Остаток октября и ноябрь прошли с одной стороны — суетно, с другой — рутинно.
Пескарский решил, что выходы в субботу кого-то, кроме дежурного криминалиста, ему никуда не упали, в первую очередь — оформление связанных с этим делом бумаг. Поэтому организовал мои визиты на вторник и пятницу, оговорив, что если будет что-то действительно совсем-совсем срочное, то выдернет дополнительно. Количество запросов сперва росло лавинообразно, потом, после того, как Пескарский выяснил детали происхождения того самого подсвечника чисто оперативными методами и натыкал в это носом начальников служб и отделов на ближайшем совещании — дурацкие запросы пропали. Да и остальные как-то пошли на спад — не то следователи разгребли завалы давно висевших над ними загадок, не то сами навострились раскрывать дела без избыточных данных. Если в пике доходило до двадцати экспертиз за выезд, из которых две — на сравнительный анализ и ещё три — сложных, то к концу ноября моя нагрузка упала до восьми заявок на вызов.
Случились и две срочные экспертизы, что называется — по горячим следам, по счастью обе попали на то время, когда я и так был на месте. Ну, и Гена подтянулся, заматерел, и всё больше экспертиз стали отдавать ему. Заработок с этих всех дел стал такой, что на эти деньги вполне можно было не только жить в городе, но и семью содержать — вполне неплохое жалование, если по меркам простолюдинов, так и вовсе отличное. Но как-то оно слабо, на мой взгляд, окупало возникающие сложности с учёбой.
Работать приходилось с утра до вечера, так что на репетиции к студентам МХАТ я не успевал — зато частенько успевал перехватить на выходе с изнанки Машеньку. Мы гуляли по городу, сидели в полюбившейся кафешке. Она рассказывала о ходе репетиций, о наладившихся отношениях с подругой. Я передавал своё видение исполнения «моих» песен, пересказывал смешные и забавные байки как из собственного опыта, так и переделанные дедовские, а также истории с работы. Собственно, нам было абсолютно всё равно, о чём разговаривать — главное, быть рядом. Один раз речь зашла о приметах и предрассудках. Вспоминали общее, сравнивали те, которые бытовали в моих родных краях и в Могилёве. Потом перешли на иностранные
— Ой, мы тут Дальний Восток изучали, на культурологии. Корейцы такие смешные! Представь себе — они кошек боятся! Нам рассказывали, что один их принц в иностранном посольстве сознание потерял, когда к нему на колени котёнок запрыгнул[1]!
— Ну, там, насколько я знаю, есть особая причина. Они с японцами воюют уже несколько веков — ну, как «воюют»? Огребают от японцев периодически, поэтому люто их ненавидят и делают у себя всё наоборот. Японцы кошек любят — значит, корейцы должны ненавидеть.
— Ну, возможно, но это не объясняет же примет! Они считают, что кошки на хвостах носят злых духов, поэтому отрубают хвосты кошкам[2]. А про чёрных вообще ужасы рассказывают — дескать, чёрная на своём хвосте может принести до семи бед, а кто убьёт чёрную кошку — с того боги снимут любое проклятие, но кошка при этом тебя не должна увидеть. Жуть какая, да?
«Есть! Есть песня для Мурки твоей! Но сейчас не говори, для конспирации!»
«Хорошая хоть песня?»
«Замечательная! Давно о ней думал, но она намертво привязана к суеверию, которое восходит у нас к христианству, а его у вас нет и не было никогда. Про корейцев забыл совсем!»
Жабицкий, наверное, получил по ушам от ректора и опять затаился, явно задумывая очередную гадость. По слухам, он стал более открыто и часто общаться «с кем-то из кладовщиков». Явно какую-то общую каверзу готовят. С другой стороны — на мне у них свет клином не сошёлся, возможно решили отстать от меня, переключившись на что-то другое. Но бдительность терять всё равно нельзя.
С профессором общался по телефону, как и с роднёй. Один раз решился задать личный вопрос, про лёгкое и целителя.
