Всё тело болело так, будто по нему проехался автомобиль с шипованными покрышками. Виски отозвались болезненным спазмом, и ноги подкосились, но ему удалось устоять, цепко ухватившись за край стеллажа. Он всё ещё был жив.
«Я ошибался».
— Как такое возможно? — прошептал он.
Он оттолкнулся от стеллажа и, пошатываясь, словно в дурмане, сделал несколько шагов в сторону ванной. Пальцы левой руки стискивали рукоять окровавленного ножа. Он шёл аккуратно, стараясь не споткнуться о лежащий посреди комнаты труп, и только на последнем шаге буквально ввалился в пахнущую сыростью и мылом комнатушку. Некоторое время задумчиво смотрел в своё отражение в зеркале, а затем поднял руку.
Сверкающее холодное лезвие коснулось зудящей кожи лба и плавно скользнуло вверх…
На пол упала длинная прядь.
Он взглянул на себя в зеркало и на том месте, где полагалось находиться лицу, увидел израненную смугло-золотистую маску, почти матовую от безразличия. Скрежет металла по коже. Вновь и вновь пряди сползали на плечи, на грудь и ниже. Из-под спутанных косм показались острые края бровей. Под ними — глаза с покрасневшими веками, мутные от лихорадочного жара. Скрежет металла по коже. Незамысловатый ритуал избавления от прошлого.
Ещё недавно мысли то и дело кружились вокруг того, чтобы прилюдно свергнуть Калеха, уничтожить его.
И вот ради уличного проповедника он отрекается от своих прежних господ.
Кто бы мог подумать?
От колкой боли в горле он закашлялся и сплюнул в раковину липкий кровавый сгусток. Слишком много потрясений. Всё явственнее становилось ощущение, будто весь город поразил яд безумия, а противоядие находилось в руках одного-единственного человека. Голова закружилась. Он упёрся правой ладонью в зеркало.
— Я недооценивал тебя, считая меньшим, но теперь понимаю…
«Ты — нечто большее. И я не могу позволить твоей тайне уйти вместе с тобой».
Плотная вереница событий. Раскол монашеских братств. Забастовка лавочников, переросшая в антиправительственный бунт, и первая пролитая кровь. Создание и возвышение Багровой десятки. Удар за ударом расшатывал влияние первосвященника. Слишком превосходные совпадения.
Ещё одно движение ножа… Лезвие соскочило, оставив тонкий порез. С кровью неизбежно приходит осознание.
— Я приму твой путь, — пробормотал он.
— Господин, что вы?.. — раздался за спиной женский голос.
Реха — незаменимая помощница, когда нужен некто чуткий, как рысь, и безжалостный, как гюрза.
Он повернулся к ней. Реха была высокой и тонкой, словно трость, женщиной; под серым плащом она носила расшитую бордовую блузу. Из-за энергично блуждающего взгляда и закушенной губы создавалось впечатление, будто она готова вот-вот вцепиться кому-нибудь в глотку. Диковатую внешность дополняли коротко подстриженные красные волосы. Если кому-то и можно было довериться, то именно ей.
— Наше братство не должно пасть. Не после всего, чего мы достигли. Поэтому… я собираюсь поддержать Пророка.
Он всмотрелся в лицо Рехи. Она не шелохнулась, и тогда его посетили смутные подозрения насчёт её визита.
— Вижу, Реха, не спешишь меня уничтожить, пока есть возможность. Что ж так?
Женщина крутанула головой, громко хрустнув шеей, и с плотоядной улыбкой взглянула на него.
— Вы не лучший командир, господин, а политик из вас вышел бы ещё хуже. Но вы всегда умели ставить на победителя, поэтому многие остались верны вам.
Не найдя слов, чтобы ответить, он несколько секунд смотрел в вишнёвые глаза своей помощницы, ощущая, как силы вновь наполняют измученное тело. Реха была настоящим сокровищем. Честная до боли, преданная до смерти. Её ничуть не смущали ни стекающая по бритой голове кровь, ни отталкивающая нагота, ни предложение примкнуть к бывшему противнику… Сокровище.
— Ты, как всегда, прямолинейная, Реха. Это я ценю.
Улыбка на лице Рехи стала ещё шире и жутче.
«На победителя, разумеется. Ведь знание — сила…»
— Собери людей, — сказал Абрихель полным ледяного спокойствия голосом. — Пора встряхнуть Кадашфан.
***
Куова пытался вырваться из царства безжалостных видений.
То, что было и, несомненно, повторится вновь.
Тёмно-серый снегопад покрывал землю, укутывал грязными хлопьями выжженную долину, будто старым саваном, тщетно пытаясь скрыть происходящее безумие. Сквозь плотную снежную стену проступали картины приближавшегося кошмара… Пыльно-зелёные когорты, выстроившиеся позади громоздких металлических чудовищ, дышащих тьмой. Напротив — серые шеренги воителей с праведным огнём в глазах. Между ними протянулись длинные ямы, заполненные человеческими телами. И повсюду, насколько можно было охватить взором, ярко вспыхивало неистовое пламя.
Память Куовы наполнилась непрошенными образами.
То, что было и, несомненно, повторится вновь.
Когда он наконец пришёл в себя от дуновения промозглого ветра и отчаянных криков, то не сразу понял, что старый ужас давным-давно прекратился, а новый ещё не начался. Он вяло переводил взгляд на тусклые огоньки в руках собравшихся людей, смутно ощущал боль в избитом теле, осознавал череду приведших его к столбу происшествий и видел стоящие напротив него тёмно-красные силуэты. И раз за разом повторял беззвучную молитву: «Солнце-отец, услышь меня!»
