Димитос повернулся на бок, чтобы наблюдать за сыном. Подарок Чура не пожелал искать убежище, а принял активное участие в детской забаве. Маруш очень осторожно взял черепашку, усадил в грузовик с двумя колесами, кое-как покатал, пообещал: «Сейчас доделаю».
— Мы были торговым миром, торговым городом, — он начал проговаривать слова, чтобы упорядочить разбегающиеся мысли. — Я помню колоннаду Рассветной ярмарки, увитую вечнозеленым волхоягодником. Не обычным, оранжевым, а настоящим, с желтыми плодами. Лестницы с мраморными ступенями и отполированными перилами, ведущие к торговым рядам. Из пяти площадок работали только две — уже в моем детстве поговаривали, что товары из других миров несут в себе крупицу зла. Ассортимент неуклонно сокращался. Городские власти сетовали, что на охрану территории, противодействие чужой магии и пресечение преступлений уходят огромные средства. Так это было или не так — не знаю. Когда я учился в храмовой школе, наставники говорили, что на Кромке, перед съездом на ярмарку, стоит застава Чура и торговые караваны досматриваются. И количество зла, якобы пробирающегося к нам с Кромки, сильно преувеличено. Думаю, дело было еще в том, что товары перестали соответствовать запросам и потребностям. Произошло бурное развитие технологий, обесценившее мелкую бытовую магию. Например, телефоны вытеснили камни-говоруны: зачем держать дрессированных птиц и днями ждать ответа, если можно поднять трубку и поговорить?
«Да, действительно», — отозвался собеседник. — «Это я понимаю».
Димитос спохватился:
— Если что-то непонятно — переспрашивай.
«Мы тогда в час не уложимся. Интуитивно догадываюсь, а расспросы о камнях-говорунах могут подождать».
— Постараюсь кратко и по делу, — пообещал Димитос. — К моменту моего отрочества на саму ярмарку уже никого не пускали, отговариваясь соображениями безопасности. Товары забирали оптовики или храмовые служители: для святилищ Свечана постоянно закупали заговоренный воск, для алтарей Заржины — плетеных кукол из виноградной лозы, для школы Тропника… неважно. И люди, и оборотни стабильно покупали два товара, не потерявших ценность в связи с развитием технологий. Это были пояса от радикулита — из валяной шерсти волков-оборотней. И пуховые подушки, отгоняющие кошмары и дарившие волшебные сны — из мира людей-птиц.
«Ого! Я бы такую подушку купил!»
— Ты сначала дослушай. Ограничительные меры — для каждого выхода на площадки надо было оформлять пропуска — у многих вызывали раздражение. Мои наставники повторяли, что вода и скверна везде дырочку найдут, перекрыть все пути невозможно, да и задумавший зло через главный вход идти не будет. Они были правы. Я не видел ни Чура, ни Тальника, но помню, как на Брежинки-Медвежинки, в городском парке, среди танцующих пар, закружилась, сверкая глазами из-под темной вуали, госпожа Шмельница. Ее желтое платье сияло, движения очаровывали, а басовитое гудение шмелей почти заглушило музыку. Это длилось недолго, около пары минут. Люди расступились, посреди площади возникла лестница, по которой спустился Цветень, подавший супруге руку. Они ушли в небо, оставив каменную пыль от истаявших ступеней. А рой шмелей отправился на облет. Какие пропуска могут остановить Тальника, Живинку или Шмельницу? Или Ярышника, одаряющего майские костры рдеющими угольками из очага Огнича? Прости, меня опять унесло в сторону.
«Нет-нет, очень интересно. Без шуток. Суть я уловил, а детали потом из тебя вытрясу».
— Торговля угасала. Одновременно с этим упал спрос на — скажем так — внутреннюю волшбу. Это подорвало престижность обучения — многие уходили из храмовых школ, чтобы найти себе другое дело. Первой закрыли школу Тропника — мастера продавали хожени на Рассветной ярмарке, и остались без рынка сбыта после ликвидации очередных торговых рядов. Школа Свечана держалась дольше — и в столице, и на континенте было много заговоренных домов. Победило нетерпение. Камень медлителен. Чтобы правильно заговорить семейный особняк, уходят годы — надо начинать с закладки оберегов в фундамент и заканчивать крышей. Слишком долго, слишком дорого. Даже коттеджи с барельефами и цветочными гирляндами перестали пользоваться спросом. И люди, и оборотни переселялись в многоэтажные панельные дома — покупали квартиры, используя право на льготную ипотеку, которая не оплачивала магические изыски. К тому моменту, когда я заканчивал обучение, остались две официальные профессии. Ликвидатор магических последствий и корректировщик скульптуры и архитектурного декора. В общем-то, они схожи — и в том, и в другом случае ты работаешь с чужими заклинаниями и камнем, пропитанным многолетней волшбой. Я выбрал профессию корректировщика. Это было ближе к моей мечте.
