Радик, как он называет твоих близких, ушли к «Лабиринту» с какими-то материалами. Опять же хитрый ход наших соперников: мол, не ищите, все это давно у нас! Тот диск, который мы нашли, содержит лишь дневники Дроздова, его собственные разработки по теме МАСБИ и часть записей Дроздова-старшего, подтверждающую успешность экспериментов.
— Почему же вы не проникли в центр раньше них? За сорок лет было время.
— Мы упустили возможность это сделать, как это ни нелепо звучит. Вначале у нас были другие задачи, более важные, как нам тогда казалось. Нужно было обеспечить выживание первой волны исхода. Вся эта история с архивами МАСБИ всплыла уже после раскола с «Лабиринтом», и попасть в лаборатории убежища Б90, которое находилось в их зоне ответственности, стало невозможным. Все попытки проникнуть в Ленинск были неудачными, а во время последней попытки нам еще и липовую запись дневников Дроздова подкинули. После этого мы поняли, что находившиеся в убежище материалы по экспериментам с МАСБИ уже в распоряжении «Лабиринта», и работать в этом направлении дальше стало просто бессмысленно.
— Погляжу, серьезная у вас войнушка идет.
— Серьезнее некуда.
— Ты говорила, что все дело во мне, — напомнил Зих.
— Да. Это самое главное, что ты должен знать. Когда нашелся диск Дроздова-младшего, стало ясно, откуда взялся синдром Гриннинга, и как можно остановить эпидемию. Без архивов по МАСБИ это невозможно. Если мы получим полный архив, создать эффективную вакцину можно будет очень быстро, наши ученые в этом уверены. Меня включили в группу, которая занималась поиском архивов. Мы начали с того, что попытались найти потомков тех, кто когда-то жил в убежище Б90 и мог участвовать в экспериментах группы Дроздова, считали, что часть архивов может быть у кого-то из них. Нам очень повезло, такой человек нашелся. Ты, Зих.
— Интересно, — охотник потянулся за сигаретами. — И вы сразу решили меня взять в оборот, так?
— Не сразу. Мы наблюдали за тобой и очень быстро поняли, что ты мутант. То есть, ты человек, гены которого изменены от рождения. Видимо, эти мутации передались тебе от отца. Но главное — ты мог помочь нам напасть на след недостающей части архивов Дроздова. Вот в чем был смысл операции, которую я разработала.
— Ты послала меня искать несуществующий диск Дроздова. Да еще в квартире его отца и в госпитале, где он никогда не мог бывать, родился-то он в убежище!
— Вспомни, не я послала тебя, ты сам вызвался, — напомнила с улыбкой Елена. — Но мне нужно было совсем другое. Вся экспедиция была предпринята для того, чтобы ты смог найти свое прошлое, Зих.
— Не понял. Что это значит?
— Твоя память. Твои детские воспоминания. То, о чем мы только что говорили. Твоя семья после того, как покинула убежище, какое-то время жила в Ленинске. Я считала, что, оказавшись в Каменном Лесу, ты сможешь вспомнить то, что давно забыл. Эффект неосознанных образов мог сработать.
— Так, а почему лабиринтовцы этого не знают?
— Знают, хорошо знают. Уфимцев дал тебе понять, кто ты. И они очень дорожат тобой. Ты единственное доказательство того, насколько успешными были опыты Дроздова-старшего с МАСБИ. И они теперь будут следить за каждым твоим шагом. Достаточно послушать на их волне релизы о твоих подвигах. А уж то, что они простили тебе смерть двух своих солдат, и вовсе меня убеждает, что ты для «Лабиринта» очень важен.
— Что-то не пойму я, — покачал головой охотник. — Говоришь, дорожат они мной. Но в лабораторию, где было полно мутантов, пропустили, а меня там чуть не угробили эти твари. И потом выпустили из города, как ни в чем не бывало. Не заперли, не стали изучать, дали полную свободу. Непонятно что-то.
— Чего же непонятного? — усмехнулась Елена. — В лаборатории они контролировали напавших на тебя тварей через систему нейроимпульсного интерфейса, а из города выпустили с диском, чтобы еще больше нас запутать. Они уверены, что мы не знаем, что и где искать. А мы знаем. И с твоей помощью обязательно найдем.
— И что же мы будем искать?
— Копии архивов Дроздова, ту, что была у твоего отца и твоего дяди, когда они покинули убежище Б90. Но будем это делать без тебя.
— Это почему? — насторожился Зих.
