Дело получалось не очень веселым. Тем более что попытки выйти на контакт с поваром натолкнулись на полное непонимание китайскими товарищами текущей ситуации. Более того, повар заявил, что будет говорить с Братством только в присутствие офицера госбезопасности. Китайского офицера, естественно, а не местного…
Ресторанчик, который сейчас от обилия братков вокруг напоминал осажденную крепость — ждал прибытия этого самого официального лица китайской безопасности. И переговоры должен был вести Двадцать четвертый, как представитель коммунистической партии России. Так как офицер госбезопасности совершенно естественно являлся и представителем Коммунистической партии Китая, в чем сомневаться не стоило. Вот Братство и посчитало, что лучшего парламентера чем Владимир Владимирович Голицин — не найти.
В качестве сопровождающего Двадцать Четвертый рассчитывал взять Строма. Все-таки спортсмен, браток, одновременно вступил в партию. Однако в связи с днем рождения — получилась неувязочка. А портить вечер влюбленным Двадцать Четвертый не стал. И поэтому Марату придется побыть сопровождающим. Как кандидат на такую роль — мальчишка показался Четвертому самым уместным.
Да и Марат не возражал. Более того, он с самого первого раза, еще в резиденции Деда, проникся уважением и почтением к бывшему полковнику. Почувствовал в нем какую-то силу и уверенность. Не физическую силу, и психологическую уверенность, а нечто большее. Поэтому юноша не стал, и не собирался задавать никаких глупых и дополнительных вопросов.
Надо поторопиться. Встреча назначена на семнадцать ноль-ноль, — сказал Четвертый.
Они здорово опаздывали, как понимал Марат. На часах — без пяти минут пять вечера. Однако Двадцать Четвертый не гнал. Он спокойно влился в общий поток машин, иногда даже пропуская чересчур резвых и нетерпеливых водителей.
Если попасть в аварию, да еще и с неприятным исходом — то мы вообще никуда не доедем, — сказал вдруг мужчина, заметив взгляд юноши. — И вообще — если понимаешь, что уже опоздал — так лучше и не спешить…
Около «Бао Си» они оказались на десять минут позже обусловленного срока. На крыльце, держась рукой за перила, стоял приземистый китайский повар. Весь в белом, как приведение, и в высоком белоснежном колпаке.
Вокруг ресторанчика, на скамейках, под деревьями и даже на газонах собрались братки. Человек тридцать, не меньше. Марат видел большинство мельком, но чаще не в жизни, а на фотографиях, на досках почета и достижений — как призеров, в тех или иных видах спорта.
Все они ожидали прибытия «официальных лиц». Лицо китайца было непроницаемо, и совершенно спокойно. Марат вылез из машины и пригляделся к потенциальному сопернику. Нечаев был поражен, если честно.
Повар производил впечатление совершенно неспортивного человека. Было абсолютно невозможно представить, что этот круглощекий, грузный и чересчур толстый в пояснице человек может хоть что-то сделать против даже одного профессионала. Ну, разве что на кухне, без сомнения.
Однако именно этот несуразный китаец умудрился, совершенно не размахивая руками и ногами, без всяких травм, что с одной, что с другой стороны — уложить четверых. И не просто четверых сторонних людей, а спортсменов, готовых и подготовленных к нападению и сопротивлению.
Марат не поверил. Этого не может быть. Этот повар был точно не один. Ему должны были помогать — как минимум два призера олимпийских игр — борец и боксер. Как минимум! А это пухлое недоразумение разве что полотенца держало, чтобы ими связывать загулявших братков.
Но повар, не смотря ни на что, был абсолютно спокоен. Вот он повернул голову к вновь прибывшим. И в этот момент Марат услышал в голове звон, словно его что-то ударило. Что-то очень большое, мягкое, но тем не менее, всё равно — чрезвычайно опасное. Зрение словно сместилось, как будто Марат снова попал в «транс». Как будто организм сам вошел в боевое состояние, не спрашивая хозяина, без всякой видимой причины.
Но теперь на крыльце ресторанчика стоял отнюдь не повар.
