Однажды Вседержитель решил прогуляться по Лумее в образе простого нищего и начал просить помощи и ночлега у смертных. Никто не хотел приютить его, и только один пьянчужка сжалился над убогим. И спросил Део у доброго лумейца, чего бы ему хотелось больше всего на свете, а тот пожелал, чтобы все на свете стали пьяными от вина, счастливыми и здоровыми. Решил Хозяин Света сначала исполнить первое желание смертного и сам опьянел. Когда Вседержитель проснулся утром с сильной головной болью, то проклял пьянчужку, вино и всех, кто его пьет. И не стал выполнять остальное. Бойтесь своих желаний, ибо они могут сбыться.
Притча
Стояла теплая ласковая пора, именуемая в народе эльфийским летом. Удушающий зной самых жарких месяцев уже миновал, а осенние холода, приходящие с пронизывающими до костей северными ветрами и ливнями еще не дошли до этой местности.
Гоблин с друзьями расположился на холме и размышлял о смысле жизни и предстоящем деле. Позади беспечно шумел листвой и хвоей начинающий желтеть лес, а перед компаньонами простиралась длинная долина с многочисленными курганами.
Земляные насыпи, по большей части с развороченными верхушками, смотрелись с высоты разоренными муравейниками и вызывали у излишне чувствительного Адинука желание петь грустные песни. Нужды в сочинительстве больше не было, но привычка, выработанная за сотню лет, все еще напоминала о себе творческим зудом в пальцах и горле.
Компаньоны переговаривались между собой чуть позади Гарба и старались не мешать ему думать. Все понимали, что от него зависит их будущее, и согласились сопровождать нового бога, когда он позвал их с собой.
В принципе, гоблину не нужна была компания, но присутствие друзей напоминало, что стараться стоит не столько ради себя, сколько ради них. Он боялся утратить ту нить, которая связывала его со смертными, и способность понимать их чувства. Божественность накладывала свой отпечаток, и многое из того, что раньше казалось важным, сейчас отошло на второй план. Гарб совсем не чувствовал усталость, голод и холод, а пару раз ему приходилось щипать себя, чтобы убедиться, что чувствительность еще не окончательно утрачена. Зато зрение и слух улучшились, и теперь он без труда мог разглядеть удивленные глаза белки, выглядывающей из дупла на противоположной стороне долины, и слышать шорох лапок ее бельчат.
— Ладно, — наконец сказал он, — я пошел.
Решимость Гарб обрел после беседы со своими воображаемыми личностями, к которым добавились Быр-Хапуг, Бирканитра и Михель. С Разрушителем пришлось долго спорить, но в конце концов его удалось урезонить с помощью сестры.
На совете постановили, что если уж злить Део, то нужно либо обзавестись могущественным союзником, либо хотя бы больше узнать о сути происходящего. Гоблин пришел к выводу, что в кургане все-таки сидит не Неган, хотя каким-то образом эта сущность с ним связана. С самим миром хаоса сделки заключать бессмысленно, ведь у него одна цель: уничтожить Лумею и все остальные творения Део. А вот здесь можно попробовать, хоть и боязно. В конце концов, там уже сгинуло много богов. Но именно это и дало гоблину надежду на осуществление его дерзкого замысла. К тому же он начал догадываться, кого Создатель мог держать там в заточении.
— Ты уверен в том, что делаешь? — спросил Каввель.
— Вообще, не очень, — признался гоблин, — но что-то мне подсказывает, что другого пути нет. Просто спокойно жить ни мне, ни вам не дадут. Так что пожелайте мне удачи.
— Попутного ветра! — сказал за всех минотавр.
— Да, совсем забыл, — Гарб уже сделал было шаг к курганам, но остановился. — Я побывал на Мирасе. Там все в порядке. Твои родители живы и здоровы.
— Спасибо, — чуть склонил голову в короне Каввель.
