Вечером я увидел своего соседа по комнате, но познакомиться с ним не удалось. Этот кадр вошёл в комнату без четверти десять вечера, ровно, как по рельсам, прошёл к кровати и также ровно рухнул на неё, животом вниз. И уснул, как бы ещё не в полёте. Запах не вызывал сомнений в причинах такого поведения: парень явно вырвался из-под надзора родителей и пустился во все тяжкие, считая, что надзор академии ещё не наступил. Для борьбы с перегаром можно и нужно открыть окошко, главное, чтобы он ночью не начал «раскрывать свой внутренний мир», особенно прямо в комнате. Или чтобы его через несколько часов не потянуло на подвиги, приключения и продолжение банкета — в любых сочетаниях.
Утром проснулся без четверти восемь. Тело рядом лежало на том же месте в той же позе и издавало храп, не позволяющий усомниться в том, что оно живо. Ну и ладно. Сходил в душ, быстро оделся, надеясь, что костюм не пропахнется тем, что было вчера выпито соседом и выскочил за дверь. Задержался только для того, чтобы вытащить уложенную в чемодан среди белья «на всякий случай» бутылку брусничной настойки. Решил таким образом пополнить растраченные вчера запасы на кухне лаборатории. Ещё кружку купить себе где-то. И ложечку чайную. И… понятно, перед лабораторией нужно по магазинам ехать.
Позавтракал в столовке на первом этаже гостиницы, над входом в которую для конспирации было написано «Ресторан». Цены тоже были конспиративные — ресторанные, а вот меню и вкус… Лучше, чем на могилёвском вокзале, то есть — примерно на уровне кормёжки в гимназии. Собственно, ужинал вчера здесь же, точнее — пил чай с выпечкой, но эти два блюда местным работникам кухни испортить не удалось, было действительно вкусно, так что я рассчитывал на хороший завтрак, но «не срослось».
Утренний поток абитуриентов, заезжающих в последний день, уже начался, поэтому с транспортом до города проблем не возникло. И возчика местом назначения пугать не стал: просто попросил отвезти туда, где можно купить всё по списку недорого. Как итог, в десять утра я зашёл в помещение лаборатории с посудой, чаем, печеньем кульком колотого сахара. При помощи одной из двух отсутствовавших вчера Свет, которая совершенно искренне выдохнула: «Слава богам, не Гена!» — я разложил всё, кроме настойки. Бутылку решил отдать Пескарскому, пусть сам определяет её судьбу.
Экспертиза была рутинной. Нужно было установить подлинность нескольких образцов спиртного, вопрос стоял по сути так: «Контрафакт или контрабанда». Вся процедура заняла от силы полчаса. Потом мы с «Премудрым Пескарём» ещё почти час составляли черновик отчёта, который затем понесли к «монументальной женщине» для приведения в соответствие с эстетическими предпочтениями неведомых бюрократов.
Светлана Мефодьевна Зубрицкая явно имела своим тотемом Зубра. Вот просто сомнений никаких не возникало, в принципе. Она похвалила мой почерк, немного поругала моего начальника за то, что он что-то там задерживает и величественно повелела приходить через два дня. Я хотел было возразить, что через два дня я должен быть уже в поезде, но Сергей Михайлович вытащил меня в коридор, делая попутно страшные глаза.
— Пришлю Гену к поезду, там поставите свою печать. Соответствующие документы Зубрицкая уже приучена делать первыми.
— Да, не женщина — мечта поэта! Прямо стихи наружу рвутся:
Есть женщины в русских селеньях,
Их бабами нежно зовут.
Слона на скаку остановят
И хобот ему оторвут!
Пескарский захохотал в голос и тут же об этом пожалел, поскольку дверь распахнулась, и та самая мечта поэта грозно вопросила:
— Над чем ржём, мальчики? Или над кем?
— Анекдот рассказал, только он… сомнительный.
— Пошлый, что ли?
— Нет, просто, такой… — я замялся, пытаясь одновременно и вспомнить какой-то «скользкий» анекдот и придумать ему эпитет.
— Рассказывай.
Это был приказ, способный стронуть с места эскадрон мамонтовой кавалерии. Я судорожно вздохнул и выдал очередную дичь, которая пришла в голову, ещё когда я первый раз ехал с вокзала в Буйничи.