Этот мужчина, теперь было отчетливо видно — только один из многих, частица от неодолимой силы. И рука его, которая держалась за вертикальную перелину крыльца — была рукой воина, держащего древко знамени. А вычурная красная вывеска, с золотым драконом и иероглифами — на мгновение превратилась в полотнище знамени, алого, как кровь.
В какой-то момент, проваливая всё глубже в «боевой транс», Марат вторым зрением увидел, как за плечами человека в белом встают колонны и шеренги людей, бесконечное количество. Как развертывается горизонт, открывая второму взгляду невообразимое количество зданий, среди которых можно различить заводы, фабрики, порты, непонятные депо, немыслимое количество техники, энергии и возможностей.
Что это? — глупо спросил Марат.
Аккуратней, — словно из-под воды донесся голос «Двадцать Четвертого». — Если что-то пойдет не так — беги. Этот человек — коммунист, как и я. Он всех здесь порвёт, если потребуется.
Марат отвел глаза от крыльца, пытаясь сбросить наваждение, но оно не отступало. Подсознание требовало полной концентрации всех сил, а бессознательная часть и рефлексы заходились в истерике: Опасность! Опасность! Крайняя опасность!
До сознания доносился лишь голос Двадцать Четвертого. Тот словно читал лекцию:
Коммуниста нельзя победить. Хотя можно убить. Но даже смерть для нас не является оправданием. Будь в стороне и просто смотри. Этот человек крайне опасен. Но мы можем с ним что-то… сделать. Но то, что стоит за ним… То что придет спросить нас, за него… это куда гораздо опасней. И это не остановить, никому.
В этот момент раздался рев мотора. Глухой рокот, который возвещал скорое прибытие чего-то очень быстрого и мощного.
А вот и они, — сказал Четвертый. Марат повернул голову к мужчине, и поразился выражению лица. Улыбка, одобрение, спокойствие и немного гордости — вот что было на лице Двадцать Четвертого.
Позже Марат очень много раз вспоминал эту встречу. Восстанавливал в памяти каждый миг.
Марку машины, которая подъехала, Марат не знал. Да и не было на этой машине никакой маркировки. Не красовался на радиаторе вычурный шильдик или эмблема. Словно те, кто её создавал, вообще не придавали значение никаким условностям, а уж тем более торговым маркам и знакам. Это был не джип, или седан, или купе. Не смотря на то, что весь кузов машины, казалось, был сделан из черного пластика, «это» больше было похоже на снаряд на колесах. Или на атомную подводную лодку — тоже на колесах, и в миниатюре. Все здесь было подчинено не каким-то условностям или определенным параметрам. Нет, здесь, похоже, поработала настоящая идея. Внешне автомобиль был великолепен, но под плавными обводами без единого острого угла угадывалась мощь и скорость «Формулы 1». Не смотря на обманчивое впечатление приземистости, Марат был уверен, что эта машина пройдет по любому бездорожью. И даже по лесу, если потребуется. Ломая стволы деревьев как спички. Было ощущение, что при столкновении с любым другим автомобилем этот кусок совершенства останется стоять на колесах и даже не будет поцарапан. По этой машине, понял Марат — может проехать танк, и хозяин авто даже не пострадает, только поморщится…
С легким «пффф», как будто внутри действительно было герметично — дверца машины открылась. В салоне оказался только один человек.
Это была женщина.
Она легко выпорхнула, как будто мимоходом поправляя обтягивающее серое платье. И улыбнулась так, что юноша облизал вмиг пересохшие губы. Неужели это китаянка? Да нет, подумал Марат, наверно она все-таки европейка, только где-то примешалась восточная кровь. А когда она поправила волосы — такое ощущение что она вообще из южных стран — испанка, или итальянка. Сколько ей лет, интересно? На первый взгляд — не более двадцати пяти. Хотя, приглядевшись, можно понять что далеко за тридцать… Да нет же, ей едва двадцать стукнуло — если посмотреть очень внимательно.
Девушка без возраста миновала кучки братков и подошла к повару, держащему безмолвную оборону у двери своей крепости. Они обменялись парой фраз на китайском, а потом женщина повернулась к оппонентам.
