То же самое футбольное поле. Только теперь там не гоняли мяч.
Оно было пустынным, ровным, как гладиаторская арена. Еще Марат отметил огромное количество зрителей. Которых раньше вообще почти не было. А сегодня тут куча людей: от плечистых мужиков в дорогих костюмах, до странных личностей в драной дешевой джинсе. Марат мог поклясться, что все они держали наготове мобильные телефоны — чтобы непрерывно снимать все, что ни попадет на глаза.
Славу-Слона он выделил сразу. Это был уже не растерянный мальчик. Даже издали, по его движениям, было понятно — чемпион прошел суровую школу не просто боев без правил, а подлых уличных потасовок. В его движениях не было спортивной сосредоточенности. Зато появилась вальяжная расхлябанность, этакая непредсказуемость опытного уличного воина. Способного и готового ударить из любого положения и позиции. Он тоже вел беспроигрышную серию — уже четыре победы подряд. Повергал провинциальных противников двумя ударами, обычной прямой двойкой, которую никто не мог выдержать.
Таким же расхлябанным, почти легкомысленным шагом — Слон двинулся на середину поля, не дожидаясь никакого сигнала. Которого, честно говоря, никто и никогда не подавал.
Марат ощутил тяжелую руку на плече. Повернув голову, он понял, что это их крейсер, Геннадий Беседа. Квадратный весельчак на этот раз был молчалив и угрюм, и крайне сосредоточен. Не отрываясь, он смотрел на противника Зуболома, словно хотел повергнуть гиганта одним своим мрачным взглядом.
Давай, не подкачай нас, — сказал Беседа беззвучно, одними губами.
Марат пошел вперед, совершенно не ощущая страха. Слон смотрел на своего маленького противника с неприкрытым изумлением, и некоторой капелькой презрения. Как он мог позволить победить себя этому… недоразумению?
Не дойдя пяти метров до Слона, Зуболом встал в почти идеальную боксерскую стойку. Слава даже покачал головой. Противник решил сдаться, в честном бою? Однако его предупреждали, и много раз — этот парень очень и очень непрост. Где то раскопали информацию, что этот мелкий ночью убил собаку, здоровенного сторожевого пса — одним ударом ножа в сердце. А потом отпилил собаке голову, положил под тряпку на скамейку, и хозяин пса на следующее утро обнаружив такое — слегка двинулся рассудком. На какой-то момент у Слона пробежал холодок между лопаток. А если его противник действительно пронес на поле нож? Или остро заточенную отвертку? Шило? Да нет, не может быть…
Чемпион рванулся вперед. Маленькая тень, почти распластавшись по земле — ему навстречу…
Слон почувствовал, что между руками проскользнуло щуплое тело. Тонкие плети легли чемпиону на шею. Классический клинч… Сейчас он его просто отбросит, и ударит, вдогонку. Один раз, наповал… Но твердые холодные руки соскользнули с толстой шеи вниз, и Слон с изумлением понял, что у него остались свободными только ноги… Странное ощущение. Зуболом вцепился в противника мертвой хваткой, захлестнув свои руки в борцовском захвате «пальцы в пальцы» у того на спине.
А еще через долю секунды Слон понял, что проиграл. Удар, который на него обрушился — можно было сравнить с ударом кузнечного молота. Мелкая тварь ударила его головой, в самое мягкое и незащищенное место. В нос. Сам Марат не пострадал никак — этот удар он отрабатывал десятки тысяч раз, и в голове, и в реальности. Брызнула кровь. Еще один тяжелый удар — теперь под глаз. Под левый. Через мгновение — под правый. Еще раз — в нос. И теперь в лоб — со всего размаху. Противнику — в переносицу, а тебе — в надбровные дуги, в самое твердое и прочное место на голове. Марату показалось, что он слышит треск костей. Чемпиона повело, они упали в пыль футбольного поля. Зуболом поправил захват — и ударил еще раз. Зубы чемпиона затрещали. Еще удар. И еще. Теперь уже все гораздо проще. Перед глазами — месиво из плоти и крови, Слон метался, напрягая все силы, пытаясь вырваться, извиваясь как червяк.