— Речной трамвайчик, попал в плохую погоду, пассажиров начало укачивать. Но все держались, кроме одного. Стюард дал ему плотный бумажный пакет, чтобы «травить» туда, сам сразу побежал за лекарством от укачивания. Приходит — всех в салоне тошнит, только тот первый сидит довольный. Стюард спрашивает: «Что тут случилось⁈». А пассажир и говорит: «У меня в пакете место кончилось, а тошнить не переставало. Вот я и отхлебнул».
Пару секунд напряжённой тишины, после которых Мефодьевна расхохоталась гулким басом, хлопнула меня по плечу и сказала:
— Сработаемся.
После чего ушла к себе, всё ещё похохатывая. А вот Сергей Михайлович смеяться перестал и стоял со слегка бледным видом. Когда мы подходили к лаборатории, и начальник уже обрёл нормальный цвет лица, он спросил:
— Вот откуда вы взяли ЭТО и, главное, зачем рассказали? А если бы Света обиделась⁈
— Не поверите — с перепугу. Сам не знаю, откуда эта чушь в голову пришла, просто пытался вспомнить что-то сомнительное, но не пошлое, ну и…
— Насчёт испуга — верю сразу и без сомнений. Но, прошу — нашим Светам это не рассказывай. Иначе понадобятся пакетики, а у тебя появятся недоброжелатели.
— И в мыслях не было! Разве что Гене «Сундуку» про внимательность и брезгливость…
— Не хочу знать. Ему можешь рассказать, его не жалко, мне — не нужно.
Время перевалило за полдень, я был уже не против узнать, куда «дяди» ходят обедать, но спрашивать об этом у начальника не счёл удачным и своевременным вариантом. Но и ехать в гостиницу — не вариант: больше часа на дорогу, потом среднего качества кормёжка по ресторанной цене, да ещё в настоящей толпе. И, самое главное — что там делать после обеда? То-то и оно, что нечего, а Могилёв, как я выяснил, по численности населения не сильно уступает Минску, если уступает вообще, считают разные люди по-разному, должно быть много всего интересного. Река, опять же…
Самое обидное, что из майской поездки я про город не помню вообще ничего, всё стёрлось, кроме пары-тройки деталей. Помню, как выменивал копчёного судака на пиво, помню, как мы его ели. А вот где был этот обмен, где располагалась и как называлась гостиница — не помню, только интерьер номера. Даже в тех же Буйничах — помню, как обедали с паном Нутричиевским, а где мы это делали — как отрезало. Бесит неимоверно.
За размышлениями забрёл на кухню. Чаю, что ли, попить пока что? Колебания прервала одна из сотрудниц, которая пробегала мимо по каким-то своим делам, на этот раз — Света (это я шучу так).
— Юра, не перебивайте аппетит! Через пол часа на обед все пойдём.
Какие бы задачи ни стояли перед ней минуту назад, перед женским любопытством они не устояли. Светлана Васильевна решительно свернула в дверной проём, уселась напротив меня и, нарушая собственный совет, захрустела какой-то печенюшкой. И начала форменный допрос, куда там жандармам! Ей интересно было всё — и кто я, и откуда, и куда… Спасало только то, что нередко она, задав вопрос, тут же сама начинала рассказывать что-то своё, зачастую очень слабо связанное с темой вопроса. Это давало возможность подумать над ответом, а порой и увильнуть от него, если выразить заинтересованность и задать пару наводящих вопросов, или скорее — уводящих, от исходной темы.
Прервал допрос один из сотрудников, которого не было вчера во время знакомства — не то Сергей, не то Гена (да я просто титан юмора). Он заглянул на кухню и спросил:
— А что это вы тут сидите? Наши уже все собрались!
Потом он ехидно усмехнулся и добавил:
— Или это такой план был? А я не вовремя? — после чего с привычной ловкостью увернулся от брошенного женской рукой кольца для салфеток и, радостно смеясь, убежал по направлению к выходу.