***
«Чем лучше быть рабом кошмаров?»
Люди замолкали и опускали взгляды в землю, когда он проходил мимо, словно считали его своим правителем. Тубал знал, что впервые за долгое время к нему относятся так, как подобает. Кто подавил смуту в зародыше, кто вот-вот избавит город от подстрекавшего к ней лжепророка? Артахшасса Тубал, капитан Багровой десятки, освободитель Алулима. Больше никаких насмешек издёвок и насмешек за спиной.
«Прикрой глаза и распахни сердце…»
— Нет! Замолкни!
Музейную площадь заполонила толпа людей, пришедших поглазеть на казнь лжепророка. Они теснились на лестнице старого народного музея, у подножия и между толстых колонн наверху. Другие высыпали на саму площадь и теперь яростно толкались, беспорядочно пытаясь создать коридор для проходящих багроводесятников. Кое-кто сторонился плотных скоплений, держа в руках зажжённые тонкие свечки — лишь так они способны были поддержать приговорённого. Чем ближе Тубал подходил к центральному столбу, тем теснее и оживлённее становилась толпа. Он бросал снисходительные взгляды на воющих и стенающих людей; те ещё не ведали, кого оплакивают. Он сдержанно кивал людям, которые потрясали кулаками, требуя скорейшего суда. Один безумец, однако, налетел на него и попытался ударить, но подручный-сержант оказался быстрее — удар тяжёлым жезлом по рёбрам мигом остудил пыл фанатика. Тубал шёл вперёд, ничем не выдавая, как бешено колотится его сердце, и слышал позади бессмысленные выкрики о «святом пророке».
«Ложь, прорастающая в храме, надёжнее любых оков».
— Только ты эту ложь и посеял! Ты!
Со всех сторон слышались гневные шепотки, угрозы и гнусная брань, а Тубал продолжал идти, пока багроводесятники прокладывали путь сквозь лес дрожащих от страха тел. Наконец он увидел бесчувственное тело, свесив над грудой покрышек, и остановился. Если бы не мерно вздымающаяся, залитая кровью грудь, можно было бы решить, что Калех уже мёртв.
«…Но как ты остановишь идею?»
Тубал вгляделся в толпу, ожидая увидеть на лицах хотя бы тень осознанности — тщетно.
— Если его хранит воля Спасителя, — громко вопросил Тубал, — почему он не явит чудо?
Люди растерянно переглядывались не в силах ответить на простой вопрос. Они не знали…
«Да потому, что он — мошенник!»
Он презрительно хмыкнул и приказал оттеснить людей на несколько шагов. Некоторые пытались упираться, но быстро сдавались и отступали под натиском Багровой десятки. Тубал напряжённо смотрел на них, пока вокруг не появилось достаточно места, чтобы чувствовать себя спокойно, затем бегло оглядел своих подчинённых.
Он удовлетворённо выдохнул.
Тут Тубал подумал: не лучше ли совсем разогнать толпу? Но мысль эту пришлось отослать прочь, ведь в таком случае некому будет узреть истину — он уничтожит сам смысл разоблачения.
Тубал осторожно, будто подкрадываясь, приблизился к столбу и поднял взгляд. Он вздрогнул, когда обнаружил, что Калех уже пришёл в сознание и теперь пристально смотрел на него. Один его глаз отёк и не открывался, зато второй полнился сочувствием и страданием.
— Ты всё-таки пришёл. Как и должно было…
Тубал свирепо уставился на человека, прикованного к столбу. Голос звучал негромко, но, казалось, разносился по всей площади. Даже шум в толпе пошёл на убыль.
— Потерянное дитя, — печально сказал Калех. — Ты собираешься вершить суд.
— Я собираюсь покончить с тобой, чтобы все увидели, как ты сдохнешь!
Он услышал, как за спиной люди принялись встревоженно роптать.
— Но почему? Откуда в тебе столько злобы?
— Потому что в твоих словах — яд!
— Нет, не поэтому.
— Для тебя это не значило ничего! Одними словами опустошать смыслы!
— Ты сам делаешь меня значительнее, чем я есть на самом деле…
— Мне достаточно одного! Ты колдун и лжепророк! Ты заслуживаешь смерти!
Тубал крепко стиснул кулаки, но не от злости, а от чувства восторга, растекавшегося от сердца по всему телу.
— Я очищу Алулим…
— И убьёшь всех, кто не на одной стороне с тобой? Как Гафур?
Тубал затрясся, словно вдруг оказался в ветреной степи безо всякой одежды и защиты.
— Это твоя вина, — дрожащим голосом произнёс он. — Твоя, и общества, невежеству которого ты потакаешь.
— Вина в чём?
— Посмотри на меня! Вот! Вот кем я должен был стать, чтобы освободиться!
— Стать кем, Тубал? Убийцей тех, кто любил тебя?
— Они смеялись надо мной! Презирали меня! Ненавидели!
— Так ли это? Многие считали тебя достойным и благородным человеком… Но тебе было проще замечать ненависть… вскармливать её в себе.
— Меня считают выродком!
Из груди Калеха вырвался смех — тихий и добрый, — точно у родителя, наблюдающего за неуклюжим ребёнком.
— Убив меня, ты перестанешь быть выродком?
— Заткнись! Даже ты отказался от меня!
Тихое бормотание в толпе разорвал свист.
— Вероломный пёс! — крикнул кто-то. — Ты не достоин даже того, чтобы стоять рядом с ним! Гнусный предатель!
Даже не оборачиваясь, Тубал махнул рукой, и спустя полминуты услышал треск и жалостливые вопли. Всё это время Калех молчал, словно выжидал, когда наказание наглеца закончится.
