Меня подобный финал его речи несколько озадачил. Да что там несколько — вообще сбил с толку. Чего ж тогда было голову столько морочить собравшимся о былой славе славян, чтобы вот так самого себя оборвать и впасть в пессимизм.
— Ну ладно, допустим, вы правы. Но что тогда вы ждете для славянского мира завтра?
Этот вопрос задал я. И по тому, какая тишина последовала за ним, это интересовало и остальных присутствующих.
Оратор слегка улыбнулся, смущенно так, мол, извините, братцы, за такие откровения и предсказания. Чуть развел руками.
— На этот вопрос ответ не так прост, как вы думаете, — выступавший глядел прямо мне в глаза. — Однако, судя по всему, перспектива у нас безрадостная. Часть славянских народов, по большому счету, уже куплена Западом. Часть все тот же Запад стравливает между собой. А остальные мы сами доуничтожаем… Так что ничего хорошего.
Черт меня принес сюда! Это значит, что нашим детям, моему Ярославу, уготована судьба жертвенной овцы?
— Тогда зачем все это? — я обвел руками собравшихся. — Вы собрали всех этих ребят с целью, чтобы рассказать им о том, что у них нет будущего?
Такая постановка вопроса оратору не понравилась. Он нахмурился.
— Я бы так не сказал. Любой человек знает, что рано или поздно умрет. Однако это знание не мешает ему жить и наслаждаться жизнью, — сказал он.
— Однако, во-первых, это не значит, что ему нужно об этом лишний раз напоминать, — возразил я. — И потом, мы знаем, что именно в сменяемости поколений состоит прогресс человечества. Каждый из нас знает, что рано или поздно умрет, однако видит смысл своего существования в том, чтобы дать жизнь и обеспечить будущее своих детей, своей страны, своего дела… А вы говорите о том, что мы умрем, а на наших детях или внуках прекратит существование наш народ, наша страна, да и весь славянский мир в целом!
— Но это будет благом для всего человечества! — не сдержался, воскликнул оратор.
Он уже не был тем спокойным добрым преподавателем, который вещал неразумным ученикам вещи, о которых они не смыслили. Он горячился, он теперь ДОКАЗЫВАЛ свою правоту. Его охранники глядели на меня настороженно и неприязненно. Очевидно, они не привыкли, чтобы с их шефом спорили, чтобы он потерял выдержку.
— А мне плевать на все человечество! — рявкнул я. — Если мы встретимся с инопланетянами, вот тогда я буду гордиться всем человечеством. А пока сравнивать не с чем… Природа пустоты не знает и не терпит. Кто придет сюда, в Москву, в Тамбов, в Новосибирск и в Хабаровск, когда, по вашему прогнозу, славянского мира не станет? Китайцы, японцы, весь Кавказ, американцы, негры, индейцы, австралийские аборигены — кто именно?
— Да поймите вы… Не знаю как вас…
— Константин.
— Поймите, Константин! Это же историческая диалектика! — воскликнул ментор. — Спорить с ней все равно, что спорить с законом всемирного тяготения! Цивилизации не могут существовать вечно, рано или поздно они исчезают, распадаются!
Слышать это было очень неприятно. Но в этом виделась своя правда. И все же… Все же я уже закусил удила.
— Если бы люди при создании крупных империй или даже самого мелкого государства знали, что со временем их потомки исчезнут, они не стали бы заниматься осуществлением своих гигантских проектов, — высказался я.
— Это поза страуса! — оратор уже поднялся со своего места, засунул левую руку в карман брюк, а правой отчаянно жестикулировал. — Знать, что тебя ждет завтра и быть готовым к этому — это позиция человека. Причем, человека настоящего, подлинного, настоящего. Если бы люди рассуждали подобным образом, как вы, мы и в самом деле до сих пор сидели по пещерам или бродили по джунглям, как в Амазонии.
Сравнение со страусом меня опять задело. И в то же время чувствовал я в его словах некую правоту. Все услышанное еще предстояло осмыслить. А потому я решил сдержаться, чуть сбавить тон.
— Насколько я знаю, путь исторического прогресса всегда имеет несколько вариантов развития. Во всяком случае, складывается такое впечатление, когда анализируешь события того или иного исторического периода. С точки зрения истории, кто победит в Столетней войне, значения не имеет, но только один человек, Жанна д'Арк, сумел повернуть ее ход в сторону, благоприятную для Франции… Так не может ли получиться так, что и сейчас возродится на свет какой-то пра-Словен, который сумеет повернуть историю в нужное русло и спасет славянство?
Мой собеседник уже взял себя в руки, опять глядел спокойно и чуть грустно.
— Вы задаете вопрос из области абстракции, — попытался он уйти от ответа.
Пасуешь, парень! Не надо пытаться выкручиваться! Коль назвался груздем…
— Но ведь вы же сами говорили, что любая схема достаточно абстрактна, — додавливал я. — Значит, в нее теоретически можно привнести дополнительный, более или менее вероятный, фактор, который в принципе может повлиять на теоретическую модель развития ситуации в ту или иную сторону. Я не прав?
