– Ну мам…
– Крайне неразумно…
И пришлось мне отправляться прямиком в постель, даже викторину в восемь часов не дали посмотреть, где все так сложно, «да и нет не говорить», а арбитр Капелло похож на лягушку.
Умереть мне не удалось, но другой напасти я не избежал: выяснилось, что у меня до сих пор не опустились яички.
Я не слишком закомплексован, но более постыдной болезни нарочно не придумаешь: я просто не знал, куда деваться! Моя прошлая встреча с медициной была куда приятнее: я мчался на велике за цирковой труппой «Чингисхан» и врезался в телеграфный столб. У них там был бурый медведь на трехколесном велосипеде, красотка акробатка на слоне, зеленый клоун на верблюде и машина, разукрашенная во все цвета радуги. Звучала бравурная музыка. Южинцев приглашали расслабиться и посмотреть великолепное представление ровно в три часа на рыночной площади.
Красотка (честное слово, я не вру!) оборачивалась, говорила мне «ку-ку», а я несся вслед за ней по тротуару и улыбался изо всех сил. Потом она приложила руку в перчатке к губам и собралась еще что-то мне сказать, а я (вот разиня!) ничего кругом не замечал – и бах!
Я очнулся на руках у клоуна. Прелестная акробатка поцеловала меня в губы. Наверное, это и есть рай. Я подумал, что мы вместе с ней отправимся в путь, будем показывать представления по всему миру, поженимся, спрыгнув с трапеции вместе с кюре, и будем вечно наслаждаться супружеской жизнью…
Увы. Меня доставили в местную больницу, и вдруг страшно разболелась голова.
На следующий день цирк «Чингисхан» отбывал, и моя первая история любви трагически завершилась, но я до сих пор вижу, как красавица циркачка склоняется надо мною и дарит поцелуй. И мне становится грустно: я ведь даже имени ее не узнал.
В один прекрасный день я вырасту до ста семидесяти шести сантиметров – ни один мужчина в нашей семье не преодолел этой отметки – и побегу за ней вдогонку, как настоящий герой, как дедушка Бролино…
По возвращении в школу я и впрямь был принят с почестями. Сам того не подозревая, я стал героем греческой мифологии пятого класса. Оказывается, Жожо Баччи наблюдал романтический эпизод с балкона третьего этажа, а потом на своем велосипеде с тремя передачами домчался вслед за мной до самой больницы.
Он, конечно, много чего приврал, Жожо, запятнал мое доброе имя – рассказал, что я целовался языком с цирковой барышней. Мы с ним потом целую неделю не разговаривали…
Зато на волне всеобщего восхищения я мог первым брать добавку жареной картошки в школьной столовой: пережитое приключение, многократно приукрашенное Жожо, возвысило меня в глазах одноклассников.
На перемене я специально приподнимал бинт, чтобы продемонстрировать шов с торчащими из него черными нитками, похожими на проволоку, и рассказывал, как мне вскрывали череп, чтобы проверить, не утекло ли серое вещество, и девчонки визжали от страха и восторга. Это было классно!
А неопускание яичек – совсем другое дело, почти венерическая болезнь… Пришлось соврать, что у меня в мозге остался кусочек телеграфного столба, его забыли вытащить, и теперь придется снова ложиться в больницу. Там мне вскроют скальп и исследуют череп при помощи щипцов для сахара и карманного фонаря. Эта операция настолько опасна, что осуществить ее может только светило медицины, поэтому я специально поеду в другой город.
Нашего семейного доктора в свое время не научили ставить мужские достоинства на нужные места, но зато его коллега из Гренобля проводит эту манипуляцию практически с закрытыми глазами. Наш доктор заверил меня, что если бы ему пришлось доверить собственные причиндалы кому-то помимо собственной жены, то он непременно остановил бы свой выбор на коллеге из Гренобля. (А братец Жерар смеялся и говорил, что мне отрежут яйца секатором, одно из них он возьмет на память и сделает себе кулончик.)
Мы с папой и с мамой сели в машину и поехали на прием к доктору в город Гренобль, где великий Жан-Клод Кили в 1968 году выиграл три золотые медали.