— О чём ты говоришь? Я никогда ни от кого не отказывался.
— Лжец! — закричал Тубал ему в лицо.
Он схватил Калеха за одежду и притянул к себе.
— Ты отвернулся от меня!
— Нет, Тубал. Это ты… Это ты от меня отвернулся.
— Чтобы спасти город от тебя!
Голос сорвался, и Тубал смущённо отступил — слова Калеха хлестнули с такой болью, что слова собственные потонули в ней. Как? Как этому человеку даже в таком положении удаётся рвать струны его души?
Над головами пришедших фанатиков затянулась новая песнь.
— Это я праведник! Я! — в сердцах выпалил Тубал.
Несколько последователей Калеха попытались пробиться через оцепление. Тубал обернулся и тут же заметил, как мимо лица пролетело нечто розоватое и влажное. В следующий миг к ногам полетели куски свиного мяса и обглоданные кости; он проорал команду, но сам не разобрал какую именно. Пока багроводесятники не совершили оглушительный залп в воздух из карабинов. Снова воцарилась тишина — только в ушах звенело. И среди этого звона Тубал услышал, как посмеивается Калех — так не может смеяться человек, прикованный к столбу.
«Выродок…»
— Замолкни! — взревел Тубал, ударив Калеха по лицу так, что ладонь загорелась от боли. — Заткнись!
Он замахнулся для нового удара, но чьи-то руки схватили его сзади и оттащили от столба. Над ухом гудел поток дурацких извинений. Тубал рывком высвободился и вонзил взгляд в мерзавца — низкорослого, коренастого человека.
— Капитан, остановитесь! Вам нужно держать себя в…
— Я уничтожу тебя.
Кровавый туман в глазах рассеялся, и Тубал увидел перед собой перепуганного сержанта в чёрной широкой кепке. Как он позволил ему застать себя врасплох?
— Вы в порядке? — взволнованно спросил сержант. — С кем вы говорите?
«Пёс», — ухмыльнулся расплывающийся образ в голове.
— Командир?
Тубал заложил руки за спину и гневно прищурился.
— Вели принести бензин, — проскрежетал он.
Он дёрнул головой и пошёл прочь: долгое присутствие Калеха поблизости действовало на нервы.
***
Абрихелю не нужно было следить за Артахшассой, чтобы знать, куда направится мятежный глупец и что он намеревался совершить. Тот столь яро и столь много выспрашивал о Калехе, что не могло оставаться ни малейших сомнений — он желал прикончить проповедника и объявить себя героем. Однако вечер обещал немалые удивления.
На улице Абрихеля ждала машина.
Реха доложила ему о столпотворении на Музейной площади, но он хотел сперва осмотреть следы бойни на Кедровой. Площадь пустовала. О минувшем столкновении напоминали пятна крови, обрывки тканей и блестящие гильзы. И всё же колдун знал о принесённой жертве, знал, что увидевшие не смогут забыть её так просто. Постояв с минуту, Абрихель развернул машину и поехал к месту казни. Со свойственным ему вялым любопытством он отметил, что не встретил на улице ни души.
Весь город застыл в напряжении.
Абрихель никак не мог выбросить из головы магический поединок с Калехом. Он раз за разом возвращался мыслями на заброшенный склад, где лежал разбитый и поверженный. Но долю секунды ему даже почудилось, будто он слышит певучий голос Калеха, а перед глазами начали распускаться белые от жара лепестки магии. Что бы стало с Абрихелем, не выброси он в последний момент отчаянное заклятие?
«Откуда такая сила? Кто учил его владеть ею?»
Очередной вопрос без ответа. Отвратительное чувство. Настолько отвратительное, что колдун готов был стать учеником Калеха, лишь бы оно перестало терзать гордый разум.
«Безумная стерва-судьба, — подумал Абрихель, приглаживая лысую макушку. — До нашей последней встречи я и помыслить о таком бы не смел!»
Какая-то часть его души всё ещё ненавидела Калеха, но даже она не могла допустить его смерти. Более того, в сложившихся обстоятельствах Абрихель оказался скован с пророком цепями хаоса и смерти. Из-за жадности и недальновидности первосвященника целое братство адептов оказалось в опасности — если начнётся зачистка, оно попросту сгинет. По иронии судьбы победа пророка — прежнего врага — могла стать билетом на спасительный рейс. Если только локомотив истории не сойдёт с рельс…
Абрихель думал, что неуязвим. Считал, что всеведущ. Он сжёг дотла не один непокорный аул мощью заклинаний, низверг до пыли их величайших шаманов. Он стремительно поднялся по иерархии Храма, отдавал распоряжения, подчинял себе гораздо более прилежных и пышущих энергией адептов. Он чувствовал, где лежит сила надёжнее сотни формул. Умение выбрать момент и оружие. Так горели сдавшиеся аулы, отданные на его милость руками предателей. Так погибали ослабленные ядом наложниц шаманы. Так Абрихель зарабатывал репутацию безжалостного завоевателя, оспорить которую не смел никто. И пусть он был не самым талантливым и могущественным колдуном, но выбирать момент он умел.
Не один Алулим, но целый Кашадфан ждёт серьёзная встряска.
И пророк-бродяга это прекрасно знал.
После первой встречи с Калехом Абрихель решил настроить против него верных последователей. Жандарм Артахшасса, маленький человек с непомерными амбициями, оказался самой драгоценной целью. Не было ничего проще, чем плетьми загнать его в лабиринт сомнений, снабдив путевыми камнями подозрений и заперев путь назад. Единственный выход из такого лабиринта — Калех-лжец, от которого надлежало прилюдно отвернуться и увести с пути его паству. И результат превзошёл все ожидания! Артахшасса не просто отрёкся от бывшего учителя, но и восстал против него.