Он пожал плечами.
— Теоретически рождение пра-словена, вернее, его возрождение, конечно, можно допустить. Только сама по себе самая благая идея не имеет конструктивной силы. Сила должна обладать силой материальной, хотя я и понимаю, что это звучит сродни «масло должно быть масленым», а «экономика должна быть экономной»… Чем плохи были идеи Христа? Разве он проповедовал насилие? А сколько войн прошло под его именем, сколько людей уничтожено? А разве Магомет проповедовал, что мусульмане между собой отношения должны выяснять силой? Но откуда тогда войны между шиитами и суннитами?.. Нет, уважаемый Константин, сама по себе идея мало что стоит, а сам по себе человек с самыми благими намерениями ничего не сможет сделать против исторических закономерностей.
— Значит, мы все обречены на то, что от нас ничего не останется, и от нашего мира останутся одни только развалины культуры, как от царства хеттов или шумеров?
Этот вопрос задал не я, а один из присутствовавших молодых людей. Однако вполне мог бы то спросить и я, правда, без упоминания этих экзотических народов.
Оратор опять слегка пожал плечами:
— Не знаю. Этого никто не знает, потому что пророчествовать человеку не дано. Если история будет за нас, она обязательно даст нам шанс. Как в тринадцатом веке дала такой шанс Новгородской республике, послав им князя Александра Ярославича, а потом неведомо по каким причинам в ста километрах от города повернувшая татарскую орду обратно в степь. Тогда наши предки шансом воспользовались должным образом. Ну а кто может сказать, сумеем ли мы воспользоваться таковым же? Найдется ли в нужный момент у нас новый Александр, новая Жанна, новый Гарибальди?.. Не знаю. Знаю другое, — вдруг патетически возвысил он голос. — Во что я верю, так это в то, что если появится такой исторический шанс, всегда должны найтись патриоты, которые смогли бы им воспользоваться. Потому что только патриоты, любящие свое отечество и свой народ, смогут его возродить. Так было всегда! И так будет!
Это звучало красиво. Молодежи это понравилось. Они аплодировали.
А мне такой финал не понравился. Потому что сидеть и ждать, пока тебе и твоему народу судьба пошлет некий шанс — это не по мне. Это молодежь может думать, что у нее все в будущем. Человеку зрелому, которому осталось жить меньше, чем он уже прожил, пассивное сидение в кресле и ожидание светлого будущего непозволительно.
…О том, что именно в Сербии сейчас проходит передовой фронт борьбы славянства с силами, которые пытаются нас доразбить, доразвалить, доподкупить, дораздробить, духовно дообесславянить, на сходке не было сказано ни слова. Однако именно там и тогда я решил для себя окончательно: поеду.
Да, я понимал, что тот оратор во многом прав. Действительно, славянский мир сейчас переживает кризис. Выберется ли он из пропасти, в которую сползает, и в самом деле никто сказать не может. Более того, я вполне отдавал себе отчет, что там, в Югославии, решается не нечто вселенски глобальное, а более чем частная, с точки зрения всего славянского мира, задача. Было очевидно, что погрязший в быту славянин-мещанин ни в одной стране не поднимется на защиту своего брата — такого же православного славянина, только живущего за тридевять земель, на далеких неведомых Балканах. Я не был настолько наивен, чтобы мечтать, что крохотная Сербская Краина может стать неким детонатором, способным всколыхнуть нашу закисшую славянскую гордость и поднять все народы с колен. Я не верил, что обнищавшая православная церковь, сама раздираемая внутренними противоречиями и скандалами, сможет стать объединяющей силой, которая повела бы нас на Поле Куликово…
Все это я понимал. И в то же время во всей очевидности мне стало ясно иное. Именно там, на Балканах, я смогу сделать хоть какую-то малость, которая — вдруг! — сможет предотвратить превращение Ярослава и его будущих детей в рабов неких будущих пришельцев. Моего Ярослава, детей запавшей мне в душу Ларисы-«администрации», всех тех малышей, которых великовозрастные государственные дяди лицемерно именуют «нашим будущим».