«Я помню. Ты говорил, что хочешь заговаривать статуи и барельефы, чтобы они оберегали дома, площади и мосты. Ты рассказывал о хранителях. Хотел найти свой город».
— Это были мечты о несбыточном. Подростковые чаяния. Наверняка я говорил, что мой отец был чужаком. Он пришел из другого мира, — пробормотал Димитос, глядя на сына, перекладывавшего черепашку в грузовичок, у которого появились все четыре колеса. — Мира, где люди и волки-оборотни жили бок о бок — с раздорами, но без кровопролитных войн. Первого хранителя, отца моего прадеда, в город пригласил волх. Отставник-колдун, отслуживший положенный срок в страже Чура, и бродивший по доступным мирам. Закатная ярмарка — там была Закатная, а не Рассветная — появилась в городе при моем прадеде. Точно знаю, что они торговали с людьми-птицами, отец об этом говорил, когда случилась беда с подушками — с завистливой злостью. Сам, мол, никогда бы до такой гадости не додумался, а эти смогли. Прости, я опять отвлекаюсь. Отец бежал от гражданской войны. Воевали все — и люди, и волки-оборотни. Ярмарка была разрушена, а одна из воюющих сторон попыталась принудить хранителя привести помощь со стороны. Найти наемников на Кромке. Это было невыполнимо, но дало отцу возможность сбежать. Он ей воспользовался и добрался до моего родного мира — по торговым путям. Здесь его ждало разочарование. В храме Свечана, хозяина зимнего камня и льда, покровителя волхов и львов-хранителей, его назвали предателем. Ни один хранитель не должен бежать из вверенного ему города, ставя свое благополучие выше жизней подопечных. Отцу запретили выполнять магические работы — один из волхов сказал, что любая его волшба будет нести печать проклятия за предательство. Я хотел учиться в школе вопреки этим обвинениям и разговорам. Мечтал, что выйду на Кромку, отыщу тот город, предложу свою службу людям, волкам и камню. Жизнь и магия внесли свои коррективы. Весьма суровые. Ты слушаешь? Тебя еще не позвали?
«Слушаю очень внимательно. Пока еще свободен».
— Три года назад случилась «Ночь кошмаров». В то время Жасмина была беременна, я летал на крыльях от счастья — как будто превратился в грифона. Работал по графику, снимал заклятья с домов, сменивших хозяев, обследовал и укреплял питьевые фонтанчики и памятники по заказам службы городского благоустройства. Иногда выходил на смену МСЧ. По тревоге. Как числившийся в резерве ликвидатор. Удивительно, но беда нас не коснулась, хотя подушки счастливого сна были почти в каждой семье. Родители Жасмины — кондитеры. Они почти не пользовались магическими предметами. Жасмина, вынашивая Марысека, запретила держать в доме то, что может повлиять на судьбу или здоровье ребенка. У моих родителей тоже не было подушек. Моя мать — преподаватель математики. Она очень рациональна, привыкла работать с формулами, расчетами и фактами, и всегда говорила, что если есть возможность избегать необъяснимого — лучше избегать. Ну а отец не желал поддерживать звонкой монетой здешнюю торговлю. Мне до сих пор непонятно, как эти противоположности сошлись, что подтолкнуло их жить вместе, прячась по разным комнатам, зачать меня… — Димитос спохватился, понимая, что снова начал болтать обо всем сразу — слишком много накопилось. — Прости. Опять отвлекся. В общем, у нас не было подушек счастливого сна, и никто даже хвостом не повел, когда в сети, по телевизору, в газетах и на рекламных щитах замелькало заманчивое предложение: «Сдай две старые подушки и получи взамен одну новую». По столице поползли разнообразные слухи. Говорили, что у людей-птиц голод, и они готовы отдать любое количество подушек за шляпки подсолнечника с полей, где его специально выращивали вперемешку с обычным волхоягодником. Что корпорация «Сладкий сон» разорилась, перекуплена за бесценок и новые менеджеры избавляются от избытков накопившегося товара. Что на новые подушки будут давать гарантию три года, а не десять, как было раньше. Говорили всякое, но очереди все равно стояли — подушки нельзя было стирать с химическим порошком и другими средствами, но люди и оборотни все равно стирали, а потом жаловались, что больше не видят сны. Очень многие использовали возможность избавиться от испорченной подушки и действительно получили новую. Рекламная кампания и обмены длились два месяца. Когда желающих приобрести новую подушку со скидкой или взамен уже не осталось, столице и Первому континенту досталась неделя спокойного сна. А потом на людей и оборотней обрушилась Ночь Кошмаров — убийственных, наведенных магией. Кошмаров, вытаскивающих из глубин памяти потаенные страхи, и не позволяющих проснуться.