Здравствуйте, — сказала она. — Добрый вечер. Извините за опоздание.
И тотчас же Марат почувствовал, как выходит из «транса». Столько было непосредственности, доброты и мягкости в ее голосе.
Абсолютно никакого акцента. Такое ощущение, что она вообще родилась и прожила всю жизнь в Туле или Смоленске, местная отличница и надежда родителей, а потом закончила какой-нибудь педагогический или даже театральный в Москве. Настолько сильно было ощущение «русскости» в ее голосе. Правильные слова, правильные паузы, идеальные ударения, восхитительные интонации и неуловимый, родной акцент.
Наваждение какое-то. Марату захотелось даже встряхнуть головой.
И вам добрые вечер, — отозвался через секунду Двадцать Четвертый. — Как добрались?
Как ни странно, почти без пробок, — отвечала офицер госбезопасности, и юноша почувствовал, что ему тоже очень хочется задать ей какой-нибудь вопрос. Пусть не важный, пусть даже глупый — но чтобы услышать в ответ её голос, и при очень большой удаче — смех. Очень хотелось послушать, как она смеется, наверно, от этого аж мурашки по коже, если представить.
И девушка засмеялась…
Дальнейшее происходило как в туманном сне. Огромные братки окружили миниатюрную женщину, не подступая, однако, к ней ближе чем на три, а особо отважные — на два метра. У всех на лицах совершенно глупые улыбки.
А что это за марка машины у вас? — раздался совершенно неуместный вопрос.
А-а, это особая модель, — тотчас же отозвалась девушка. — Такая только у меня. И у Джеймса Бонда, — добавила она через секунду, и улыбнулась так лучезарно, что даже небо стало чуть более голубым. Так, по крайней мере, показалось Марату.
Эта фраза, маленькая переделка из древнего сериала — растопила вообще весь лед между собеседниками. Марат смотрел на это представление, и улыбался сам. Он видел, как большие и серьезные мужчины прямо на глазах превращаются в хвастливых мальчишек. Да что там! Самому Нечаеву очень хотелось подойти к китаянке поближе, и спросить что-нибудь. А еще лучше, рассказать что-нибудь. Серьезное и важное. Ужасное или смешное. Таинственное и страшное, чтобы чуть-чуть выделиться в ее восхитительных глазах, чтобы она еще раз улыбнулась, но только ему, одному, лично… Желательно рассказать ей даже не историю, а что-то такое важное… какую-нибудь… государственную тайну. Черт, почему он не знает ни одной государственной тайны? Он бы сейчас с удовольствием ей рассказал! Только для того, чтобы она смотрела, улыбалась и восхищалась.
А в чем суть проблемы, господа? — вдруг спросила китаянка, и на ее лицо набежала тень серьезности. Она обвела всех взглядом, и каждый вдруг захотел посмотреть — что у него под ногами. А еще больше хотелось, чтобы этой тени на ее лице не было.
Как-то в одно мгновение братки выстроились из круга в полумесяц, и только четверо из них остались стоять в стороне. Сейчас они походили на провинившихся детей, полных раскаяния. Один из них кривил лицо так, что казалось, что он сейчас хочет упасть на колени и заплакать, простирая руки и вымаливая прощение.
Абсолютно никаких проблем, — строго сказал Двадцать Четвертый. Выждал две секунды и добавил:
Если мы все придем к мирному соглашению…
Насколько я поняла, несколько ваших друзей, мужчин, — офицер выделила последнее слово. — Не захотели заплатить за еду. И почему то хотели избить вот этого достойного человека, — маленькая рука указала на повара на крыльце.
Ну что вы! — вдруг подал голос один из четверки «отверженных».
Молчать! — голос «Двадцать Четвертого» по жесткости и холоду казался стальным клинком на морозе. Охотничьим ножом, которым можно легко резать замороженное мясо — таким был его голос.