Тем не менее, ответные действия Калеха на первый взгляд были совершенно иррациональны. Он не стал собирать по осколкам разбитое сердце, а попросту затолкнул Артахшассу обратно в лабиринт и запечатал последний выход. Словно не думал, что копящаяся в стенах злоба взорвётся и погребёт всех вокруг, в том числе и его, под завалами.
«Но он ведь мог переманить его! Сделать своим союзником! Тысячу раз мог!»
Возможно ли, что он просто не хотел? Пророк оседлал обстоятельства. И выходило, что устроенная обезумевшим жандармом показательная казнь — кульминация его большого представления.
Только так это имело смысл.
Большинство людей грезит о простоте. Им чужды глубинные идеи. Идеальный мир для них — не степь, где ты волен выбирать все возможные направления, но размеченный прямыми и длинными улицами город. Кругом привычные пути… Обласканные традициями и отученные оценивать, люди склонны принимать наиболее простые и понятные идеи, которые прекрасно уживались бы даже в далёкой древности. Привычные пути, не более того.
Именно на этом сыграл Калех. Разобщённому, погрязшему в бедности обществу, он предложил всеобщее равенство. Противопоставил коррупции праведность.
В своё время Абрихелю неоднократно приходилось слышать, какой он фанатичный и беспощадный. Но теперь, чем дольше он обдумывал поступки Калеха, тем более непорочным ощущал себя. Какова изощрённость и каков талант!
«Это то, что ты желал увидеть?»
Да! Торжество мысли! Выбор момента…
Предать разваливающуюся страну — не такое уж большое преступление. Гораздо важнее то, что он сохранит знание. Противники разумного, подобные Артахшассе, постоянны, но не вечны.
Невежественные погибнут. Видящие дойдут до конца.
Знание — сила.
«Ты человек степи, как и я».
Притихший Гора-город остался за спиной, когда Абрихель обогнул Высокий театр и выехал к руинам зиккурата. Асфальт сменился разбитой брусчаткой, и дорога стала напоминать поездку по стиральной доске. Однако здесь уже появились люди: одни сидели на камнях и покачивались взад-вперёд со свечами в руках, другие неуверенно ползли к Музейной площади. Проехав мимо зиккурата — и отчего Калеха так влекло к этим развалинам? — Абрихель свернул на широкую улицу и сильнее вдавил педаль газа, проезжая вдоль притихшего торгового ряда. Впереди показалось колыхающееся чёрное море, освещённое крошечными огоньками; только вместо шума волн ропот. Какой-то недоумок бросился под колёса, и Абрихель едва успел затормозить.
Не желая привлекать к себе излишнее внимание раньше времени, Абрихель вышел из машины и быстро зашагал, подпрыгивая и прихрамывая. Только когда перед ним открылась Музейная площадь, окружённая старинными постройками и разделённая надвое купеческим трактом, он сбавил шаг.
Абрихель не единожды видел, сколько людей собирал пророк на так называемые лекции, но вид толпы, пришедшей поглазеть на казнь, впечатлил его, словно впервые. Проталкиваясь между беспокойными зеваками, он пытался считать настроение с их лиц, но в итоге только запутался. Вдалеке он разглядел высокий церемониальный столб, однако сам пророк пока был скрыт от его глаз. Странно. Даже Абрихель не сомневался, что большая часть пришедших — последователи Калеха, они могли бы предотвратить казнь. Несмотря ни на что, они продолжали смиренно стоять и наблюдать, ограничиваясь лишь словесным негодованием. Точно зрители.
«Ждёте?»
Отчего-то всем своим нутром он ощущал сладчайшее предвкушение. Вместе с тем Абрихеля посетила пугающая, хоть и притягательная, мысль, что все ждали только его. От жара сотен свечей на коже выступил пот. Колдун в очередной раз за вечер провёл ладонью по голове — ощущение неровной щетины казалось чем-то чужеродным. Равно как и знак свыше, которого так ждала толпа. Они все просто смотрели на столб…
«Нет, смерть не станет для них поводом. Страх слишком велик».
Абрихель аккуратно просачивался между локтями и плечами людей, непривычно учтиво принося извинения за каждый случайный тычок. В спину ему летели самые разные слова — от глупых молитв до вялых ругательств. Некоторые оборачивались; одни широко распахивали глаза от удивления, другие разочарованно отворачивались. Потом, казалось, пропитался весь воздух. Колдун стал ещё настойчивее пробираться к столбу.
— Адепт? — перешёптывались люди в толпе. — Зачем он здесь?
Не обращая на них внимания, он начал высматривать по периметру и на крышах своих адептов — те уже заняли позиции и ждали только приказа. Неподалёку в тени на миг мелькнул мрачный женский силуэт. Среди багроводесятников хватало Пустых тварей; Абрихель чуял их за сотню шагов. План, однако, и не подразумевал победы в столкновении — лишь хаос и стремительное отступление.
Вынырнув в самом сердце площади, Абрихель встретился с оцеплением багроводесятников. За их спинами высился церемониальный столб, возле которого, словно растрёпанная марионетка, повис на цепях Калех. Поначалу Абрихель решил, что пророк без сознания, но внимательного взгляда хватило, чтобы понять — он наблюдал. Вооружённые карабинами юнцы разошлись в стороны, пропуская обозлённого Артахшассу. Похоже, и сейчас пророк не переставал доводить его. Артахшасса бегло глянул на Абрихеля и вдруг застыл, раскрыв рот.