Гарб медленно пошел вперед. Он мог бы просто переместиться к нужному кургану, но решил пойти, как ходят все лумейцы. Звук шлепающей по земле обуви тоже напоминал, каково это быть смертным. Самого ощущения ходьбы не было. Мышц как будто не стало, и бывший шаман с сожалением отметил, что не столько идет, сколько плывет или парит.
Сейчас он был больше богом, чем любой из аватаров, которым все же приходилось мириться со смертной оболочкой. И все же он отчаянно не хотел отдаляться от друзей. Он слишком долго был один. Если божественность в нем перевесит, он их потеряет и снова останется в одиночестве.
На этот раз гоблин вообще не видел и не чувствовал никаких преград, хотя смертные уверяли, что скелеты по-прежнему охраняют подступы к долине. В задумчивости он переставлял ноги и шаг за шагом приближался к цели.
Возле охраняемого периметра бог остановился. Мгновением спустя перед ним, загораживая проход, возник высокий рогатый силуэт.
— Му-Кирин или Торгарон? — поинтересовался гоблин.
— Второй, — зарычал минотавр и ударил себя кулаком в панцирь. — Здесь должна была быть наша боевая двойка, но твой человеческий приятель как-то сумел уделать моего непутевого внука на дуэли.
Ростом он превосходил Каввеля, но рядом с Гарбом смотрелся карликом. Гоблин заметил, что все-таки на этого тауросу пират походит внешне куда больше, чем на Турона. Такие же бледно-сапфировые глаза навыкате, мохнатые ноги прикрыты поножами, но шерсть определенно того же черного цвета. Как, впрочем, и грива на голове. Разве что руки еще толще и крепче, а в руках не секира, а глефа с длинным древком.
Острие оружия угрожающе уткнулось гоблину в живот.
— Знаю, зачем ты туда идешь. Не ходи. Мы хотим пробудить Отца, а не выпустить наружу чудовище!
— Я слышал, ты прорицатель, — прищурил желтые глаза Гарб. — Ты что-то знаешь? Или ты уже бывал внутри?
— Внутри не был, боязно, — ответил Торгарон, тряхнув гривой. — Пророчества — безделица. Это всего лишь выражение воли богов. События идут своим чередом, а мы, их направляем. Они вьются вокруг нужной точки, пока не созреют, как гнойник на плоти. Тогда они вырываются наружу для нужных смертных. Только это все для них и придумано. Богов пророчества не касаются.
— Даже пророчества о конце времен? — покачал головой Гарб. — Ну-ну. Откуда же ты тогда знаешь, что там, если сам не заходил?
Минотавр шумно вздохнул.
— Там поселилось что-то чужое и страшное, что охотится на богов. Давно наблюдаю. Всех туда манит, даже меня, сулит великую силу. Многие входили, но только двое вышли. Бирканитра и ты. Та синяя тряпка, что на тебе, родом из этого логова, как и посох. И то, и другое — сущий кошмар для вселенной. Не ходи. Придумай другой способ разбудить Отца.
— Позвать сюда пуутов или, может быть, жахани? — усмехнулся Гарб. — Део сразу пробудится и создаст для меня отдельную Бездну. Или открыть Лумею для всех богов? Уверен, Всеотцу очень понравится эта идея. А уж смертным как понравится, что за этим последует. Какие способы знаешь ты? Уничтожить какой-нибудь мир со всеми обитателями? Создать новый? Я могу сделать все это, но гнев Део немедленно обрушится на меня, а я не желаю бросать ему вызов. Сюда же я уже входил и уверен, что смогу выйти еще раз.
— Этого я и боюсь, — топнул копытом тауросу. — Что еще ты вынесешь из этой пещеры чудес? Или с кем выйдешь?
— Так с этого нужно было начинать! — в светящихся золотом глазах Гарба появилась насмешка. — Зависть — плохое чувство, но я не думал, что она так сильно определяет поведение богов. А к ней в придачу трусость, злоба, жадность, мелочность, мстительность, гордыня и чувство вседозволенности. Чем больше я о вас узнаю, тем противнее становится. Раньше я думал, что боги хотя бы мудрые, но куда там.