— Вот свинтус! Ладно, пойдём, пока этот оболтус там не наболтал не пойми чего. — Светлана вскочила со своего места, я даже дёрнуться не успел, чтобы стул отодвинуть. А она заочно представила убежавшего: — Это был Гена «Зубы», потому что постоянно их сушит. И когда-нибудь по ним получит! Зубоскал губернского разлива…
Эксперты обедали в довольно специфичном заведении. Здесь подавали только выпечку и напитки к ней, от чая до сбитня и от молока до компота. Правда, выпечка была самая разная, помимо сладкой сдобы — пироги закрытые и открытые, большие и маленькие, смажанки и прочее в том духе. Да, ещё можно было заказать бульон в чашке, куриный или рыбный. Под жареный пирожок с луком и яйцом — вообще замечательно получилось. Но если питаться тут каждый день — или растолстеешь, или язву заработаешь.
За едой все непринуждённо общались, при этом полностью исключив все темы, связанные с работой. Ну и естественно, одной из популярных тем для обсуждения оказался я. Причём Света щедро делилась полученными от меня перед обедом сведениями, обильно разбавляя их своими фантазиями и предположениями. На мои попытки возмутиться и поправить сосед по столу придержал меня за локоть и тихонько сказал на ухо:
— Не обращай внимания, Зайка у нас большая любительница «художественной доработки» полученных сведений, никто сказанное ею всерьёз не воспринимает. Зато документы и справки составляет — можно не проверять, каждая запятая, каждая закорючка строго на своём месте, как в исходном документе, даже если стоит не по правилам.
После обеда я распрощался с коллегами и отправился гулять по городу. Магазины, расположение которых вывалили женщины, едва узнав о моих планах, меня не интересовали. Зашёл только в оружейный — приценился к макрам и убедился ещё раз, что надо закупаться у Пырейниковых при каждом удобном случае. Шутка ли — разница больше, чем в полтора раза! Если в копейках считать, то может показаться, что разница не велика, а вот в разах — сразу все заблуждения исчезают.
Ходить по улицам быстро надоело — жарко. Осторожно спустился к реке, но, вопреки опасениям, запах от неё шёл обычный, речной — не то стоки сливали ниже по течению, не то они растворялись в более полноводной реке. Немного посидел на лавочке, глядя на воду и на деловито пыхтящие буксиры. Только над некоторыми поднимался дым, выдавая топку на твёрдом топливе, интересно, на чём работают остальные? На магии, на новых двигателях на жидком топливе, или ещё на чём-то? Представилась карикатурная картинка: кораблик, на нём огромное беличье колесо с парой сотен белок внутри и два присоединённых к нему гребных колеса по бокам. Похихикал про себя и решил двигать вниз по течению, пока не надоест. К сожалению, просто идти вдоль реки не получалось: улицы норовили отвернуть от берега, к воде то и дело выходили то какие-то сараи, то чьи-то заборы.
Проголодавшись, полез в саквояж, где лежала кое-какая выпечка, что я взял на вынос. Выбор пал на беляши. Конечно, есть на ходу, в общественном месте — это такой жуткий моветон, что бабушка бы от возмущения заикаться начала. Но, во-первых, меня тут никто не знает, а самое главное — никто не видит, улицы на удивление безлюдные в это время суток. А, нет — кое-кто всё же увидел. Пришлось переводить свидетеля в разряд подельников: поделился начинкой от беляша с вылезшим из зарослей крапивы пронзительно-рыжим лохматым котёнком. Он шёл, важный, как городской глава, высоко поднимая толстые короткие лапки. Зверь не выглядел худым или очень уж грязным, значит, хозяева у него есть, просто пушистый вышел погулять.
Посидел на подвернувшейся лавочке, немного поиграл с котёнком. Тот, расправившись с угощением, потёрся о ногу с урчанием, выпрашивая добавку, но как только убедился, что больше еды не будет — тут же утратил ко мне всякий интерес и шмыгнул обратно в крапиву — явно у него там лаз во двор. Эх, хорошо всё-таки, когда никуда не торопишься, никому ничего не должен и можешь позволить себе вот так посидеть на лавочке, погреться на солнышке…
Таким образом я добрёл-догулял до речного вокзала. Надо признаться, что прогулка мне давно уже надоела, но на тех улочках, по которым шёл, не было не только прохожих, но и извозчиков тоже, что логично: им там нечего делать. В порту запахи стояли далеко не благостные, временами прилично попахивало, но зато было оживлённо. В том числе и пара наёмных пролёток нашлась.