— Мой расчет не оправдался. Твоя память слишком крепко заперта на замок. Но я не жалею о нашем знакомстве. Ты действительно необыкновенный человек.
— Я очень хочу помочь, но не знаю, как.
— Вообще-то, есть еще один способзаставить тебя вспомнить, — сказала Елена, улыбнувшись. — Мнемоинверсия. Я попробую, если хочешь, при помощи своих методик покопаться в твоей памяти, нас этому обучают. Активировать воспоминания твоего самого раннего детства.
— Последний вопрос, Елена — что будет, если вы не получите то, что ищете?
— Наши работы по проекту МАСБИ будут окончательно свернуты. Если у «Лабиринта» имеется полный архив Дроздова, то они смогут получить лекарство от болезнетворного штамма вируса и используют это открытие для того, чтобы еще больше усилить свое влияние. Если у них, как я подозреваю, только часть архивов, та, что оставалась в убежище, они и дальше будут плодить мутантов, а при самом опасном развитии событий — получат новый вирус, еще более опасный, чем вирус снежной болезни, и тогда с человечеством будет окончательно покончено. Так что цена вопроса очень большая, Зих.
— Я понимаю. Мне нужно время подумать.
— Некогда думать, Зих. Каждый день сегодня на вес золота.
— Я прошу всего неделю. Мне надо немного оправиться от простуды и подумать. Может быть, я вспомню все сам. Это очень важно для меня, понимаешь? — Зих невесело усмехнулся. — Я очень хочу вспомнить то, что не имел права забывать. А если не смогу, тогда уж милости прошу ко мне в мозги со своими методиками.
— Ладно, неделю я могу подождать. О нашем разговоре никому ни слова, даже майору Бескудникову. Как будешь готов встретиться со мной, скажи Усачу, чтобы послал на базу «Дальние озера» сообщение: «Синий код, 3312». Запомнил?
— Запомнил. Тогда остается только одно. Я о девочке этой, о Надьке. Что с ней решила?
— А что ты хочешь услышать? — Капитан Гернер лукаво улыбнулась. — Что наше начальство мне отказало, и девочка может остаться у тебя?
— Еще несколько дней назад я бы с чистой душой сказал: «Забирай!» А сейчас… Пусть еще немного поживет у меня, как-то спокойнее мне с ней, уютнее.
— Зих, я очень рада за тебя, — серьезно сказала Елена. — Эта девочка нужна тебе, а ты нужен ей. Вот и все. И в итоге двумя одинокими людьми в нашем мире станет меньше.
— Я все вспомню, — сказал Зих, задержавшись в дверях. — Обязательно вспомню, капитан Елена. Я тебе обещаю.
********************
Он наблюдал, как крупные хлопья снега за мутным забрызганным грязью стеклом медленно опускались на улицу, и без того заваленную высокими сугробами. Приблизив лицо к стеклу, он дохнул на него, и теплый воздух тут же превратился в конденсат. В комнате было холодно — конечно, не так, как снаружи, но пальцы на руках коченели, а изо рта шел пар.
Он взобрался на большую кучу обломков и мусора под подоконником, прижался лицом к стеклу, пытаясь разглядеть лучше то, что происходит снаружи. Там, за окном, были только два цвета — черный и белый. Белый снег и черные стены домов, черные тени, который отбрасывали в лунном свете торчащие из сугробов столбы. А потом нос и губы у него замерзли, и он слез с подоконника и пошел к печке, чтобы согреться.
Из соседней комнаты раздались громкие голоса. Он на цыпочках подошел к двери, выглянул в комнату. Папа сидел на кровати и курил, а дядя Радий стоял перед ним и говорил, размахивая руками.
— Антон, ты спятил, — говорил дядя Радий, и голос его звучал пронзительно и неприятно. — Мы не можем. Мы обещали Дроздову.
— Да, обещали. Но я не могу и не хочу брать на себя такую ответственность. Ты сам видел, что случилось в центре. Видел эту бойню. Хочешь, чтобы так случилось везде?
— Это была ошибка. Оплошность Дроздова. Он не предполагал, что его эксперимент может так закончиться. И почему тебя так волнуют другие? Тебя должен твой сын волновать, и твоя жена.
— Да, меня волнуют мой сын и жена, но иостальные люди тоже волнуют, — отвечал папа. — И тебя должны волновать. Короче, мое последнее слово — нет. Если вы с Ириной хотите, можете уходить. Только учти, ни в одно убежище вас не пропустят. Всем администраторам давно сообщили про нас. Им не мы нужны, им архивы нужны, которые Дроздов тайно через нас передал. А эти архивы можно и у живых, и у мертвых забрать. Я не хочу, чтобы в мою жену и моего сына стреляли. И чтобы в тебя и Ирину стреляли, не хочу.