Торгарон сузил глаза.
— Глупый выскочка! Думаешь, тебе повезло стать одним из нас, и теперь ты можешь меня безнаказанно оскорблять?
— О чем и речь, — спокойно заметил гоблин, легко отталкивая рукой лезвие глефы от живота. — Никто из вас не умеет признавать свои ошибки и только злится, если на них указать. Учиться вы даже не пробуете. Зачем смертным мстительные боги, которые не умеют прощать?
Для минотавра это стало последней каплей. Он с ревом замахнулся оружием на Гарба, с грустной улыбкой смотрящего на ярость собеседника.
В последнюю секунду лезвие глефы отскочило от искрящегося лезвия лабриса.
— Не смей! — глаза подоспевшего Каввеля были черны от гнева.
— Это было не обязательно, но все равно спасибо, — поблагодарил друга гоблин, обходя сцепившихся отца и сына. — Он бы не смог мне навредить. У вас двоих наверняка найдется, о чем поговорить, а я пока пойду. Не поубивайте тут друг друга.
Минотавры, издавая рычащие звуки, принялись кружить, утаптывая песок для поединка и цедя проклятия сквозь зубы.
Гоблин тем временем уже спускался по лестнице к знакомому склепу. За Каввеля он не переживал. Переживать стоило за Торгарона, потому что пирату пересказали содержание беседы с Хьялти, ничего не утаивая. В свете истории с проклятием негодование пиратского капитана не поддавалось описанию словами.
***
— Ты все-таки пришел, малыш, не побоялся, — поприветствовал его знакомый поток эмоций, — и так вырос, прямо загляденье. А я научилась совсем не кричать, как ты хотел.
Последняя фраза пришла с чувством радости и гордости.
Саркофаг и жертвенная чаша существенно не изменились. Разве что новой приманки здесь не было. Гоблин решил, что ничего удивительного в этом нет, ведь приманкой на этот раз служит сама обитательница склепа.
— Да, я пришел, — сказал Гарб. — Хочу точно знать, кто ты.
— Неужели еще не догадался? Я создала этот мир.
— Догадывался, но хотел убедиться. Все-таки ведь…
— Все знают, что Део убил Йени? — холодно переспросил поток эмоций. — Я одна из первичных стихий. Меня нельзя убить. Заточить, как оказалось, можно.
Бирканитра внутри Гарба едва не рванулась наружу, чтобы немедленно освободить пленницу. Он и сам едва сдержался.
— Что будет, если я смогу тебя выпустить?
— Я начну менять. Я существую для этого, для постоянных изменений.
— И тогда пробудится Део?
Ответом был смех, звонким колокольчиком прозвеневший в ушах.
— Разве он когда-нибудь спал? Он даже сейчас внимательно слушает наш разговор и следит за тобой.
Гарб похолодел. Одно неверное слово или действие могли вызвать печальный для него конец. Все это время. Стоило ли так беспечно и в открытую планировать нарушение запретов? Просчитать при этом последствия того или иного шага невозможно. Неужели нужно просто действовать, как подсказывает совесть?
Если Мать всего сущего опасна, а в этом нет сомнений, то ее освобождение и станет тем самым концом времен. Да, она, наверное, создаст новый мир или миры, но уничтоженным обитателям пока существующей вселенной от этого легче не будет. С другой стороны, Бирканитра и Михель внутри требовали немедленно исправить такую чудовищную несправедливость.
— Какое отношение ты имеешь к Негану? — вопрос был важным, и Гарб очень боялся ответа.
— Какое отношение семя имеет к дереву?
— Из семени вырастает новое дерево, — ответил гоблин.
