Впрочем, слухи и сплетни — неотъемлемая часть нашей жизни. Им можно верить или не верить — невозможно их не знать.
— Так ты был в Пянджшере? — удивился я.
— Был, — коротко ответил Сергей.
Однако конкретизировать, как же он оттуда оказался в нашей пятой гвардейской, не стал. Впрочем, я и не настаивал. Мне это было не так уж интересно. Куда интереснее было узнать, что же произошло в Герате после того, как меня эвакуировали. Потому что по скупым газетным строкам вообще ничего понять было невозможно — цензура.
Впрочем, моего нового соседа по палате не было нужды уговаривать рассказывать. Он абсолютно не нуждался в собеседнике, он нуждался в слушателе. Видно, здорово накипело у парня на душе.
— Понимаешь, та операция провалилась на всех направлениях, — говорил он. — Когда это стало ясно, вместо того, чтобы поджать хвосты и потихоньку удалиться, наши светлые штабные головы решили штурм повторить. Говорят, один только Юркин попытался возражать и доказывать нецелесообразность и абсурдность этого решения, да только его никто не послушал.
Что и говорить, Юркин был классным офицером. В те времена в Туркестанском округе служили два высокопоставленных политработника по фамилии Юркин. Они не были родственниками, просто однофамильцы. Виталий Владимирович Юркин служил начальником политотдела нашей пятой гвардейской дивизии, его очень уважали за принципиальность, честность и человечность, а также за то, что он не отсиживался в штабе и принимал участие во всех боевых операциях. Второй Юркин… Коротко сказать, к нему отношение не было столь однозначно положительным.
К слову, в то время у нас в дивизии вообще подобралось неплохое командование. Комдив, генерал Касперович, умел строить взаимоотношения как с начальством, так и с подчиненными, а главное, с командирами так называемых дружественных банд. Если бы не «светлые головы», как их назвал мой новый сосед по палате, из вышестоящих штабов, в зоне ответственности дивизии были бы тишь и гладь. Однако не все от Касперовича зависело, а потому и щепок летело куда больше, чем должно лететь при разумной рубке леса. Его заместитель, полковник Яштаков, хоть и был грубоватым ругателем, тоже умел воевать… Не случайно же оба они пошли «наверх» после замены из Афганистана.
Но все это, повторюсь, так, к слову.
— А тут еще один придурок, главное офицер, командир роты, а не просто какой-то щенок-первогодок, вдруг ни с того ни с сего прямо с «передка» сорвался на «бронике» в сторону прорвавшейся банды, — продолжал Сергей. — Всех ведь предупредили, что банда прорывается, на направление прорыва срочно перебрасывали спецназ и вертолеты, а этот, похоже, решил в одиночку с бандой справиться… Звездочку заработать, наверное, хотел, скотина… Ну и заработал, так его расперетак!
О том, что этот придурок сидит перед ним, мой сосед не знал. И объявлять об этом я не собирался. Однако, хотя и очень хотелось перевести разговор в другое русло, делать это не стал.
— А чего он поперся-то?
Уж не знаю почему, но Сергею этот фрагмент провальной операции запал в душу больше всего. Наверное, его потрясли потери, которые были дополнены моим собственным безрассудным поведением.
— А хрен его знает, — он пожал, застонав от боли, перебинтованными плечами. — Там целое разбирательство потом устроили. Последним этого идиота видел его же солдат. Тот рассказывал, что хотел сопровождать своего командира, а тот его отослал… В рубашке родился парень… А водитель «бэтра» и пулеметчик, который внутри машины сидел, погибли. Будь моя воля, я бы его, кретина, сам бы расстрелял. Из-за них, таких горе-командиров, все беды, из-за них у нас такие потери. Эта гребаная война никому не нужна, в ней каждую каплю солдатской крови беречь надо, а они, скоты, ее ведрами проливают, звездочки себе зарабатывают… Вся эта операция изначально была обречена на высокие потери, а тут еще и мы, непосредственные командиры, штабным помогли.
Слушать такую отповедь было невероятно тяжело. Но я прекрасно понимал, насколько он прав, это весь израненный парень.
— А что с ним самим, с тем ротным, было потом?
Похоже, Сергея этот вопрос интересовал меньше всего. Он ответил равнодушно:
— Никто не знает. По самому БТРу саданули не то из гранатомета, не то из «безоткатки», и сразу топливо сдетонировало. Погибших солдат, которые оказались в «бронике», нашли, а его нет. Тут несколько вариантов имеется. Либо его «духи» с собой увели. Либо вертолетчики подобрали и прямиком в Союз вывезли. Скорее всего, в Кушку. Второе более вероятно, потому что вряд ли «духи», вырываясь из окружения, стали бы с пленным возиться… Хотя, может, утопили. Или в «зеленке» бросили… Короче говоря, куда он подевался — толком неизвестно.
Хорошо, что он этого не знал. Потому что если бы знал, трудно предсказать, что он со мной сделал бы, даже несмотря на кашель и ранения. Хотя бы потому, что я не стал бы сопротивляться.