«Я расхотел такую подушку», — мрачно сообщил человек-снайпер.
— Я не знаю, действительно ли были сошедшие с ума или все обошлось моральными травмами, но объединенная волна гнева — в тот момент люди и оборотни действовали плечом к плечу — смела офисы, склады и магазины «Сладкого сна». Этого показалось мало, и толпа, к которой присоединились военные, уничтожила колоннаду Рассветной ярмарки. Эмбарго на импорт товаров из других миров закрепили на законодательном уровне. Трагедию начали расследовать. И почти сразу выяснили скверный факт. Подушки, ввезенные через торговую площадку, не несли в себе зла. Их изменили на складах. Ответственность взяла на себя группировка «Чистый мир», требовавшая изоляции и возвращения к старым устоям. Ядро группировки составляли оборотни. Жрецы Ярого и Морены, воспитанники школ Свечана и Тропника. Это вызвало новую волну негодования. Люди требовали запретить любую волшбу. Оборотней увольняли с работы, отказывали в квартирах, переставали обслуживать в магазинах и банках. То тут, то там случались поджоги домов, ночные расправы. Львы не давали себя в обиду. Кровавые потасовки стали обыденностью, запахло гражданской войной.
Димитос поймал внимательный взгляд сына. Встал, ушел на кухню, где включил электрический чайник и продолжил говорить вслух — тема заставила разволноваться, мысли разбегались.
— Львов всегда было меньше, чем людей. Мы прибыли со второго континента — более жаркого, состоящего из саванн и пустынь, с узкой полосой плодородных земель неподалеку от побережья. Лет двести назад люди ссылали туда каторжников, но об этом периоде предпочитают не вспоминать. Со временем на побережье появились фешенебельные курорты, были отстроены порты, да и в целом жизнь изменилась — кондиционеры и холодильники выиграли войну у жары. Оборотни начали пересекать океан после Ночи Кошмаров и последующих событий. Люди, жившие на втором континенте, потянулись на первый — опасались, что изгнанники начнут вымещать на них зло. Проповедники «Чистого мира» откровенно ликовали: их планы успешно воплощались, Рассветная ярмарка была разрушена, оборотни возвращались в родную колыбель. Парламент и правительство поспешно принимали законы, жестко ограничивающие применение волшбы. Работу с камнем не запретили полностью, но оставили только куцый огрызок возможностей: ввели программу поэтапного снятия заклинаний с объектов культурного наследия, владельцам домов и коттеджей порекомендовали избавляться от заговоренной лепнины и барельефов за свой счет. На всю столицу остались два храма — Чура и Заржины. Остальные закрыли, огородили, вызывая тихий ропот населения. Накал страстей начал угасать. Много оборотней уехало, много людей приехало, ежедневные заботы вытерли память о Ночи Кошмаров. Может быть, мы бы и пришли к миру и согласию. Но…
«Минутку… нет, это была ложная тревога. Еще не зовут. Продолжай».