— Или дерево дает новые семена, — сообщила со смехом Йени. — Вот тебе и ответ. Я конец и начало. Порождение и родитель. Наверное, тебе это пока сложно понять. Мы не единое целое, но не существуем друг без друга. Он первобытный хаос, а я перемены, которые он несет, которые сами рождают новый хаос. Он постоянно вьется вокруг этой тюрьмы, но не может попасть внутрь. Хочет слиться со мной, но не может приблизиться, потому что Део никогда не позволит.
— Да уж, — почесал подбородок Гарб. — У смертных как-то проще разобраться.
С минуту они оба молчали.
— Ты узнал, что хотел? — пришел вопрос.
— И да, и нет, — ответил бог, получив в ответ новую порцию смеха.
— Тогда решай быстрей, хочешь ли ты освободить меня.
Счетная машина в голове гоблина заработала на полную мощность, но постоянно пыталась выключиться из-за нехватки сведений. Перед глазами время от времени плыла какая-то синяя дымка, и Гарбу приходилось усилием воли, а то и божественным повелением, постоянно прогонять ее и возвращаться к размышлениям и вычислениям.
Все, кто отказался участвовать в ее освобождении, уже сгинули без следа, и только рисунки на алтаре служат им памятником. Вышли отсюда лишь двое и оба с дарами. Оба награждены за то, что отдали свою кровь добровольно или почти добровольно. Йени не Неган, но его порождение и в то же время его мать. А еще есть Део, который просто наблюдает.
Так. Нужно отталкиваться от этого. Если Део не вмешивается, значит, пока все в рамках его воли. Он сам заточил жену в этом месте и запретил богам появляться на Лумее, чтобы они ее не освободили. Но он же не препятствует ее попыткам освободиться! Значит, не хочет, чтобы это сделали его дети, а она должна сама найти способ.
— Йени, — спросил Гарб. — Посох ведь на самом деле твое творение?
— Конечно. Он нужен для моей свободы.
Ага, значит, это и есть ее способ. Разумеется, Бирканитра не смогла бы самостоятельно сотворить что-то настолько сильное, чтобы менять реальность. А пришла она сюда по наущению Минору, который вступил в сделку с Неганом. И вот круг замкнулся. Посох здесь, нужное количество крови тоже. Если не хватит, так и быть, можно позаимствовать снаружи у Торгарона.
Будь Гарб собой прежним, он бы рискнул просто из любопытства. Сейчас же Разрушитель внутри требовал все тут немедленно разнести, Бирканитра — проявить сострадание, а Михель благоразумие. Это противоречие не могло разрешиться само собой. Требовалось что-то, чтобы склонить чашу весов сомнения в одну из сторон.
— Ты станешь моим супругом, — Йени решила прервать молчание. — Мы сотворим новый мир вместе и не допустим старых ошибок. Все будет правильно на этот раз.
— М-м-м, — поморщился Гарб. — Вынужден отказаться. У меня уже есть избранница.
— Ты меня отвергаешь? Тогда зачем ты здесь?
— Ну, — протянул гоблин. — Это сложно объяснить. Держи пока вот это. Надеюсь, хватит.
С этими словами он извлек из сумки пузырьки с черной кровью Каввеля, Могары, покойного Михеля, Аггрха, Рати, Адинука, Милены и Тыри. Один за другим он выливал их содержимое в алтарную чашу, внимательно следя за результатом.
— О-о-о! — не сдержала радости Йени. — Какая интересная смесь. Сильная! Да, этого хватит! Теперь быстро используй посох, пока действие не прошло! Я уже чувствую, как слабеют оковы.
Где-то снаружи начал трещать по швам мир. По крайней мере, земляной потолок вздрогнул и местами осыпался. Незримое присутствие Йени стало почти ощутимым на уровне прикосновения.
Гарб почувствовал, как волосы зашевелились от ужаса: слишком близко к краю пропасти. У Вседержителя наверняка были веские причины не выпускать пленницу, и если даже ее близящееся освобождение не убедит Его снизойти до разговора, то тогда только начало разрушения Лумеи сможет.
