Они вошли в здание почты.
Перевод Роберту был, а письма не оказалось.
— Вот видишь, — сказал Роберт, — письма нет.
— А перевод от кого?
— Перевод от матери.
— Почему же Нонна не написала? — поинтересовался Георгий.
— Да уж верно, на что-нибудь дуется, — пробурчал Роберт.
Георгию захотелось его утешить.
— Ничего, — сказал он. — Письмо придёт. На этом этапе перевод важнее.
Приятели вышли на набережную и зажмурились. Облака, застилавшие небо, разошлись, солнце золотило крыши и стены. И море точно щурилось под прикосновением света, тёмно-зелёные складки мягко обозначались на его поверхности. Из винного подвальчика доносились шумные, перебивающие друг друга голоса, а из магазина грампластинок неслась мелодия.
— А где-то дождь и слякоть, — сказал Георгий восторженно.
— Где-то даже снег, — сказал Роберт. — И, может быть, даже собачий холод. Не умеют люди ценить солнце.
— И вообще даров природы, — обобщил Георгий.
— Люди любят дёргать друг друга, им не хватает теплоты.
— И доброжелательности, — добавил Георгий.
— Особенно это относится к женщинам, — сказал Роберт. — Ну что ей стоило черкнуть несколько слов? Я ж не прошу написать диссертацию.
— Ты очень переживаешь, — покачал головой Георгий. — Я просто в тебе узнаю себя. Если я привяжусь, я мучаюсь.
— Я живу с открытой душой и не признаю этих штучек, — пояснил Роберт, — у неё много достоинств, но характер нелёгкий. Когда бы ты ни вырвался к ней, она тебе непременно скажет: «Я не хочу сидеть в четырёх стенах». Слушай, Георгий, мне не семнадцать, чтоб ходить по улицам. Мы взрослые люди.
— Может, ей хочется и ресторан? — спросил Георгий.
— В ресторане я могу посидеть с Манаджаровым. Неужели она не в силах понять, что, если уж я к ней прихожу, прерывая творческую работу, бросаю друзей, дела, обязанности, то, значит, мною владеет потребность домашнего уюта, пристанища, чего-то истинного, изолированного. Хочется другой атмосферы.
— А ты объясни ей, как ты занят.
— Десять тысяч раз объяснял.
— Она должна бы ценить твоё отношение.
— Каждый нормальный мужчина так скажет, — у Роберта был огорчённый вид, — но для женщин не существует логики.
— Трудно с ними, — сказал Георгий.
— Вдруг она захотела ребёнка, — Роберт пожал плечами, — говорит, это — право женщины. Я полгода ей объяснял: так нельзя, должно быть чувство какой-то ответственности. Материнство — это серьёзная вещь. Куда там! Она меня даже не слышит.
— Они думают, главное — это родить, — сказал Георгий. — Родить — пустяк. Воспитать — вот в чём сложность.
— Примерно это я ей говорил. Будет ребёнок. С течением времени. Но на неё резоны не действуют. Она чувствует, что у меня мягкий характер. Систематически осуществляет прессинг. Хорошо, говорю ей, нет проблем. Готов пойти тебе навстречу.
— Ты уступил ей?
— Я ей уступил. И что же я выиграл? Мир и дружбу? Одни только слёзы, горькие вздохи и красноречивое молчание. Я просто не мог полноценно работать. И я ей искренне заявил: «Нонна, я переоценил свои силы. Ты не созрела для материнства». И я, знаешь, тоже извёлся вконец. У меня горит Дворец пионеров. Поэтому я уезжаю трудиться, а ты сделай необходимые выводы.
— Ты думаешь, она сделает выводы?
— Я не сомневаюсь, что сделает. Она порядочный человек и понимает, что в этом вопросе моё согласие необходимо.
Некоторое время приятели шли молча. Потом Георгий сказал:
— Женщины не могут понять, как они подрывают свои позиции слезами и постоянными жалобами.
— Как они все нас расстраивают, — пожаловался Роберт, — как портят нам нервную систему, как не дают нормально жить.
— Когда-нибудь они поймут, что себе рыли яму, — убеждённо сказал Георгий. — Этим кончается всегда.
— Когда мы прославимся, — сказал Роберт. — А мы прославимся. Правда, Георгий?
— Конечно. И в недалёком будущем.
— Ты напишешь свою симфонию, а я сделаю проект Дворца пионеров. Надеюсь, он выиграет конкурс.
— Вообще, слава — хорошая вещь, — сказал Георгий, — особенно когда она заслуженная.
— С завтрашнего дня основательно примемся за наши дела, — сказал Роберт.
— С завтрашнего дня работаем вовсю, — произнёс Георгий с подъёмом.
— Сегодня так уж и быть пойдём к Арсению, — сказал Роберт.
— Думаешь, надо всё-таки пойти?
— А что делать? Не пойдёшь, он обидится.
— То-то и оно, — вздохнул Георгий. — Но задерживаться мы, конечно, не будем.
— А чего мы там не видали? — усмехнулся Роберт. — Поздравим молодожёнов и пойдём спать.
Арсений и Христофор снимали две просторные комнаты и застеклённую веранду в доме на краю города. Молодые женщины, как смогли, украсили комнаты, всюду поставили кувшины и графины с цветами, и в комнатах стало уютно и празднично.
Когда Георгий и Роберт явились, стол был уже накрыт. Арсений в белой рубашке с закатанными рукавами открывал бутылки, Тамара с Ниной расставляли стулья, а Христофор в сером костюме и ярко-красном галстуке ходил из угла в угол с напряжённым, нахмуренным лицом.