— Ты… думаешь?
— Я уверен. Да, Дроздов договорился с экспертами «Лабиринта», но для нас это ничего не меняет. Мы им не нужны, более того — мы источник опасности. В лучшем случае нас будут держать в изоляторе, пока не разберутся с архивами, в худшем… Давай не будем о худшем. У нас только один путь, Радий — внешний мир. И здесь нам оставаться нельзя, потому что нас будут искать.
— Антон, ты сгущаешь краски.
— Эх, брат, кабы сгущал! Сам все сопоставь, прикинь, лучше меня все поймешь… Я слишком хорошо понимаю, что нам доверил Виктор Ильич. Он идеалист, он не понимает, в какие игрушки играет. А я боюсь. Можешь назвать меня трусом, но я поступлю по-своему.
— Антон, Антон! Ты совсем раскис. Подумай ты своей башкой — ну что мы можем? У нас заканчиваются запасы, взятые из убежища. Этот город мертв, оставаться здесь дальше нельзя. Мы просто погибнем здесь.
— В городе много старых складов и магазинов, Рад. Там можно найти много чего полезного. Не сомневаюсь, что в городе есть еще люди, надо просто искать их. А если нет никого, не беда. Пополним запасы и отправимся на юг. Мы не пойдем туда, куда послал нас Виктор. Мы поищем свой путь.
— А если ты ошибаешься? — Радий горячился все больше и больше. — Если Дроздов все-таки прав, и в этих архивах спасение для всех? Кем ты тогда будешь, а, Антон?
— Кем? — Отец стоял у горящей печки, и его тень, неестественно огромная, падала на стену. — Отцом буду. Вон оно, мое будущее, выглядывает из-за двери.
Отецнаправился к нему, и он почувствовал, как его поднимают в воздух сильные надежные руки.
— Ради него я это делаю, — сказал отец. — Чтобы он рос человеком, а не лабораторной крысой, и чтобы не ставили над ним никаких экспериментов, как над нами ставили. Подумай, Радий. Если решишь со мной пойти, буду рад безмерно. А если по-своему поступишь — ну, на то человеку право выбора дано. Только давай сделаем так: архивы с собой брать не будем. Спрячем здесь до поры до времени. Нельзя с собой такие вещи носить. Слишком большой риск, Радий.
— Ты с ума сошел.
— Может быть. Ладно, я сейчас Егорку уложу и посидим, выпьем. Может, больше не доведется нам вместе выпить…
********************
Солнце поднялось уже достаточно высоко, но было холодно, и под ногами хрустела не растаявшая с утра тонкая корка льда на земле. Лето кончалось, скоро опять придут семимесячная зима, морозы идолгие-долгие ночи. Ждать осталось совсем недолго.
На погосте как всегда было тихо и пустынно. Даже ворон сегодня тут не было. Зих даже удивился, насколько эти тишина и пустынность соответствуют торжественности момента. Меньше всего ему хотелось бы сейчас встретить кого-то из живых.
Он не стал заходить на могилу к Снигирю, сразу пошел туда, где лежали Лиза и Ленька. Большой холмик и маленький рядышком. На камнях, выступавших из большого холмика, уже появились серые пятна лишайника. А ведь всего шесть недель прошло…
Зих снял винтовку, приставил ее к ржавой ограде на соседней могиле, опустился на корточки и достал флягу со спиртом. Выпивка обожгла ему горло, он закашлялся, вытер рот рукой. Потом долго смотрел перед собой в пустоту, пытаясь найти нужные слова.
— Холодно уже, — сказал он, обращаясь не к тем, кто лежал под этими холмиками, а к самому себе. — Может, оно и к лучшему.
Он выкурил сигарету, а потом достал из портсигара Ленькин рисунок, развернул его. Три взявшихся за руки человечка рядом с домиком под овальным улыбающимся солнцем. Хороший рисунок, в котором было столько тепла и счастья. Зих долго смотрел на него, а потом сделал то, зачем пришел сюда. Сложил листок, положил в портсигар, вытащил нож, раскопал ямку на могиле Лизы, опустил в нее портсигар с рисунком и засыпал землей. Посидел еще немного в оцепенении, будто осмысливал то, что сделал, а потом встал, взял винтовку и дважды выстрелил в воздух.