— Тем, кто хотел возвращения к устоям, не понравилось примирение — да еще и при ограничении волшбы. Многие, кто колебались — уезжать или нет — решили остаться. Как родители Жасмины. Как Жасмина, сказавшая, что раз я работаю в программе снятия заклинаний, и получаю за это неплохие деньги, лучше пока не срываться с насиженного места. Я радовался ее выбору. Не могу сказать, что мне очень уж нравилась работа — хотелось оживлять, а не умерщвлять камень. Но альтернативой было уничтожение особняков и памятников, а этого нельзя было допускать. Ко мне подкатывали сторонники «Чистого мира». Трижды. Я отказывался обсуждать планы возмездия. Мог ли донести об этом в соответствующие органы? Мог. Наверное, получилось бы проникнуть в ряды, выведать и слить информацию. Но я промолчал. Это были оборотни, братья по каменной магии. Я не захотел сдавать своих сородичей людям. Пожалел ли потом, когда случился Исход Свечана? Жалею ли сейчас? Нет. Я бы не смог вести двойную игру — ненавистна мысль о предательстве в свете бегства отца.
«Понимаю, Дым», — чужая мысль была мягкой, успокаивающей. — «К тому же глупо переживать. Ничего уже не изменишь».
— Да, — ответил Димитос, заваривая чай. — Уже ничего. Жрецы, обратившиеся к силе Свечана, создали артефакт «Пламя Возмездия». Это сложная цепь действий, жертв и заклятий, наложенных на специально изготовленный светильник, направленная на возвращение вреда тем «кто зло помыслит» и отражающая нападение внешних сил. Внешних. В этом скрывалась попытка обмануть Свечана. Оборотни представили людей пришельцами, хотя львы и люди изначально делили этот мир. Ложь удалось поддерживать целую неделю. Свечан был занят торгом за Замок-в-Горах и не следил за чистотой помыслов паствы. Это обернулось тысячами смертей, реками крови. На столицу и города, в которых были заговоренные дома, обрушился ледяной ад. На водосточных трубах и карнизах вырастали огромные сосульки, падавшие на головы людям. Полыхали зимние пожары, ярился камень, обрушивающий стены и лестничные пролеты. Среди всего этого бесновались оборотни-проповедники, призывавшие львов покинуть проклятую землю и вернуться на второй континент. Они обещали людям войну до последнего вздоха, клялись приложить все силы для уничтожения рода человеческого. Их расстреливали и давили броневиками военные, и это тянуло очередную цепочку смертей — многие оборотни превращались и вставали на защиту собратьев. Паника, хаос, отчаяние… мы провели эти дни в доме, укрывшись под шкурами, опасаясь нападения. Обошлось. Скажу честно — я бы защищал свою жену и сына, не жалея людей. Обошлось. На мне нет крови.
Димитос опустился на табуретку, спрятал лицо в ладони. Надо было договорить до конца. Поставить точку.
— В довершение всех бед случилась кара за обман. Свечан, получивший от Живинки корзину замороженных ягод, окинул взглядом миры и безошибочно распознал ложь. Жрецы просили не о справедливом возмездии, а о нападении на людей. На подопечных. На соседей по миру. Разгневанный Свечан проложил свой путь сквозь наши земли, чтобы отвести в Чертоги Хлады души невинно убиенных и лишить силы обманную волшбу. Я не видел ни шествия бога, ни его свиты — почувствовал, что на мир надвигается что-то неумолимое, необъятное и безжалостное. Жасмина затащила Маруша под кухонный стол. Я лег рядом, прислушиваясь, чувствуя дрожь снега и земли, слыша далекие крики, львиный рык и грохот падающих сосулек. Позже мне показывали фотографии и видеозаписи. Первыми шли огромные туры и волы, крошащие копытами заговоренные мосты и мостовые, поддевающие рогами памятники, балюстрады и кованые ограды. Их пытались остановить танки — предсказуемо неудачно. Следом брел великан Матти, разрушавший особняки, заговоренные предателями. Его кулаки проламывали кирпичные стены, сбивали балконы, вышибали оконные переплеты и витражи. Свечан, закутанный в сивую шубу, жевал ягоды из корзинки и следил за действиями своей свиты. Его окружали мерцающие силуэты — жертвы заклинаний ожидали первого шага на последнем пути.
От воспоминаний бросило в дрожь. Димитос потер щеки, напомнил себе: «Я почти закончил».