Голова Марата равномерна била по потерявшему от боли рассудок чемпиону — равномерно, сосредоточенно, спокойно, как молот забивает сваю.
На четвертом десятке ударов все кончилось. Чемпион захрипел, и обмяк.
Не веря сам себе, Марат разжал захват. Отскочил, готовый ударить еще раз. Мир перед глазами слегка плыл. Вытоптанная земля залита кровью. Машинально Марат протер свое лицо. С пальцев тоже капала кровь. Это плохо. Если придется еще раз входить в захват — то мокрые пальцы могут соскользнуть. Как можно быстрей и тщательней он стал вытирать руки об штаны, каждую секунду ожидая крика: «наших бьют».
Но крика не было. Вокруг стояла мертвенная тишина. Зуболом поднял глаза, думая что его просто оглушило, ожидая увидеть надвигающиеся шеренги противника. Но перед ним стояла только толпа, совершенно не готовая к бою.
Внезапно на поле раздался звон колокола. Спартаковцы растерянно расступились от своих ворот, и Марат увидел, что человек, который ударил в колокол — это их крейсер, борец по кличке Арслан.
И тут звуки появились. Мир снова ожил.
Сначала раздался знакомый голос, донеслись слова Комбата. Смысл сразу утонул в шуме десятков других голосов. Марат окружили, хлопали по плечам, Гена Беседа взял его обеими руками за щеки, и безумными зрачками смотрел в глаза. Крейсер что-то кричал, Марат не мог понять — что именно. В уши ворвался шум, а потом он почувствовал странную легкость. Десятки крепких рук подняли почти невесомого для них Марата — и он увидел море голов, сотни открытых ртов, широко раскрытые глаза.
Слон, — пытался сказать Марат. — Слона затопчите. Да помогите парню!
В какой-то момент он увидел, как бывшего чемпиона волокут под руки к «скорой».
Да погодите вы! — заорал Зуболом, его отпустили, и он стал пробираться сквозь толпу к бывшему сопернику.
Кое-как нагнал его уже у самой машины:
Слон? Ты живой? У тебя все нормально?
Шволочь ты, — добродушно и басом отозвался чемпион, а у Марата отлегло от сердца.
Шволочь мелкая, — продолжил Слон, и что-то выплюнул, бело-кровавое. — А у меня все нормально, не волнуйшя, и не такое бывало… Зубов, правда, недоштаёт. Иди уж, ждут там тебя…
Марата действительно ждали. Четверо очень крепких взрослых мужчин на огромном черном джипе. Марата подхватили под руки, и повели к машине — аккуратно, но твердо. Толпа бойцов вперемешку с зеваками — расступалась перед этими черными людьми в костюмах.
Куда это мы? — спокойно спросил Марат, очутившись в прохладном нутре машины, ни к кому особо не обращаясь.
Не боись, мелкий, к Деду едем, — с хохотком ответил мужчина на сиденье рядом с водителем. — Просил тебя самолично, и как можно быстрей доставить, сразу после победы.
Мне бы вытереться чем-то, — сказал Нечаев.
Ему всучили в руки огромное махровое полотенце. Марат начал тщательно оттираться от крови, прислушиваясь к организму, пытаясь определить свои повреждения.
«Повреждений нет. Никаких. Вообще», — изумленно отрапортовал мозг.
Машина все набирала и набирала ход. В затемненном стекле мелькали знакомые городские пейзажи. Мимо которых джип проносился с ревом и скоростью, достойной болида Формулы-один.
Вот они сбавили скорость, и едут вдоль набережной, в центре города, сворачивают на незаметный переулок, вдоль дороги — столетние липы. Железные ворота разъезжаются в сторону. Они на промышленной территории. Вокруг — ни души… Хотя нет, охранники присутствуют, просто стараются на глаза не попадаться. Машина ползет уже со скоростью черепахи, и останавливается перед высоченным, четырехметровым бетонным забором.
Вылезай, герой, — командует тот, что рядом с водителем.