В гостинице я забрал приведённый в порядок парадный костюм на завтра, пристрастно проверил и его, и шёлковую сорочку, но не нашёл, к чему придраться. Правда, думаю, будь на моём месте бабуля — она бы из принципа нашла, по какому поводу проявить недовольство.
Соседа по комнате привычно не было на месте. Надеюсь, он не собирается сегодня заявиться как вчера: в такое же время и в таком же состоянии? Иначе страшно представить, как он пойдёт на церемонию. От скуки почистил и заново смазал свой револьвер: пусть и не стрелял из него в последние дни, но возня с оружейным железом меня умиротворяет. Вспомнился встреченный сегодня мелкий рыжий котёнок, и сам не заметил, как начал напевать себе под нос очередную навязчивую мелодию, пока без слов, только общее настроение чувствовал, что она про кошек и людей.
Промелькнуло мимолётное сожаление, что не владею музыкальной грамотой, чтобы записать эту странную рваную мелодию. Всё моё образование в этой области ограничивалось заучиванием дюжины гитарных аккордов и рифов, правда, играть я толком так и не научился: бабуля прервала процесс, назвав это «цыганщиной» и недостойным приличного человека занятием. Мол, вот если бы научился играть на рояле… Упоминания о том, что даже офицеры не чураются на званых вечерах петь романсы под собственный аккомпанемент ни к чему не привели — похоже, у бабушки был какой-то свой пунктик против гитар. Ну, а в этой мелодии я гитару не слышал — труба, или парочка, банджо или мандолина, вроде бы барабаны…
Закончив возню с оружием, я полистал купленные в городе местные газеты. Но не нашёл в них ничего, что зацепило бы или привлекло особое внимание, разве что огромное количество объявлений о сдаче дешёвого жилья. Подумав, пришёл к выводу, что это начинается охота на студентов, которые собираются или жить вне изнанки или иметь в городе не контролируемое администрацией учебного заведения место для романтических встреч или просто посиделок.
Часам к восьми вечера объявился сосед: почти трезвый, хоть и помятый со вчерашнего и с идеально выглаженным костюмом в чехле, на котором болталась бирка какого-то ателье. Он окинул меня нечитаемым взглядом и буркнул:
— О, сосед, что ли? Ты вроде нормальный, повезло. Спасибо, что не «сдал» вчера.
– Да ладно. Пришёл, дошёл, упал — никому не мешал, зачем кому-то «сдавать»? Минской губернии шляхтич, Рысюхин, Юрий Викентьевич. Поступаю на бродильные производства.
— Баронет[1] Вязовский, Герман Николаевич. Гомельская губерния. На управление предприятием.
Идею выпить горячего чая Герман поддержал, а вот на выпечку только покосился неприязненно, однако после третьего стакана передумал и утащил две ватрушки, отдарившись полукольцом домашней, высушенной до звона, колбасы. Он оказался вполне нормальным парнем, а вчерашнее состояние объяснялось тем, что у него здесь на третьем курсе учится старший брат, который невесть зачем сидел в академии во время каникул и устроил младшему «курс молодого студента», ознакомив за сутки со всеми злачными местами городка и окрестностей.
Перекусив в номере, что с учётом знакомства заняло больше часа, мы с соседом по очереди умылись и легли спать пораньше. Утром встали, не торопясь собрались, опять же, без каких-либо споров или неловкости, нарядились и выдвинулись заранее к плацу Академии. Правда, Герман почти сразу же убежал к каким-то своим приятелям, и к воротам я подходил один, а вот там тоже увидел знакомого.
— Пан Януш, доброе утро! Я Рысюхин, мы с папой к вам в мае…
Нутричиевский обернулся ко мне и окрысился, иначе не скажешь, злобно прошипев:
— А ты-то зачем припёрся, слабосилок? Нахрен ты тут нужен? Вали назад в свои Дёгтевичи, или как там твоя дыра называется, и не позорься, немочь!
[1] В данном случае — «титул вежливости», сын барона.