— Удивлён? — ухмыляясь, прошептал колдун. — Дурачок…
«У тебя сегодня ужасный день…»
— Что ты здесь делаешь? — заглушая нарастающий гомон толпы, сорвался на крик капитан Багровой десятки.
— Завершаю начатое! — громко, насколько позволяло горло, ответил Абрихель. — Я ведь говорил, что увижу твой труп?
***
«Слишком мало… Я не чувствую».
Пальцы онемели от затёкшей крови. Шнурками их стянули так, что не пошевелить, словно предохранялись от колдовства. Разумная, но бессмысленная мера. Магия — чистая магия — шла через голос, а не через вычурные жесты. Впрочем, теперь даже голос мало что значил: сил в лучшем случае хватит на маленькую вспышку, но не на спасение от неистового огня. Спящее солнце оставалось глухо к мольбам. В чертогах сознания — ни звука.
Только звенящая пустота.
Куова вздохнул и запрокинул голову, ударившись о столб. Мимолётная боль ощущалась почти обыденной, однако всё ещё помогала не погрузиться в дрёму. Он поморгал и окинул взглядом площадь. Люди толпились, боролись друг с другом, как будто каждому из них жизненно необходимо было урвать кусочек земли именно здесь.
Киэнги… За сомкнутыми веками погибающее царство представлялось особенно явно.
От бесчисленных огоньков повсюду складывалось впечатление, будто небо слилось с землёй, соединилось в блестящий чёрный покров. Казалось, вот-вот раздастся треск — и из недр вырвутся смертельные вихри. Куова вспомнил о гибели братьев из Круга. Он почти ощущал жар от их осыпающихся золой тел.
«Всё повторяется!»
Он встрепенулся. Прозвучавший из глубин сознания голос, несомненно, принадлежал ему, но слова… В памяти всплыли события многовековой давности: маги сдерживают рвущуюся в мир тёмную энергию; один маг в охватившем его безумии падает на колени; Куова кладёт руку ему на лоб. Исцарапанное песком лицо направлено к солнцу. Куова опустошает мага досуха, впитывает его душу.
«Амнану?..»
Голос в голове рассмеялся с дружелюбным укором.
«Признайтесь, господин… Вы не часто вспоминали обо мне?»
Пророк вздрогнул, и его губы тронула улыбка осознания.
***
Прямо здесь, на этом кусочке площади писалась новейшая история Кашадфана. Взводы багроводесятников стояли напротив горожан, нервно стискивая приклады карабинов; на их лицах отражалась тревога и неуверенность. Именно в этом очаге ненависти развяжется узел, который подарит победителям день преимущества.
И горе — побеждённым.
— Ты пришёл, чтобы умереть, колдун! — воскликнул Артахшасса. — Я убью тебя вместе с лжепророком и спасу Алулим!
Бывший жандарм с беспощадным ожиданием в глазах оглянулся на своих людей и снова посмотрел на Абрихеля. Он одёрнул толстый воротник своего бордового кителя. По мнению Абрихеля, Артахшасса никогда не был человеком уверенным, и даже сейчас его нерешительность сквозила в каждом слове, взгляде и в самом голосе. Только теперь она стала фундаментом для безумия. Впрочем, безумие в последние годы не казалось чем-то чужим. Колдун вздохнул.
— Куда ни посмотри, каждый хочет причаститься к славе Спасителя! Воистину славное время…
— Взгляните! Вот о чём я говорю! — закричал Артахшасса, обращаясь к народу. — Колдун приходит защитить колдуна! Вот кому вы поклонялись. Он затмил колдовством ваши головы! Чтобы вы не могли разглядеть обман в его байках!
— А с чего ты взял, что я пришёл кого-то защищать? — резко спросил Абрихель. — Я пришёл за тобой.
Артахшасса развернулся. На лице его отчётливо читалась жажда крови, желание лить её на алтарь тщеславия.
— Мне нет до этого дела, — раздражённо проскрипел он.
— Да прямо-таки! — ехидно парировал Абрихель. — Я так и подумал бы, увидев твоё представление с показательной казнью и пылкими речами, что тебе нет до этого дела.
— Это не просто казнь, это — разоблачение, — бросил Артахшасса.
— Да, — отозвался Абрихель, несколько раз кивнув. На душе у него было мрачное веселье. — Мальчик-жандарм подрос и стал великим дознавателем.
— Ты мерзкое колдовское отродье! — завопил Артахшасса. — Неверная тварь! Я представляю закон в этом городе. И ты смеешь бросать мне вызов? Мне стоило пустить тебе пулю в лоб, а затем сжечь твои уродливые останки!
Сплюнув розоватую слюну, Абрихель хрипло рассмеялся и пригладил щетину на затылке. В дальней части площади адепты подобрались вплотную — словно любовники на картинах — к дозорным Багровой десятки.
«Что ж».
Крики в толпе заглушили все шорохи. Нарочито небрежным взмахом руки Абрихель отдал команду. Несколько силуэтов упали на землю и затерялись во тьме.
Артахшасса, будто почуяв неладное, обернулся, но тут же перевёл взгляд обратно на Абрихеля:
— Для тебя нет никакой надежды, колдун…
Его лицо пошло морщинами от гнева, стало похожим на маску дивы.
— Для тебя нет надежды.
Глядя на него, Абрихель ощутил странное чувство, отдалённо напоминающее смешанную с презрением жалость.
«Ты всё ещё считаешь себя человеком?»
За спиной раздалось урчание двигателя. Проследив за источником шума, Абрихель увидел, как с другого конца площади пробирается отряд людей в высоких головных уборах и с трёхлинейными винтовками в руках. За ними медленно, точно насытившийся зверь, ехала машина, принадлежавшая, вне всякого сомнения, кому-то из власть имущих.