Мне стало ясно, что и наши, внутрироссийские, беды проистекают оттуда же, из той же диалектики, о которой вещал оратор. Чтобы обескровить оплот славянства, русскую нацию, а точнее сказать, российский народ (он же советский), на протяжении двадцатого века именно против нас развязывались гигантские войны. И в ходе каждой из них решалась единственная задача: уничтожить как можно больше славян. Какие народы понесли самые большие потери в годы второй мировой? Русские, белорусы, поляки… Какие задачи мы решали в Афганистане? Ради чего я там проливал кровь подчиненных? Только для того, чтобы как можно больше смелых и активных людей сложили головы, а по им, по этим головам и за нашими спинами политики разваливали страну, которой мы служили, нувориши сколачивали свои капиталы, наверх продирались самые бессовестные. Чтобы продолжить преступление против славянского мира, штамповались «агенты влияния», которые подталкивали большие и малые народы России к максимальной дестабилизации внутриполитической ситуации. Для того, чтобы расшатать экономику страны, потоком утекали в западные банки заработанные страной денежки, за бесценок распродано достояние государства в руки богатым манкуртам. В угоду фарисейски проливающим крокодиловы слезы международным банкам и фондам, мечтающим окончательно прибрать к рукам богатства нашей страны и превратить ее необъятные просторы в всеземную свалку опасных отходов, подолгу задерживается выплата зарплаты — чтобы курильчане просились в Японию, Дальний Восток прибрали к рукам китайцы — и так далее по кругу.
…И тогда я понял главное. Каждый человек, в котором еще осталось что-то от гордых предков, ведших свой род от Словена, Ляха, Чеха, Святогора и других праславянских предков, имена которых мы напрочь забыли, от первой славянской Праматери, от той самый Уточки, из яичек которой произошло все сущее в мире, каждый человек, который еще не забыл, что он СЛАВЯНИН, должен поднять голову и восстать ото сна и от спячки. Это не значит, что все должны схватиться за автоматы и начать крушить всех неславян. Вовсе нет. Но только хватит нам призывать варягов, чтобы они правили нами. Нужно гнать тех наших правителей, которые с потрохами продались иноземцам за всемирные премии и высокие иностранные звания. Пусть политики вспомнят, из какого корня они произошли. Пусть журналисты напоминают наРОДу, из какого СЛАВного он РОДа. Пусть писатели расскажут о том, что от Балкан до Чукотки проживают РОДные братья!
Ну а мы, военные, должны быть там, где убивают НАШИХ. Потому что тогда и у нас в стране хоть что-то изменится к лучшему…
И вдруг я, словно лошадь на полном скаку, остановился, услышав в глубине души легонькое подхихикивание внутреннего голоса.
Костя, Костя, — ерничал он. Ну не дитя же, не юнец, подобный тем, которые только что разошлись с этого собрания. Не будь же так наивен! Ты оглянись вокруг! Это вот тот рыжий политик, больше всех нахапавший от приватизации, одумается и вспомнит, что он славянин? Это вот тот рыжий же поэт, громогласно и талантливо охаивающий все русское, тоже вдруг встрепенется и вспомнит, что славянин? Это журналисты самой популярной газеты, взахлеб воспевающие все, что идет в ущерб твоей стране, вдруг вспомнят, что они тоже славяне? Или ты мечтаешь, чтобы вспомнили о славянских корнях все те бессовестные военные, которые продавали и продают оптом и в розницу оружие и военное имущество при распаде СССР и при выводе войск из-за границы?.. Окстись, Костя, да какие они славяне? Даже если вдруг в них отыщется толика славянской крови, так и та проистекает из порядком подзагнившего корня…
Нет, на духовное и физическое возрождение славянизма сейчас рассчитывать не приходится. Это горько, но, увы, скорее всего, правда.
Так что же? Руки на себя из-за этого наложить? Действительно в преступный мир податься, пополнив плотные ряды грабителей, которых несть нынче числа от самых верхов на всей Руси некогда Великой? Плюнуть на все и в бомжи податься?..
В конце концов, пусть судьбы мира заботят те неведомые мне силы, которые его породили и управляют его судьбами. А мы созданы таковыми, что каждый из нас отвечает сам за себя. Перед своей семьей, перед своими детьми, перед своей совестью. Я не знаю, есть ли возмездие где-то на небесах. А на земле нет больших судей, чем эта троица. Семьи у меня нет. Остается сын и совесть. Ради них я уеду. На Балканы. Потому что сегодня, скорее всего, это единственное место, где я по-настоящему нужен.
Море слегка колыхало катер. Небесная синь слепила, по волнам бегали блики. Теплый, соленый на запах, приятный ветерок (кажется, бриз?.. или пассат?.. ничего в морском деле не знаю…) легко обдувал мое лицо.
…Я с детства мечтал о том, чтобы хоть разок вот так, на маленьком суденышке, одному побыть в открытом море. Чтобы лодка, чтобы море, чтобы чайки, чтобы я один на много миль вокруг… И чтобы потом был девственный остров и прекрасная незнакомка на белоснежном берегу…
Однако сейчас меня мое положение не радовало. Потому что это был не отдых. Это была капитуляция. Полная и безоговорочная капитуляция. И даже факт, что это не я капитулировал, что это меня капитулировали, не утешал. Потому что я должен был, обязан был сопротивляться, я должен был найти слова, чтобы убедить других, мне нужно было что-то сделать такое, чтобы развитие ситуации пошло по другим рельсам.
Не сделал, не нашел, не сумел. И теперь запоздало изобретал, что должен был сделать.
Воистину любой генерал готовится к войне прошедшей. Не мной сказано, но зато как точно!