Марат выбрался из машины, и та исчезла, вместе с шофером, и другими двумя охранниками. Как будто трехтонная громадина испарилась в воздухе.
Юноша с сопровождающим прошли сквозь неприметную калитку в заборе. И оказались в совершенно другом мире. Там, за забором, остались кривые липы и тополя — а здесь идеально подстриженные можжевельники образуют причудливые узоры. Дорожка из полированного камня. Бордюры из шлифованного гранита. Чистота такая, что кажется, здесь не подметают, а протирают тряпочками. Каждый камешек.
И чуть впереди — большое здание, с готическими колоннами, но все равно больше похожее на восточный дворец неведомого падишаха.
Все здесь кричало о роскоши и невообразимом богатстве. Даже потолок в здании, томно сверкая, будто предупреждал: «я вам не побелкой беленный, а покрыт мраморной крошкой, прямиком из греческого Акрополя».
Марат почувствовал, что он как будто раздваивается. Точнее, еще не отойдя от горячки боя и буйных чествований, он словно бы развалился на несколько кусков. Пытался собраться — и бесполезно. Слишком много событий. Очень серьезных событий.
Одна часть сознания была все еще там — на футбольном поле, среди друзей. Вторая часть его сознания восхищалась увиденным пейзажем. А вот третья… словно смотрела в суть вещей.
Вот эта картина на стене. Обычный натюрморт с яблоками и кувшином. Быть может — проба кисти именитого мастера, из запасников Эрмитажа.
Но золоченая рамка картины отливала красным. Ради этого куска холста кого-то убили. Кто-то умер, ради того, чтобы она тут висела.
Роскошная ковровая дорожка под ногами словно блестела. От мелких капелек пота. Их, этих капелек, были миллиарды, целый океан. Среди которых Марат мог даже выделить несколько. Вот капли, которые оставил могучий Стром, работая в горячем цеху на железном заводе. Вот эти — от матери Ани Травиной, от Марины Николаевны, задыхающейся в душном офисе без кондиционера. Вот эти кресла в углах — это работа многих бригад лесорубов, кого-то задавило столетней сосной ради этого подлокотника. Кто-то потерял глаз и ногу ради вот этой изящной ножки стула. Кто-то проклинал судьбу и бился как зверь на трех работах — чтобы вставить в окно пуленепробиваемое стекло…
Это было странное здание. Каким-то совершенно непонятным образом Марат чувствовал, что хозяева, то есть те, кто здесь живут — не коснулись этой роскоши и пальцем, ни разу не ударили молотком по гвоздю, не брали в руки малярной кисти или шпателя. Все здесь было сделано чужими руками, и за чужой счет, зачастую кровавый. Просто тот, кто здесь ест, пьет и ночует — сумел каким-то образом все это отобрать у других.
Юноша помотал головой, отгоняя наваждение. Пока это не важно. Ведь он сам, Марат Нечаев, сейчас и есть творец дальнейшего благосостояния для здесь живущих. Как-то постепенно до него стало доходить, мозаика сложилась в общую картину. Все эти разговоры, намеки, шепотки, уважительное отношение, быстрое нахождение выгодной работы, особая позиция, неприкасаемость, охранник в Голден Паласе…
Он был ставкой. Серьезной ставкой, на серьезные деньги — как он теперь понимал. Не тысячи, и даже может и не миллионы… Дед и его ребята на миллионы без прибавки двух-трех дополнительных нолей — даже размениваться не станут. Они такие суммы «без дополнительных нулей» за вечер спускают, в подпольных казино. Как теперь понимал молодой человек — вся его череда побед только увеличивала и увеличивала ставку. Он, Марат Нечаев, сейчас на вершине триумфа, множество людей искренне радуются его победе. И, наверное, еще больше — огорчаются. А большинство, быть может, и не знают сути.
Ставка сыграла. Он устроил этим людям шикарное представление, заработал невероятные суммы, еще больше обогатил кого-то. Других, быть может — разорил. И еще больше… обездолил остальных.
Как? Как это могло произойти? Как он вообще допустил такое? От этих мыслей Марат даже встал, так что сопровождающему пришлось его подтолкнуть.