— Эх, Юра, если бы всё было так просто. Зараза была какая-то особо едкая, буквально разрушала ткань лёгких. Организм начал бороться, как умеет — то есть, заращивать раны. А заращивает он их чем? Правильно, рубцовой тканью, как шрамы на коже. Вот и получилось, что вместо лёгочной ткани, которая перекачивает кислород в лёгкие, стала образовываться ткань шрамов, которая нифига не делает. Ещё и лекарь попался неопытный, просто дал в меня заряд силы жизни — организм её подхватил, и пустил на заживление, то есть — на рубцевание.[3] Сейчас магии жизни просто не за что зацепиться — нет повреждений в теле, с точки зрения организма. Это надо делать операцию — вырезать все шрамы и тут же наращивать нормальные лёгкие под прямым контролем мага жизни и в присутствии мага-целителя, который не даст сдохнуть в процессе. А для этого нужен маг жизни минимум седьмого уровня, они такие все наперечёт и их услуги на годы вперёд расписаны, причём по таким пациентам, где речь идёт о спасении жизни, а не об устранении неудобств.
В конце ноября я, наконец, смог попасть на репетицию студенческого ансамбля, где и представил «личную» песню для Маши. Уже весь ансамбль знал, что мы «гуляем вместе», но никакого негатива в стиле «пришлый отбил нашу девушку» не было. Не то меня считали своим, не то ещё какие-то причины были. В общем, попросил Мурку напомнить собравшимся, а кто не проходи этот курс — рассказать о корейских суевериях. Потом сказал:
— Вот этот Машин рассказ и спровоцировал написание песни. Просто подумал — как, наверное, обидно быть чёрным котом в Корее. Через какое-то время понял, что если отбросить «в Корее» — то получится строчка из песни, ну и так далее. Срифмовать «если в дом войдёт» и «не повезёт» не получилось — во всяком случае так, чтобы было что-то, хоть отдалённо похожее на приемлемый вариант. Пришлось менять на «дорогу перейдёт», и так далее. Песня, по моей задумке, по манере исполнения должна быть лёгкой, джазовой — так что Маша кроме вокала сможет ещё и парочку соло на саксофоне выдать.
Жил да был чёрный кот за углом
И кота ненавидел весь дом[4]…
На словах «Даже с кошкой своей за версту приходилось встречаться коту» Ульяна покосилась на нас с Машей и захихикала в кулачок. Явно знает что-то про нас и про Машиного папу. Но без разрешения от подруги всё равно не расскажет.
Когда песня отзвучала, студенты не стали высказывать своё мнение раньше профессора, а тот, задумавшись, побарабанил пальцами по колену и, наконец, вынес вердикт.
— Надо бы услышать с нормальным инструментальным сопровождением, а не под одну лишь гитару. Но и так вижу — добротная эстрадная вещь, и, да — очень джазовая. И хоть я по-прежнему считаю, что для сольной карьеры вам всем ещё рановато, но… Но, во-первых, это песня, написанная под конкретного исполнителя, а во-вторых, хорошо ложится на весь «кошачий цикл», а это означает, что в-третьих, речь идёт не о сольной карьере, а о выступлениях студенческого ансамбля…
Студенты, услышав в этом «да» и для Маши, и для себя на выступления, в том числе и вне стен академии, воодушевлённо заорали что-то неразборчивое, но очень, очень радостное. Профессор пытался остановить этот гвалт, но в итоге поднял руки ладонями вперёд в знак капитуляции перед стихией. Когда же я пообещал через пару недель принести ещё одну «кошачью» песню, на сей раз — ориентированную на коллективное исполнение, радость стала ещё больше, а зависть к Маше если и была, то исчезла. Я же имел в виду ещё раз перепроверить на «артефакты» и выдать студентам на растерзание песню «Вперёд, коты[5]» из ещё одного мультика, про арабского мальчика и волшебные туфли.
