О л ь г а. Нисколько.
Н и н а. Но вы говорили так сердито.
О л ь г а. Разве? Извиняюсь. Мне спать хочется. (Встала, идёт к двери в свою комнату, остановилась и проходит в фонарь.)
Н и н а (тихо). Капризная женщина. И не очень воспитана.
(Букеев молчит, исподлобья наблюдая за Ольгой.)
Н и н а. Вы замечаете, что Ладыгин волнует её?
Б у к е е в. Это неправда. (Встал.)
Н и н а. Она пошла смотреть на него...
Б у к е е в. Пойдёмте, погуляем.
Н и н а. О, с удовольствием.
(Уходят через террасу. Ольга в фонаре (здесь фонарь - выступ в здании на весу, башенка с окнами, привешенная к стене - Ред.), курит и тихонько напевает. Входят Жан и Богомолов.)
Ж а н. Дорогой мой, я тоже - идеалист, уверяю вас! Я понимаю всё это: рабочий вопрос, социальная справедливость и прочее... Конечно же, о господи! Мы наделали законов для наших знакомых, а сами обходим законы стороной, - чтобы не задевать их, знаете.
Б о г о м о л о в. Тем более, уж если вы понимаете это.
Ж а н. Да - понимаю же! Но - всё-таки необходимо иногда приказывать людям. Или - так, или - до свидания!
Б о г о м о л о в. Приказывать я не умею, могу только советовать или убеждать.
Ж а н. Всего убедительнее - страхи. Государство держится страхами, это факт! Вы рассуждаете как социалист, как человек преждевременный. Жизнь - поверьте мне - очень запутанная штука, кто в этом виноват - неизвестно. В поисках виноватого хватают богатого, но - ведь это только потому, что он виднее.
Б о г о м о л о в. Забавно вы говорите.
Ж а н. А, боже мой! Я знаю жизнь, и она меня знает!
Б о г о м о л о в. И многое у вас очень метко...
Ж а н. Так вот, дорогой мой, вы не беспокойтесь, - всё устроится, всё будет по-хорошему... Мы, идеалисты, понимаем друг друга с двух слов. Сейчас я распоряжусь насчёт улучшения харчей.
Б о г о м о л о в. К завтрему я составлю смету.
Ж а н. Да вы не торопитесь... [(Уходит.)]
(Богомолов, допивая остывший кофе, хмурится, бормочет что-то.)
О л ь г а. Ты что говоришь?
Б о г о м о л о в (заг[лядывая] в фонарь). Я думал, здесь никого нет.
О л ь г а. Твоя привычка разговаривать с самим собой когда-нибудь поставит тебя в неловкое положение.
Б о г о м о л о в. Ты думаешь? Впрочем - возможно. Ты что не спишь?
О л ь г а. Мечтаю.
Б о г о м о л о в. О чём?
О л ь г а. О тебе.
Б о г о м о л о в. О? Разве?
О л ь г а. Удивительный у меня муж, чёрт возьми, думаю я... с восторгом. Я целую ночь где-то кутила и вообще веду себя весёлой вдовой, а он - спокоен. Он так уверен в моей любви... Спасибо ему.
(Богомолов, опер[шись] на угол стола, задумчиво слушает, покручивая бородку.)
О л ь г а. Он упивался мечтами, она шампанским, и всё шло благополучно, - так начала бы я рассказ, если б умела писать.
Б о г о м о л о в. Попробуй.
О л ь г а (вых[одит] из фонаря, подход[ит] к нему, кладёт руку на плечо). А что бы ты сказал, если б я полюбила другого?
Б о г о м о л о в (серьёзно, вдумчиво). Что бы я сказал? Не знаю. Никогда не думал об этом.
О л ь г а. Подумай.
Б о г о м о л о в. Зачем же? Разве...
О л ь г а. Всё может быть.
Б о г о м о л о в. Ты шутишь, Оля.
О л ь г а. Да.
Б о г о м о л о в. Шутишь, я уверен. Хотя...
О л ь г а. Что - хотя?
Б о г о м о л о в. Не умею сказать.
О л ь г а. Если сказано - хотя, так значит, ты не очень уверен... Не очень! Ну... это хорошо. Спасибо. Поцелуй меня.
Б о г о м о л о в. За что же спасибо?
О л ь г а. Пойми. (Уходит, смеясь.)
Б о г о м о л о в (вслед ей). Желаю тебе хорошенько отдохнуть, а то у тебя, кажется, нервы не в порядке.