Абрихель подал короткий сигнал своим адептам на крышах взять под прицел приближающийся отряд — непрошенные гости ему были ни к чему.
Пройдя сквозь толпу, отряд рассредоточился, и Абрихель явно увидел украшенные золотом серые мундиры. Начищенные до блеска кокарды блестели в пламени десятков свечей. Колдун догадался, кто мог пожаловать на казнь, и непроизвольно сжал кулаки. Вот уж кого здесь не хватало…
Застучали мелкие камешки. Доведённые до отчаяния люди избрали чиновничью машину целью своей агрессии. Гвардейцы сопровождения, похоже, были сбиты с толку и не знали, стоит ли им как-то реагировать на происходящее.
Отошедший от потрясения Артахшасса выкрикнул команду на изготовку.
Не успели, однако, багроводесятники взвести карабины, как вперёд величественно прополз длинный, раскрашенный лазурными узорами автомобиль с крышей из богатой ткани. Один из гвардейцев подскочил к машине, отворил заднюю дверь и с почтительным поклоном отошёл в сторону.
Звук собственных скрипящих зубов показался Абрихелю настолько громким, будто его мог услышать каждый на площади. Конечно же, старый пердун решился показать городу, что до сих пор способен что-то контролировать. Тем хуже для него.
С глухим кряхтением из машины выбрался седой старик в чёрно-белом одеянии и с роскошной тростью в левой руке. Правая рука приглаживала окладистую бороду, а сам он презрительно смотрел на всех вокруг. Глаз из-под лохматых бровей не было видно.
— Как первосвященник Святого Храма, — объявил старик громким, хорошо поставленным голосом, — я приказываю выдать мне человека, называющего себя Калехом.
Он изумлённо взглянул на Абрихеля, затем перевёл взгляд на Артахшассу.
— Ложный мессия должен быть осуждён согласно священным законам.
***
Со времён инициации Куова не переживал испытания подобного этого.
События на площади развивались до замирания сердца стремительно. Куова видел перепалку Артахшассы с бритоголовым высокомерным адептом, стал свидетелем вмешательства ещё одной стороны. Всё это играло на его стороне, щедро одаривая драгоценными минутами, необходимыми, чтобы собраться с духом.
Он вновь погрузился в себя: магические колебания души умерщвлённого брата взбудоражили его. Теперь, когда прошлая жизнь осталась в ушедшей эпохе, Куова не мог отделаться от ощущения, что в хаосе конца света произошло нечто большее, чем убийство сдавшегося мага. Как такое возможно?
Почему же он выжил, когда остальные погибли? В самом ли деле потому, что его тело оказалось сильнее, или потому, что его поддерживала поглощённая душа?
Вторая душа. Второй сосуд.
Это походило на сумасшествие…
Он не находил покоя. Мысли пришли в беспорядок. У ног копошились палачи, бормоча ругательства и разливая на покрышки жидкость из жёлтых канистр. Перед глазами опять восставал образ сидящего на коленях мага, но в его глазах была не паника, а смирение.
Амнану рыдал и выкрикивал бессмысленные пророчества. Но что на самом деле он видел?
Переведя дух, Куова уставился в звёздное небо и начал мысленно подбирать слова. Он чувствовал, как небесный отец наблюдает за ним. Он чувствовал, что тот слышит, хоть и молчит.
Получится ли?
Уже не имеет значения. Снизу тянулся едкий запах бензина, и огня не избежать.
Важнее всего был яркий образ.
Поэтому огонь должен разгореться. Прямо под его ногами.
Поднявшийся ветер холодил саднящую кожу. Слабое ощущение силы тёплым молоком обволокло горло. Баланс.
Призрак души обнял его, словно родного брата.
Куова зашептал первые куплеты — без чувства и отрешённо, — не смея придавать им силу, пока не убедится, что они похожи на чистую молитву.
Он чувствовал на себе руку солнца, тянущуюся из глубин памяти.
Высокое сошлось с нижним, и призрачное мерцание магии коснулось окровавленных струн.
Есть лишь один шанс…
***
Первосвященник решительно направился в сторону Багровой десятки; его трость звонко стучала по брусчатке.
— Это дело Святого Храма, — строго произнёс он.
— Десятка, огонь! — заорал капитан Артахшасса, вскинув голову. — Убейте колдуна! Убейте их всех!
Но Абрихель уже успел спрятаться. Он будто предчувствовал опасность и, прыгнув на землю, скрылся позади машины первосвященника.
«Я доведу начатое до конца… Конец лживым словам. Конец кошмарам!»
Хоть и с секундной задержкой, Багровая десятка выстрелила единым залпом, словно выражала смертельное приветствие жрецу-лицемеру. Следом последовала ещё серия выстрелов, но с другой стороны. Первосвященник с его гвардейцами оказались под перекрёстным огнём без единого шанса. Колдун привёл с собой людей? Но зачем ему…
— Мы служим одному государству, Тубал.
Его голос был едва слышен среди всеобщей паники. Тубал с раскрытым ртом глядел, как люди расталкивают друг друга в попытках сбежать, но поспешно взял себя в руки — его святая миссия стояла прежде всего.
«Пламя истины…»
— Я не служу царству лжи, — процедил Тубал.
«Глядите — вы все, кто смеялся надо мной».
Он схватился за рукоять револьвера, осязая ладонью гладкое дерево, и вырвал его из кобуры. И шагнул вперёд.
«Одна искра».
Рядом с истерзанным пулями автомобилем лежали практически в ряд истекающие кровью тела в серых мундирах. Мёртвый первосвященник раскинул руки в стороны и невидящими глазами поражённо смотрел в небо. От него исходил мерзкий запах старости и испражнений. Должно быть, иной смерти и не полагалось для тех, кто предал заветы Спасителя.