В последнюю неделю ноября я получил на фирме звукозаписи свои десять копий новой пластинки. На первой стороне были два «обновлённых» романса — «Цветы магнолии» и «Звёздная ночь». В обоих автором музыки числился Лебединский, авторы текста — какие-то совершенно незнакомые мне люди. Вторая сторона оказалась «моя» — уже проверенный продажами «Клёнодуб» и «Надежда», про которую слышала уже точно вся губерния и большая часть Великого княжества, а вот её саму — от силы пара сотен человек. Ажиотажный спрос гарантирован, даже независимо от качества песни.
Начал делить: одна — Надежде Петровне, одна — Мефодьевне, третья — в лабораторию, это то, что уже обещал. Пять штук — бабушке и две остаются у меня. Сразу взял автографы у профессора: на этикетке — просто роспись, на конверте попросил для Петровны и для бабули черкнуть по пару слов. Узнав, что одна из пластинок «для той замечательной монументальной девушки» — написал персональное пожелание и ей. Добавил от себя, закрепил печатью и понёс на ту почту, где уже обучал персонал, как правильно крепить пластинки.
К середине декабря мы с Муркой открыли ещё один способ проведения досуга — театр! Я купил билеты в ложу, точнее говоря — выкупил небольшую, на четверых, ложу полностью. Мы уселись на диванчик в глубине ложи и… И я вообще не знаю, о чём был спектакль — у меня было занятие гораздо интереснее, моя Мурочка. Сказал это себе — и понял, да, моя! И только моя!
«Ага, скажи это её папе-почти-не-генералу!»
«И скажу! Что он мне сделает? Я не его подчинённый!»
«Ну-ну! Посмотрю я на этот процесс».
«Конечно посмотришь — куда ж ты денешься!»
«Ой, аж в глазах потемнело! Довольно чёрный юмор, знаешь ли».
«Это не юмор. И, да — знаю. С кем поведёшься…»
Пока же у меня появилась в городе любимая гостиница, в которой я ночевал почти каждую субботу.
Примерно тогда же, во второй половине месяца, меня настигла популярность. Некоторые покупатели пластинки решили лично написать авторам о своих впечатлениях и пожеланиях. Поскольку адреса моего у них, к счастью, не было — писали на адрес фирмы. Там эти послания копили, копили — а потом разом привезли ко мне мешок. Шок, восторг, ужас, отчаяние — вот последовательность эмоций, которые накрыли меня в тот вечер. Я понял, что даже просто вскрыть и прочитать всё это не успею до того, как привезут ещё один мешок. И что делать, а? Что делать⁈ Я паниковал добрые полчаса, пока до меня, наконец, не дошло, что я не первый, и даже не сотый, кто сталкивается с подобным. А это значит, что нужно просто спросить у более опытных коллег!
«Ну, наконец-то! Не прошло и полгода!»
«И тебе, дед, спасибо за помощь!»
«Если постоянно водить за ручку — сам ходить никогда не научишься».
Лебединский, которому я позвонил при первой возможности, рассмеялся:
— Вот поросята! На фирме есть услуга — можно нанять секретаря, который, под клятву о неразглашении личной информации, будет разбирать такого рода почту, пересылая вам только те письма, которые представляют интерес или на которые необходимо ответить, и ответить лично — например, от коронованных особ, хе-хе.
— А почему поросята?
— Потому что ждали, пока накопится побольше, чтобы напугать как следует. Многие молодые авторы недооценивают эту услугу и отказываются, потом кусают себе локти. Вот эти и решили, что чем два месяца уговаривать — лучше один раз напугать!
— И им это удалось. Сколько, говорите, такая услуга стоит?
— В зависимости от количества писем — может понадобиться и несколько человек.
— Так, прямо сейчас звоню им — и прошу оформить такую услугу, документы нужные подпишу при первом же приезде в город!