Расчет сработал.
— Зачем?
Даже не голос, а мягкий вибрирующий звук, дарующий невероятное тепло и спокойствие, проник в мельчайшую частичку существа гоблина.
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы помирились, — ответил Гарб. — Из-за вашей ссоры страдают все.
Гоблину показалась, что мир вокруг в этот момент печально улыбнулся. Внутри же склепа Йени оглушительно расхохоталась злым и нервным смехом.
— Я могу сделать что угодно, но не вернуть чужие чувства.
— В своих бы сначала разобрался!
Всемать выражалась чистыми эмоциями без слов, и сейчас они хлестали через край. Накопилось за тысячелетия. Она даже не пыталась обидеть, но каждая ее горькая мысль упреком била наотмашь прямо по разуму.
— Не слушай ее, малыш, — ласково произнес Вседержитель. — Я знаю, что ты хочешь свое царство. Оно у тебя будет. Только сейчас не снимай оковы, а укрепи. Она не в себе и не понимает, что может навредить. Ее просто нельзя выпускать. Я могу все сделать сам, но тогда она еще больше будет меня ненавидеть.
— Не слушай его! — пришло от Йени. — Он дарует тебе царство, а потом отнимет, когда передумает или ты прогневишь его. Я томлюсь здесь уже миллион лет и дам тебе гораздо больше за свободу!
— Всеотец, — сказал гоблин, — не знаю, будет ли у меня шанс спросить потом, поэтому спрошу сейчас. Что такое душа?
Део ответил не сразу.
— Мои внуки очень хотели детей, но я запретил богам плодить других богов. Тогда они создали смертных. Но в сотворенных куклах не было разума, и я вдохнул его в них. Каждая душа когда-то была частью меня, но стала отдельным существом в смертной оболочке.
— Спасибо, — улыбнулся Гарб. — Теперь мне легче будет принять решение.
Гоблин постарался закрыть разум, чтобы никто случайно не смог подслушать его мысли.
«Итак, Део не стал мне вредить и фактически предлагает взятку. Неужели всемогущий на самом деле не имеет здесь власти или просто пытается договориться по-хорошему? Или это он так понимает суть свободы воли? Минутку… Вот оно что! Део перестал быть всемогущим, когда его дети, а за ними и смертные получили этот дар! Высший дар, который одновременно ограничивает Его! Впрочем, это совсем не важно. Главное, что они сейчас рядом. Хватит ли задуманного для их примирения?»
Гарб больше не колебался. До сих пор было заготовлено два варианта, но теперь он точно знал, что освобождать Йени самому нельзя.
Гоблин прикрыл веки, собираясь с силами, и тяжело опустил посох на землю. Только бы получилось!
Собирать правильные молитвы для Гобмобома пришлось долго, но оно того стоило. Тысячи диких племен гобхатов с радостью приняли нового бога, хотя далеко не сразу взяли в толк его учение. Им месяцами пришлось объяснять, что злоба, ненависть и жестокость — это плохо, а любовь — хорошо. «Я есть любовь», — говорил он им, а они наконец поверили и смогли полюбить. Пришлось поверить и самому, и теперь любви в нем столько, что хватит на всех.
Бирканитра внутри бесконечно радовалась. Гарб открыл разум и выдохнул в окружающее пространство с помощью посоха самое чистое чувство, на которое оказался способен. Для верности он прошептал имя девочки, сумевшей растопить его сердце своей искренностью и преданностью.
Истинная любовь учит прощению, и Они простили, когда маленький гоблин напомнил, что Они всегда любили друг друга, только забыли об этом. И тогда оковы пали сами.
Гобмобом сделался неосязаемым, прощально хрустнул и растворился в воздухе, оставив после себя только невесомую дымку. Посох выполнил свое предназначение. Не так, как задумала его создательница, но так, как всегда хотела первая владелица.