Тубал улыбнулся, чувствуя, как его ведёт божественное провидение. Казалось, он был рабом веры и высшим обвинителем в одном лике.
«Огонь будет судьёй».
Городу нужна кровь. Крови нужен огонь.
Несмотря на праведную злость, капитан ощущал странную благодарность к лжепророку. Да, Калех предал его доверие, разбил сердце и бросил наедине с болью, однако смог ли тот робкий и наивный жандарм стать освободителем без всего, что произошло? Вероятно, здесь также не обошлось без промысла Спасителя. В таком случае Тубал прочитает короткую молитву и за него.
Когда всё закончится…
Искупление!
Абрихель швырнул в него косым магическим потоком. Чёрно-голубые струи рассеялись в метре от него, столкнувшись с аурой Пустых.
Тубал перекатился в бок и укрылся за кузовом машины. Его охватил стыд: он, высший обвинитель, вынужден прятаться от проклятого миром колдуна. Верный слуга Спасителя боится, что его поразит посланное дивами заклятье. Но ведь иначе Артахшасса Тубал не сумеет исполнить Его волю!
Он выглянул из-за стального крыла и выстрелил дважды.
— Из этой паутины, — крикнул Абрихель, — ты не выберешься!
— Тогда я просто пристрелю тебя!
Тубал выскочил навстречу Абрихелю, рассчитывая застать того врасплох. Он не ожидал, что тот будет ждать его в винтовкой в руках. И отскочил, поскользнувшись и чуть не упав.
— Теперь я вижу, что с тобой не так, — засмеялся колдун. — Ты мечешься с одной дорожки на другую! И кому — подумай сам! — кому нужен такой подчинённый?
Тубал осторожно попятился, не сводя глаз с него. Абрихель медленно наступал. Прямиком в западню.
Багроводесятники выстроились в линию и навели карабины на колдуна.
Прогремели выстрелы. Несколько человек из Багровой десятки упали замертво. Ошибка! Последователи колдуна всё ещё были неподалёку, прятались и ждали подходящего шанса. Сам Абрихель стоял невредим; из дула его винтовки струился дымок. Оставшиеся в живых багроводесятники разбежались выслеживать стрелков-адептов. Ошибка… На глазах выступили слёзы.
Тубал бросился к фонарному столбу и прислонился спиной к нему, переводя дух. Ещё не всё потеряно.
— Оглянись, Тубал! — прокричал Абрихель. — Думаешь, они дадут тебе уйти?
Капитан закипел, как будто слова этого червя что-то значили.
— Когда правда вскроется, разумные осознают свои ошибки перед Спасителем! Немногие дураки воспротивятся, да! Их ждёт болезненное прозрение…
Колдун противно рассмеялся.
Тубал ринулся на мерзавца; перед взором размылось всё, кроме единственной цели. Скачок в сторону, затем решительный рывок. Револьвер устремился вперёд.
Один на один — охотник сошёлся с хищником…
Пули прошивали воздух, нити оборонительных заклятий сверкали, словно лезвия. Барабан неожиданно опустел, а с пальцев колдуна сорвалась пылающая магическая сеть. Тубал нырнул в сторону, но удар всё равно зацепил его и отбросил к машине.
— Чего ты ждёшь? — издевательски воскликнул Абрихель.
Пальцы Тубала задрожали. Как же так? Он, шипя от боли, пополз на четвереньках в укрытие, судорожно сжимая револьвер. Большую часть колдовской атаки принял автомобиль, и теперь от него исходил жар. До уха доносилось мерное шарканье сапог Абрихеля. Однако воля Спасителя по-прежнему хранила Тубала. Он был ещё жив.
В тускло освещённых проходах улиц вновь показались лица. Желание узреть истину пересилило животный страх.
Мышцы ныли, колдовские порезы жгли и щипали.
Тубал вдохнул поглубже и принялся перезаряжать барабан. С приятным стуком патроны влетали в каналы…
Капитан обгорел от ног до волос, кожа на шее и руках покрылась красными пятнами. Каждый вздох обжигал горло.
Прижатый к накалившемуся кузову автомобиля, Тубал боковым зрением увидел Калеха, прикованного к столбу; его голова склонилась набок, а открытый глаз беспрестанно следил за поединком. Звук шагов стих. В установившейся тишине молитвенный шёпот Тубала звучал оглушающе. Это наполнило его, рывком поставило на ноги, утолило боль. Он тихо зарычал и вылетел из укрытия с заряженным револьвером.
Выстрел. Ещё один. И ещё. Гром разрывал воздух, пока не послышался звон разбитого стекла.
Абрихель вскрикнул, пошатнулся и рухнул на колени, прижимая левую ладонь к правому плечу. Он поднял удивлённое лицо.
Теперь не ухмылялся.
Между паучьими пальцами колдуна сочилась тёмная кровь, плечи тяжело вздымались от неровного дыхания. Тубал на миг оглянулся на заново стекающуюся толпу и вскинул руки.
— Второй раз! — взревел он. — Второй раз я поставил тебя на колени!
Он мгновенно оказался возле Абрихеля и прижал дуло револьвера к его лбу. Глаза колдуна померкли, наполнившись готовностью к скорой смерти. С охоты вернулись солдаты Багровой десятки — должно быть, покончили с адептами — и с нескольких сторон направили дула карабинов в голову Абрихеля. Но ему ещё было рано подыхать. Пусть тоже увидит…
Тубал убрал револьвер и напряжённым шагом приблизился к лжепророку.