Ещё одно последствие было неожиданным и для меня, и для профессора, и для фирмы. Почему-то военнослужащие с Дальнего Востока, а также пограничники со всей империи решили, что эта песня про них и для них. Эти проявили большие навыки в добывании информации и стали писать на адрес академии. И благодарили, и просили что-нибудь поменять, и рассказывали о своих переделках. Мы с профессором с удивлением узнали, что солдаты и офицеры сделали песню «Надежда» маршевой, причём в трёх разных аранжировках! Кроме того, пришла официального вида бумага с просьбой разрешить, сделать эту песню полковой — эта просьба вогнала в ступор и Лебединского тоже, он вообще не представлял, что это за бумага и как на неё реагировать. А казаки, расквартированные в Желтороссии, прислали диск, на который записали песню «в казачьем варианте», с лихим посвистом и «фирменными» кличами.
Да уж, как говаривал один поэт из мира деда: «Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовётся», как раз наш случай.
Вот что прикажете отвечать на совершенно искренние вопросы о том, что именно подвигло меня написать «такую душевную песню о нас, воинах-дальневосточниках»? Честно признаваться, что вообще о них не думал, или измышлять что-то правдоподобное⁈
С официальным документом я решил и поступать официально. Узнав адрес штаба Могилёвского гарнизона отправился туда. Часовой на входе вызвал дежурного офицера, тот, изучив предоставленный ему документ на какое-то время задумался, потом бросив:
— Следуйте за мной!
Привёл в кабинет какого-то полковника, имя которого на двери я прочитать не успел. Тот прочитал письмо, хмыкнул. Спросил:
— А вы согласны?
— Не вижу причин отказать, раз уж людям так хочется.
— Тогда подождите несколько минут, мы оформим ваше согласие, а всё остальное сделаем сами.
Я, оберегая душевное здоровье, не стал вникать что именно входит в понятие «всё остальное», провёл четверть часа в беседах с дедом, подписал согласие и сбежал. Любимая тема часа у деда была «А вдруг это и есть папа твоей ненаглядной?»
В том числе и для того, чтобы закрыть эту самую тему я после очередного посещения театра спросил напрямую:
— Машенька, а давай ты меня с родителями познакомишь?
Она посмотрела на меня как-то по-новому, что ли. Словно раздумывая.
— Ты серьёзно?
— Очень.
— Я не против, но… Понимаешь, папа у меня…
— То, что он погоны носит, и немалые, я уже понял, и меня это не пугает.
— Откуда⁈
— Ты, когда под руку идём, постоянно слева пристраиваешься. Чтобы у меня правая рука для отдания чести свободной была.
— Вот кошак хитрый и наблюдательный. А, ладно, была не была. Когда?
— Давай в первый день новогодних выходных. Познакомимся — и поеду бабушке сдаваться, уже зная, что твои об этом думают.
Может, мне показалось, но на этот раз прощальный поцелуй был намного жарче, чем обычно.
И вот, последний условно-учебный день этого года. Условно — потому как заканчивается зачётная неделя, народ бегает, сдаёт «хвосты» и получает допуски. Мы сидим всей группой в столовой — отмечаем успешное окончание этого этапа испытаний. Не хватает только двоих — а вон, собственно и они бегут. Остановившись у стола Лёха Старчак, простолюдин с внезапно открывшимся довольно сильным даром, семья которого оказалась достаточно обеспеченной, чтобы оплатить учёбу в академии, выпалил:
— Вы тут сидите, а там Жабицого арестовали, жандарма нашего!
Что⁈
[1] Известный исторический анекдот.
[2] Далее всё очень близко к тому, что есть в нашем мире.
[3] Профессор сбивчиво и на примитивном уровне описывает процесс, который врачи называют пневмонит, а журналисты — «апитичная пневмония». Есть несколько семейств вирусов, которые действуют сходным образом, в том числе — ковидла поганая. У автора у самого до 40% одного лёгкого состоят из рубцовой ткани.
[4] «Чёрныйкот» — песня композитора Юрия Саульского на стихи поэта Михаила Танича. Написана в сентябре 1964 года.
[5] Песня Давида Кривицкого на стихи Александра Тимофеевского из мультфильма «Мук-скороход»