Проходи, не робей, — с усмешкой сказал мужчина.
Подняв голову, Марат понял, что стоит перед высокой, двустворчатой, обитой металлом дверью. Она распахнулась, и юноша вошел в большой кабинет. После дневного света из широких окон Марат с трудом разглядел посредине помещения большой круглый стол, заставленный сейчас бутылками с дорогим спиртным, и просто заваленный закусками. В воздухе висел сизый дым от сигар и явно ощущался запах марихуаны.
Вокруг стола сидело около десятка мужчин. Сильнее всех, конечно, выделялся сам Дед. Он был гладко выбрит, очень широк и тяжел в плечах, на лице играла легкая задумчивая улыбка. Остальные тоже, судя по лицам, были в благодушном настроении.
Единственный, у кого на лице было написана озабоченность — сидел по правую руку от хозяина города. Марат вдруг понял, что это знаменитый Двадцать Четвертый. В свое время — командир вертолетного полка, расквартированного в городе.
Ежик седых волос, неожиданно тонкая шея, сутулые плечи — этакий мужичок с ноготок, совершенно, казалось, неуместный среди собравшихся «быков». Но вот Марат поймал изучающий взгляд бывшего вояки — и чуть не вздрогнул от жестких, внимательно изучающих лучей, которые, казалось, вышли из глаз Двадцать Четвертого и, ударив в голову, едва не уронили Марата.
Кличка Двадцать Четвертый (а зачастую просто «Четвертый») прикрепилась к бывшему полковнику летной службы не просто так. Он, еще курсантом, сел за рычаги «двадцать четверки», советского ударного вертолета, и всю службу провел именно на этом воздушном чудовище.
По рассказам очевидцев, этот довольно щуплый старик оказывал на любых оппонентов и слушателей какое-то странное психологическое давление — интонациями голоса, уверенностью движений, железным взглядом. Возражать и спорить с ним не хотелось. Поэтому кличка «Двадцать Четвертый» закрепилась за полковником и не отлипала никогда. Да и сам вертолет МИ-24, благодаря внешнему виду и характерному звуку при работе винта — тоже оказывал на любых людей аналогичное воздействие. Поговаривали, именно Двадцать Четвертый, еще безусый лейтенант, первым применил в бреющий вертолетный полет при полном израсходовании боеприпаса. От огромной машины, увешанной оружием, пролетающей в пяти метрах над головой с клекотом железного птеродактиля… от такого абреки и душманы в панике выпрыгивали из укрытий, прямо под огонь наземных частей.
За столом говорили тихо. Вполголоса. Когда Марат зашел — все звуки так и вообще стихли. На боковой стене кабинета висел огромный телевизор — метра три в диагонали, не меньше. Марат взглянул на трансляцию. На экране шел последний его бой со Слоном.
Вот и наш герой, — раздался бархатистый мягкий голос. При этом губы Деда почти не пошевелились. — Иди сюда, герой.
Марат сделал несколько шагов и оказался в двух метрах от Деда, действующего губернатора области, главы Братства, всего лишь чемпиона города по боксу черт знает в каком году…
Как себя чувствуешь, мальчик? — спросил Дед. — Голова не болит?
Нет, — просто ответил Марат. — Я же тренировался, специально. Полгода один захват и один удар отрабатывал.
Похвально, — одобрил Дед. — Но сила твоя не в этом, мальчик. У тебя есть способность. Эти остолопы, — он окинул взглядом присутствующих. — Эти дураки мне не верили. А я вижу, понимаешь, Зуболом? Вижу ваши способности.
Марату конечно ужасно захотелось узнать, что за способность видит этот человек. Но тот молчал, только буравил юношу глазами.
Басмач, — дед наклонил голову влево. — Награди героя. Сколько не жалко.
Тот, кого назвали Басмачом, полез в карман брюк, вытащил потрепанный бумажник, и, недовольно морщась, достал из кожаного нутра несколько купюр. Марат взглянул на протянутые деньги. Сумма большая, но не дотягивает даже до той, которая у Марата лежит в нижнем ящике домашнего письменного стола.