— Может, у него была какая-то личная причина с «передка» сорваться, — попытался я робко вступиться сам за себя.
— Не может быть такой причины, чтобы подчиненных бросить и солдат под смерть подставить! — резко оборвал меня Сергей и снова закашлялся.
По большому счету, он прав. Да и не по большому счету, а просто по-человечески. И я бы никогда так безрассудно не поступил, если бы не слова Вологодского о том, что Любаша при смерти и хочет меня видеть.
— Но он мог не знать, что там банда прорвалась, — попытался я еще раз оправдаться.
— Мог и не знать, — признал сосед. — Говорят, он только перед этим из боя вышел… Может, контужен был, может, «крыша» поехала… Но в любом случае, брать машину и солдат и без разрешения срываться он не имел права. Его командир потом рассказывал, что пытался его удержать, да только тот его не послушался…
Что?.. Мой командир пытался меня удержать?.. Так ведь это сам Вологодский разрешил мне воспользоваться его личным БТРом! И, выходит, он же показал потом при разбирательстве, что пытался меня удержать… Наверное, он просто таким образом оправдывался, чтобы у него не было неприятностей из-за меня.
— А где сейчас этот командир? — я постарался задать вопрос максимально равнодушнее.
— Какой командир? — не понял Сергей.
— Ну, этот, который пытался отговорить придурка…
— Заменился уже, — рассказывал сосед по палате. — Поехал к себе на родину вроде бы.
А куда же ему еще деваться? Старый как мир, российский (а в недавние времена и советский) анекдот звучит так: «Все звери равны. Лев равнее всех». Чтобы не тратиться на жилье, офицера нередко предпочитают посылать служить в места, где у него имеется квартира. Так что место службы Вологодского вычислить было совсем нетрудно.
…С этого разговора мне стали немилы прогулки по городу, в результате которых я узнавал что-то для себя новое. Даже визиты в магазинчик, который на местном жаргоне именовался «У бабы Насти» не приносил облегчения. Вообще-то тут нынче работал Бяшим — о нем отдельная история. А некогда, по местной легенде, в магазинчике работала некая татарка по имени баба Настя. Она была добрая и доверчивая, офицерам верила на слово и отпускала питье в долг, а потому и имя ее увековечено в названии магазинчика.
Торговавший в мои времена Бяшим сразу спрашивал:
— Тебе вино холодное или нет?
Холодный «ризлинг» стоил на пятьдесят копеек дороже, но зато был из морозилки.
…Короче говоря, проклятия Сергее меня задевали. Хотя бы потому, что он выражал мнение офицеров дивизии. Я мог бы доказать и переубедить его лично. Но мнение всех оставалось бы прежним. И я решил поехать к Вологодскому и объясниться с ним. Ведь по большому счету именно он подставил меня под «духов». Он ЗНАЛ, что банда прорывается именно в том направлении, на которое он меня послал. И я решил, отправляясь в реабилитационный отпуск, заехать к нему.
Лучше бы не ездил.
Потому что дверь на мой звонок открыла… Дверь открыла Любаша. На ее лице последовательно и стремительно сменилась целая гамма чувств. Дежурная улыбка быстро вытеснилась растерянностью, потом удивление…
— Костя, ты?..
И я тоже не мог предполагать увидеть здесь именно ее. Она же умирала…
— А как твоя рана? — вместо приветствия спросил я, еще надеясь на что-то.
Однако чуда не произошло.
— Какая рана? — с недоумением спросила она. — Это же ты был ранен…
Словно завеса упала с моих глаз. Я вдруг в полной мере понял и оценил все коварство экспромта Владислава. Он понимал, что имя Любаши заставит меня бросить все и устремиться к ней. Он знал, что банда прорывается именно в направлении разрушенного моста. И он, услышав мою угрозу доложить о том, что я его предупреждал о безрассудстве плана, направил меня туда, чтобы разом избавиться от всех проблем.
Самым трагичным в тот момент стало то, что Владислав оказался дома. Не будь его, я бы перегорел, перекипел, пережил тот первый момент своего прозрения, возможно, все было бы иначе. Но тогда я отстранил Любашу и шагнул в квартиру. Из комнаты выглянул Владислав. И я больше не помнил себя…
Так я и «залетел» по сто второй. Адвокат с банальной фамилией Семенов высосал у меня все немалые по тем временам деньги, которые у меня оставались после Афганистана и после этого бездарно провалил мою защиту. Десять лет! Могли бы и пятнадцать, — разъяснили мне впоследствии сокамерники. И я до сих пор не знаю, правильно ли я поступил, отомстив таким образом за себя и за тех двух парней, имен которых я так и не узнал.
— И куда же ты теперь?
Александр Шустиков глядел на меня с нескрываемым сочувствием. Если бы я сам знал…
— Некуда мне деваться?.. — признался ему откровенно. — Как говорится, ни кола, ни двора… Хотелось бы просто исчезнуть куда-нибудь и начать новую жизнь. Да вот только это невозможно…
Тут-то и произнес Шустиков слова, который повернули мои стопы на юго-запад.