Уходил он с кладбища с легким сердцем, будто свое горе тут оставлял. Или чувствовал что-то, чего никогда не чувствовал прежде. Особенную, непонятную прежде близость тех, кто смотрел ему вслед любящими глазами и верил в то, что он все делает правильно, так как надо. Ради этого он сегодня пришел сюда, ради этой близости и этого безмолвного одобрения.
Одобрения, не услышанного никем, кроме него.
******************
— Я все сделал, как ты сказал, — заявил ему Усач, едва он вошел.
— И что?
— Ничего. Я должен был получить какой-то ответ?
— Нет, не должен. Налей мне по маленькой.
— Собрался куда? — спросил Усач. — Вид у тебя какой-то… смурной.
— Хочу немного прогуляться по окрестностям. — Зих вытащил деньги. — Сколько я тебе должен?
— Двадцать два.
— Держи, — Зих положил на стойку деньги, взял кружку со спиртом и залпом выпил.
— Тут сто сорок банкнот, — сказал Усач, пересчитав деньги.
— На оставшиеся сигарет хороших дай. «Мальборо», три пачки.
— Шикуешь, Зих, — Усач полез в шкаф, долго рылся в нем, извлек красно-белый блок сигарет. — Тебе кто-то еще кроме меня платит?
— Правительство за использование моего имени в радиопрограммах.
— Хорошая шутка. Сдачу возьми.
— Не надо. Запиши на мой счет, сейчас к тебе придет Надежда за продуктами, с ней и рассчитаешься.
— Зих, — Усач смерил охотника подозрительным взглядом, — ты чего-то не договариваешь.
— Да будет тебе. Я так долго сидел дома, что просто хочу немного побродить по окрестностям.
— А сообщение это, что я передал? Галиматья какая-то, синий код, цифры.
— Предупреждение твоим друзьям военным, что я на них больше работать не буду.
— Вот как? — Усач был удивлен. — С чего бы?
— Надоели они мне. Я свободный человек, и мне не нравятся их тайны. Ладно, будь здоров, Арсентьич.
— Зих! — Усач будто охотнику в душу заглянул. — Ты мне больше ничего сказать не хочешь?
— Девчонке помоги, пока меня не будет. Хотя бы не дери за нее втридорога за продукты.
— Ух, ты и сволочь! — задохнулся Усач. — Это когда я…
— Прости, Арсентьич, это я неудачно пошутил, — Зих протянул приставу руку. — Хороший ты мужик, хоть и жадный, но в последнее время вроде исправляться начал. Да, вот еще — у тебя листок чистой бумаги есть?
— Конечно, — Усач с готовностью вырвал листок из толстой тетради, в которую записывал долги клиентов. — А зачем…
— Пока, — сказал Зих и вышел из магазина.
Домой он сразу не пошел, постоял на улице, с удовольствием выкурив две сигареты подряд.
Надежда тут же сообщила ему, что обед вот-вот будет готов.
— Нам тут женщины-соседки картошки немного принесли, — сказала она, улыбаясь, — и я ее с салом потушила. Будет вкусно.
Зих хотел ответить, и не смог. Перед глазами из небытия появилась другая картина — тот день, когда у него появилась надежда, что Лизе можно помочь. Лиза, сидящая над ведерком с картофелем. Глаза Лизы.
— Что ты, дяденька? — Надя перестала улыбаться.
— Ничего, — Зих с трудом взял себя в руки. — Умница, хорошо похозяйничала. Только вот к твоей картошке у нас ничего нет. Сбегай к Усачу, посмотри, чем он богат. Вот деньги. Давай быстренько, а я подожду.
Надежда кивнула, быстренько накинула платок и бушлат, подхватила мешок и выпорхнула из дома. Зих несколько мгновений стоял в оцепенении, потом окинул взглядом свой дом и сел за стол. Записка получилась короткой, всего несколько предложений:
«Я должен уйти, оставляю дом на тебя. Прости, что не попробовал твою картошку. Деньги трать с умом, чтобы надолго хватило. Нужда какая будет, иди к Юрию Арсентьичу, он поможет. Спасибо тебе. И носи на здоровье мой подарок. Зих.»
Он сложил листок пополам, сверху положил пачку денег — все, что накопил и держал до последнего, — и браслет с чернением, полученный от Усача. Дело было сделано, оставаться дома он больше не мог и не хотел, поэтому быстро вышел и направился к воротам городка. Ненужные эмоции понемногу улеглись, вернулись спокойствие и сосредоточенность. Главная охота в его жизни началась.