Марат непроизвольно сжал плечи, постарался стать ниже ростом. Теперь он боялся взглянуть на китаянку. Вместо этого он старательно смотрел на ее ноги, и вдруг ему пришла в голову мысль… Что если сейчас начнется драка, то единственные ноги, которые покинут поле боя, переступая через тела и лужи крови — будут как раз вот эти. Обутые в тоненькие серые босоножки на высоком каблуке.
Нечаев усилием воли заставил себя перевести взгляд с ног женщины — чуть повыше. Её тело было прекрасно, само совершенство. Ничего лишнего, и все на месте. Но мысль не отступала. Это совершенное тело обучено и подготовлено так, что обладательница его убьет любого присутствующего здесь. Одним ударом, отмахнувшись как от мухи. Его, Марата, и этих братков — учили побеждать. Учили годами, хорошие тренера.
Но её обучили не побеждать. Её обучали — убивать. И не хорошие тренера, а лучшие…
Самый здоровенный из провинившейся четверки (Марат вспомнил его, это был боксер по кличке Апач) — торопливо достал из карманов штанов пухлый потрепанный бумажник, и стал трясущимися руками вытаскивать разноцветные купюры.
Отставить, — металлическим голосом скомандовал Четвертый.
Он повернулся к женщине и совершенно другим, ласковым и доверительным голосом начал говорить:
Произошло полное недоразумение. Мы приносим свои глубочайшие извинения, и готовы возместить любой ущерб. И материальный и моральный. И чтобы впредь такого не повторилось, Братство обещает и дает слово, что господин Лю Сянфэй, — Двадцать Четвертый указал на повара. — Будет в совершеннейшей безопасности в этом городе. Ему будет оказаны высочайший почет и уважение. Про него даже напишут в местных газетах. Соответственно, виновники недоразумения, — рука Четвертого указывала уже в другую сторону. — Понесут суровое наказание.
Китаянка кивала с легкой улыбкой, а Двадцать четвертый продолжал:
Естественно, мы крайне надеемся, что инцидент будет исчерпан. И не будет нести никаких последствий, кроме добрых и дружественных отношений. Мы можем на это рассчитывать?
Офицер госбезопасности теперь смотрела вниз, словно раздумывала, и принимала какое-то важное решение. У Марата от этой её позы, и легкого раскачивания из стороны в сторону (как громадная и при этом чрезвычайно ядовитая змея выглядывает из норы, ей богу! — подумал он) — поползли холодные капли пота по спине. Юноша вдруг понял, что находится на волоске от таких неприятностей, что все беды, которые были в его жизни — это не более чем пыль на ветру.
Да, — кратко ответила китаянка, и по рядам мужчин пронесся облегченный выдох.
Да, — повторила она. — Конечно. Я услышала вас. Спасибо за понимание. Мне, конечно, пора… Прекрасный вечер…
Мозг Марата чуть не взорвался. Ему показалось, что еще чуть-чуть, и эта женщина выберет его из всех, предложит продолжить прекрасный вечер, сначала у нее в машине а потом… Какая то идиотская идея, безумная надежда на неосуществимое счастье… Ведь чудеса случаются!
Но машина взревела, и офицер госбезопасности уехала.
Некоторое время все стояли, в молчании и неподвижности. Казалось, что само солнце помрачнело, и мгла заполнила улицу.
Что это было? — спросил вдруг чей-то голос. — Что это, черт побери, было?
Все они стояли, потные и растерянные, у крыльца китайского ресторанчика. Повар ушел, зато вышла мамаша с двумя детьми. Недовольно окинула взглядом собравшихся.
Это была коммунист, — вдруг сказал Двадцать Четвертый. — Она — одна из тысяч, из миллионов. Это не талант, не какая-то тайная технология, не супер-пупер спецслужба. И уж тем более это никакая не супер-героиня. Это труд, подготовка, упорство и терпение. То, что вы видели сейчас…, - голос Двадцать Четвертого на несколько секунд замолчал. Словно он подыскивал слова, или наоборот — давно их знал, но боялся произнести.
Это была энергия, воля и мощь целого народа, — произнес он, чеканя и рубя каждое слово.
Когда то и мы были такими же, — горько и гораздо тише добавил полковник.