Василий Петрович – это директор нашего детдома. Отец всех народов.
Нам с ним повезло.
Когда больше не к кому, все бывшие “дети” шли к нему, чтобы спросить мудрого совета. Вроде как ходят к бабке-гадалке, когда запутаются в жизни. Да идти-то и в самом деле было не к кому.
Благодаря нам у Василия Петровича вышла не жизнь, а сплошное кино.
Причем препаршивое. Вот кто уверен, что жизнь куда фантастичней любой выдумки!
Кричать на воспитанников он, придавленный чужими судьбами, попросту не мог. Однако ровно, смиренно, стоически боролся с бедами, которые вплела судьба в детдомовские жизни. Он был на удивление сильным человеком, тихий, седой ВП, вымирающий ныне вид человека-подвижника.
У него, наверное, не память, а какая-то летопись неустроенных судеб.
Вступление в жизнь вроде бы есть, а вот сюжет всегда недоразвит, всегда обрывается. Кусок рукописи обожжен. Как он все это разгребал?
Как вообще молодому парню могла прийти в голову такая идея: отдать всего себя борьбе с сиротством?
Но не могли же детдомовцы все свои нескладные жизни повесить на несчастного Василия Петровича, как зимние пальто в гардероб! Поэтому они не злоупотребляли походами к отцу-директору. Незачем зря человеку мозги парить. Он про их будущее и так все знает.
По-змеиному выгнув шею, я вошла в кабинет. Белая голова нашего любимого директора склонилась над бумагами. Увидел меня, пристально вгляделся в мое лицо.
– Садись, Оля, – мягко сказал Василий Петрович.- Оля, ты чем-то занимаешься? – так же тихо спросил он.
– Я живу!
– Где-то работаешь?
– Нет. За прилавком не буду стоять – из принципа. Секретаршей – в ширинке у начальника – тоже сидеть не нанималась. Я не знаю, кто я и зачем. Знать бы, откуда, собственно, я такая выпала и куда такую мне себя сунуть.
Василий Петрович переварил сказанное мной, потом произнес:
– Свет надо нести в мир, Оля.
– Я не умею…
– Ты же умная девушка, Оля. Ты и стихи писала.
– Да, умная. Задним умом. А стихи сами писались. Только ничего они не дают. Я и бросила.
Про Машку я промолчала. Узнав о ней, Василий Петрович не расстроился бы, нет. И не удивился. Он давно привык к подобному развитию событий. История с моей брошенной Машкой только подлила бы горечи на дно его души. А мне так хотелось чем-то похвастаться, порадовать
“папу”! И я решила молчать.
Свет нести… Осветлиться, что ли? Вон, недавно Юльку встретила.
Леди Ю. Решила стать платиновой блондинкой с MTV. Волосы выкрасила, а глаза остались прежними; в них – собачья преданность любому, кто наденет на ее шейку поводок.
– Шлюшка? – спросила я ее.
– А ты – не так? Ты – не так? – с пронзительной обидой в голосе спросила леди Ю.
А я – не так.
Этот цвет убил в ней девчонку, убил возможность беззаботно смеяться.
Ей осталось только одно – искать хозяина. Надо как-то противостоять этой силе, ведущей нас в рабы.