— И Свечан, и его свита, и души жертв ушли, оставив людям и оборотням скованные льдом руины. За два года мы не смогли избавиться от этих последствий — в столице полно огороженных лентами кварталов, в которые не рискуют заходить ни военные, ни опытные сотрудники МЧС. Сейчас у нас воцарилось шаткое равновесие. Хрупкий порядок, в котором власть принадлежит людям-победителям. Практически все оборотни уехали на второй континент. Оставшиеся живут в огороженных резервациях, и не имеют права выходить на улицу, если на их шее не закреплен ошейник-ограничитель, препятствующий превращению. Это сделано для того, чтобы предотвратить нападения львов на людей. Волшба запрещена законом. Парламент утвердил «Декларацию воинствующего атеизма», направленную на искоренение магических школ, храмовых учреждений и любых религиозных культов. За хожень, оберег или тарачок можно получить до пяти лет тюрьмы. Эти законы принимались постепенно. Жасмина и ее родители уехали, когда появился проект закона о создании резерваций. Я не уехал.
«Почему?»
— По двум причинам. Люди довольно быстро поняли, что запрещение колдовства оставило их беззащитными перед последствиями Исхода Свечана. Из руин лезет всякая дрянь — недобитые порождения артефакта и бродячая шваль с Кромки, почуявшая легкую добычу. Камень с поврежденными, но не снятыми наговорами, ведет себя непредсказуемо, становится хищным, если на него попала капля крови. Когда стало ясно, что человеческими силами и техникой это не победить, львов, работавших на МЧС и еще не уехавших на второй континент, пригласили на государственную службу. Ликвидаторами, официально принятыми в штат отрядов быстрого реагирования на магические инциденты. Плохо было то, что для нас не сделали исключения. Волшба по-прежнему запрещена, и мы должны решать проблемы тайком, чтобы этого никто не видел. Все согласившиеся живут или в резервациях, или в домах, контролирующихся системой государственного видеонаблюдения. Все носят ошейники-ограничители. Никаких послаблений. Мы ничем не лучше прочих — второй сорт, да еще и рискующий получить тюремный срок за применение заклинаний. Если донесет начальство или кто-то из товарищей. Жасмина сразу отказалась оставаться. Я заколебался. Кто-то же должен исправлять последствия, понимаешь?
«Понимаю», — тихо отозвался человек.
— Скорее всего, я бы уехал. Слишком много ограничений. Маруша не трогают, пока он маленький, а что будет через пару лет, когда он подрастет и станет крупнее… не знаю. Плохо то, что на Втором континенте свои проблемы. Когда мы подали документы на выезд, мать попросила меня приехать для разговора. Она поддерживала связь с уехавшими подругами, перезванивалась, когда выпадала такая возможность. Известия неутешительны. Львы дичают. Людей на Втором континенте практически не осталось. Консервируются электростанции, перестают работать вышки связи, закрываются производства, магазины. Школы — не говоря уже об отделениях университетов. Это неудивительно. История знает много примеров одичания оборотней. Только мирное сосуществование с людьми побуждает нас развивать лучшие свойства двуногой половины. Если львы, волки, медведи или иные оборотни замыкаются среди себе подобных, звериная половина быстро берет верх. В летописях других миров полно таких примеров. Самый известный — драконы. Оборотень-лев может одичать за пару лет. Зверь сильнее, потому что он проще. Ему не нужны ни автомобили, ни микроволновки, ни сотовые телефоны. Саванна, охота, добыча, спаривание с супругой — это все, что нужно для счастья. Я не хочу такой судьбы ни себе, ни сыну. Я не хочу жить там, где магия не запрещена, но никому не нужна. Не хочу, чтобы мой ребенок рос неграмотным. И, в то же время, боюсь, что, оставаясь здесь, влипну в неприятности. Или не влипну, но лет через десять Маруш обвинит меня в том, что я обрек его на существование второсортного существа в ошейнике. Боюсь, что путь на Второй континент закроется — самолеты уже не летают, аэропорт закрыт. Пока еще океан бороздят пассажирские корабли. А если их отменят? Страшно уезжать, страшно оставаться. Я не знаю, что делать.
Димитос проговорил это вслух. Вспомнил о хожене, спрятанном на заднем дворе, представил его во всех подробностях: от вытертых шерстяных узелков на проволочном кольце до облупившегося лака на болтающихся деревянных башмачках. «Иди, куда охота, от Ярышника до Летнего Солнцеворота».
Он потряс головой, отгоняя искушение. Сам бы решился, пробудил дремлющее заклинание, вышел на Кромку, проверил, открыт ли путь в другой мир. Решился. Если бы не Маруш.