Ехать в молчании женщинам было скучно.
— Мама! — Нелли сунула голову под тент. — Давай хоть песню споём, что ли. Ведь Сол… То есть магистр Торментир обещал, что нас никто не слышит.
— А ты подыграешь? — лукаво спросила Эйлин.
— А то! Любой каприз! — залихватски взмахнув смычком, ответила Нелл.
— Ну-ну! — и Эйлин затянула:
— Гоп-стоп!
Мы подошли из-за угла.
Гоп-стоп!
Ты много на себя взяла…
Нелли хорошо знала эту песню и, посмеиваясь, в какой-то ресторанной манере наигрывала мотив. Мелис вытаращил глаза. У Торментира от удивления открылся рот. Лидброт внимательно вслушивался в слова песни. Мохнатые лошадки резво рысили по пыльной дороге. Нелли была невероятно довольна произведённым эффектом.
— Что это? — изумлению Мелиса не было предела. — Госпожа Эйлин, что вы пели?
— А что? — смеясь, ответила та. — Песня как песня. Ну, бандитская, правда.
— Как вы, приличная и серьёзная женщина, можете петь такое? — Торментир начал приходить в себя.
— А я не приличная и не серьёзная, я люблю пошутить, посмеяться и спеть прикольную песню, — Эйлин хохотала. Нелл, заливаясь, вторила ей на облучке.
— Ужас, — проворчал маг.
— Простите, Солус. Я всё время вас шокирую. Но, может, вам спеть приличествующую мне грустную песню о любви?
— О, давай, мама! — Нелли не терпелось сыграть что-нибудь, словно не она водила смычком, а смычок управлял ею. — Давай ещё!
Эйлин кивнула, и они с Нелли запели:
— Летний дождь, летний дождь
Начался сегодня рано,
Летний дождь, летний дождь
Моей души омоет раны.
Мы погрустим с ним вдвоём
У слепого окна…
Протяжно печалилась скрипка о несвоевременной любви, и все ощутили эту светлую грусть. Эйлин, допевая припев, вдруг почуяла неладное. Торментир побледнел и изменился в лице:
— Довольно! Прошу вас, перестаньте! — хриплым шёпотом произнес он и закрыл лицо руками.
Песня мгновенно смолкла. Даже у Нелли не хватило нахальства протестовать и продолжать. Торментир, не говоря больше ни слова, выпрыгнул из фургона и пошёл рядом с ним широким шагом. Эйлин, словно ища поддержки, взглянула на Лидброта.
— Ничего, Эйлин, со временем это у него пройдёт. По крайней мере, я надеюсь.
— Да что с ним? Неужели я его опять обидела?
— Нет, конечно, нет. Его обидела сама жизнь…
— По-моему, здесь, на Сариссе, каждый из нас начал новую жизнь, — резко сказала Эйлин.
— Вы совершенно правы, и всё же над каждым из нас витают тени его прошлого. У Солуса эти тени очень мрачны.
— Как бы для него эти тени не стали реальнее окружающих людей, — хмуро ответила Эйлин.
— Не беспокойтесь. Вы — прямая и открытая натура, и вы думаете, что все вокруг должны быть такими. Может, под вашим влиянием — а оно велико — что-нибудь изменится.
— Изменится?
Лидброт лукаво улыбнулся:
— В ваших силах сделать многое, дорогая Эйлин. Только не торопите события…
— Ладно, ладно, — Эйлин поспешила закончить разговор, который, как ей показалось, принял совсем не нужный для неё оборот.
— Солус! — высунулась она наружу. — Не жарьтесь на солнце в чёрной одежде! Полезайте обратно!
Мелис чуть придержал лошадей, и Торментир неожиданно легко запрыгнул в фургон.
— Вы в порядке? — тихо спросила у него Эйлин.
Он молча кивнул.
— Простите, я не хотела вас расстраивать. Больше не буду так петь.
— Нет, Эйлин, ничего. Вы хорошо пели. Просто песня, — он на мгновение запнулся, и в его мыслях Эйлин уловила отзвук невыразимой тоски по давно умершей женщине. — Песня слишком грустная.
Настроение у Эйлин очень испортилось. Что послужило тому причиной — она не хотела в этом признаваться даже самой себе.
— Ну конечно, тени прошлого, — пробормотала она себе под нос.
И до наступления сумерек под тентом было тихо. Только Нелли с Мелисом пересмеивались, время от времени подгоняя лошадок.