На площади снова стало людно. Тубал вынул из кармана зажигалку и обернулся. Тревожное ожидание на лицах. Предвосхищение момента.
«Смотрите…»
Он взглянул в лицо Калеха.
— Тубал… — В глазу лжепророка еле заметно блеснула влага. — Мне… — Калех заколебался, скорбно вздохнул. — Мне очень жаль.
Тубал хмыкнул. Ему больше не было дела до жалости. Он крутанул зазубренное колёсико, выпуская на волю огненный язычок, и бросил зажигалку во влажную чёрную груду.
— Пламя истины!
Покрышки моментально вспыхнули — и пламя охватило тело Калеха. Тубал невольно отшатнулся от пышущего жара. От ужаса и нестерпимой боли, какие возможны только при сгорании заживо, лжепророк отчаянно взмолился. Слов было не разобрать, но по одному тону капитан понимал, что тот просит Спасителя облегчить кошмарные муки… Последователи Калеха громко зарыдали. И вдруг огонь погас, будто свет в лампе. Невозможно! Он не мог колдовать со стянутыми пальцами! Ошеломлённый, Тубал смотрел на невредимого Калеха.
Над площадью раскатился истеричный смех. Капитан Багровой десятки далеко не сразу понял, что этот смех — его. Пальцы вцепились в волосы.
— Эй, командир…
Чья-то тяжёлая рука легла на плечо Тубала; сердце в груди заклокотало от негодования.
— Ты! — прошипел Тубал, оборачиваясь. — Ну что…
Сержант ударил его кулаком в переносицу.
Голова откинулась назад, и Тубал опрокинулся наземь. Он приподнялся на локтях, всхлипывая от обидного изумления, и тут же упал снова, получив удар ногой в бедро от подлетевшего незнакомца. Другие люди последовали примеру напавшего. Носок сапога болезненно врезался в челюсть.
Под градом ударов Тубал тщетно пытался отползти в сторону. Тяжёлым ботинком ему попали прямо в левую скулу — в глазу вспыхнуло белое пламя, а затем спустилась темнота. Грудь сковало морозным ужасом, вырывая наружу пронзительный крик:
— За что?! Вы не…
Чей-то каблук обрушился на правую руку Тубала, вдавливая пальцы в острые камни.
Многочисленные пинки посыпались в живот и по рёбрам. Боль палящей струёй прошила его от поясницы до затылка. Тубал попытался свернуться калачиком, но тело не слушалось. Внизу живота что-то лопнуло, и по ногам потекла горячая жидкость.
На шею набросили петлю, врезавшуюся в подбородок.
Под крики беснующейся толпы Тубала поволокли по площади. Холодные светящиеся фонари проплывали на фоне ночного неба. Ногти бессильно заскребли по камням, цепляясь за острые края. Сквозь кровь, налипшую на лице, он всё ещё чувствовал запах горелой резины.
«Я освободитель Алулима!»
— За что?!
Петля соскользнула ниже, и Тубал сдавленно захрипел. Откуда-то сверху донёсся смех.
— З-ш-ш… тх-хо… — попытался выговорить он, но ничего не выходило: горло сдавило так, что не вздохнуть.
«Я же…»
Наконец, удавка резко дёрнулась — и в шее что-то хрустнуло. Над головой сомкнулась тьма.
***
Робко перешёптываясь, несмелыми движениями верные последователи растягивали цепи, приковавшие Пророка к месту казни, помогали сойти на землю. Многим не верилось, что они достойны коснуться его… Весь город словно застыл в безмолвии.
Куова чувствовал сильнейшее головокружение, а конечности еле слушались, но он сделал несколько шагов вперёд. Самые пылкие из учеников обступили его, поддерживая под руки. Кто-то накинул ему на плечи тёплый плащ. Он прикрыл глаза, наслаждаясь блаженным покоем. Ему не нужно было видеть, чтобы знать, что в нескольких шагах от него всё ещё стоял на коленях Абрихель, удерживаемый горожанами, — ночь изменила даже его. Низкорослый, широкоплечий багроводесятник громко плакал и молил Спасителя о прощении. Где-то в тени восторженно улыбался Иона, а Гольяс метался среди толпы, ища непослушного сына. Куова открыл глаза и увидел сотни направленных к нему взглядов. Люди, что стояли ближе всего, не выдерживали и преклоняли колени.
«Они видят…»
Целая вечность сомкнулась в одной точке, и казалось, что мир погиб и возродился заново — мерное сердцебиение раздавалось в такт дыханию земли. Он вновь потерял солнце, однако обрёл нечто иное…
Но это только начало. Учение должно продолжаться.
Усталая улыбка озарила лицо Куовы. Краем глаза он заметил вдали качающееся на фонарном столбе растерзанное тело Артахшассы, и душу охватила глубокая печаль. Погибли неудержимое упорство и верность идеалам… Но что сделано, то сделано — жертва принесена. Куова поднял руки и вытянул их вперёд. Поверх голов прокатилось проникновенное аханье.
«Да… теперь они готовы».
— Братья, сёстры! — провозгласил он, и шум в толпе моментально стих. — Божественная воля спасла меня, чтобы я сказал вам! Спаситель желает, чтобы ваша мечта исполнилась!
Он смотрел в блестящие от слёз глаза, на измождённых ожиданием людей… Ладони поднялись ещё выше, точно разгорающееся пламя.
— Они говорили, что огонь очищает от скверны и лжи! Значит, так тому и быть. Спаситель желает, чтобы вы взяли власть в свои руки! Несите священный огонь, как знамя, — и вы всё получите!
Куова перешёл почти на шёпот, но каждый услышал его первый завет:
— Да запылают костры!