Мы мчались среди гудящих автомобилей и удушающих выхлопов. Я присматривался к зданиям по обе стороны дороги и наконец спросил у папы, где же они здесь устраивали олимпийскую лыжную гонку. Папа указал пальцем на белоснежные верхушки гор, облаком ванильного мороженого нависавшие над грязным городом.
– На уровне интуиции я думаю, что вон там, – ответил он, – в Шамруссе.
Потом мы потерялись, даже поехали по одному бульвару не в ту сторону, за что нам досталось от нахальных гренобльских водителей. В ответ папа опустил стекло и разразился потоком ругательств, для пущей убедительности потрясая кулаком, а мама умоляла его прекратить, потому что ребенок сидит сзади и все слышит и запоминает, в общем, ты сам понимаешь.
Мы все время оказывались на одном и том же перекрестке, который был нам вовсе не по пути. Обстановка в машине накалялась. Папа поминутно кричал: «Чертов бордель!» – и от души поносил город Гренобль со всеми его автомобилистами.
В конце концов мы припарковались на подземной стоянке, прямо напротив докторского офиса. На серой стене красовалась золотистая табличка:
Доктор Эмиль Раманоцоваминоа
Общая хирургия
Дипломант университетской клиники Гренобля
3-й этаж
Мама заметила, что наш доктор, вероятно, уроженец Мадагаскара: многосложные фамилии там в ходу.
(Совсем как у индейцев, они тоже любят длинные фамилии, например вождь О-Ло-Хо-Валла или Без-Баб-Никак, и имена у них тоже многосложные и очень смешные.)
Папа позвонил, дверь открыла невеселая дама, которая провела нас в приемную, где было много стульев и стол, заваленный журналами на женские темы. Я откопал статью про крем, улучшающий форму грудей и ягодиц. Там было много иллюстративного материала, так что я совсем забыл, зачем мы сюда приехали. Девушки на фотографиях, на мой взгляд, совершенно не нуждались в улучшении форм, но я бы не отказался собственноручно натереть их чудодейственным кремом…
Потом на пороге кабинета возник Эмиль Раманоцоваминоа и объявил:
– Мсье и мадам Фалькоцци и маленький Фредерик, прошу вас следовать за мной.
Доктор был почти совсем лысый, уменьшенная копия Бенито Муссолини, только смуглее. Из ушей у него свисали пластиковые трубочки под названием «стетоскоп», круглый живот выпирал из рубашки, как сдобная булочка.
Он сел за стол, и сначала нашими взорам предстал только маленький шерстистый пучок докторских волос, потом он принялся, кряхтя, вертеть ручки своего кресла и вскоре весь всплыл на поверхность.
– Я не слишком высокий, – пояснил он, вытирая лоб платком.
Мы, конечно, уже сами это заметили и дружески улыбнулись, показывая, что рост для нас значения не имеет, главное, что он хороший специалист по яйцам.
– Я получил карту вашего сына, – добавил он, – я все прочту, и мы назначим день операции. Вы, главное, не волнуйтесь, операция совершенно не сложная.
Меня быстро раздели, и все склонились над моим рогаликом, внимая докторским комментариям.
– Расслабься, цыпленочек, – сказал доктор ласково, – ты весь напрягся. Давай-ка расслабься…
Потом медицинская наука блеснула перед нами во всей своей мощи. Эмиль Раманоцоваминоа ответил на все наши вопросы, даже продемонстрировал схемы. Наконец он спросил, не беспокоит ли меня что-нибудь еще, и я спросил, не приходилось ли ему оперировать великого Жана-Клода Кили на предмет неопускания яичек.
Доктор смеялся так, что ему даже пришлось снять запотевшие очки и вытереть их платком. Его смех был настолько заразителен, что мы все захохотали вслед за ним, просто покатывались со смеху. Доктор Раманоцоваминоа содрогался всем телом, будто это был его первый и последний шанс посмеяться вволю и он хотел воспользоваться им сполна. Он придерживал обеими руками живот, словно старого друга, с которым хотел поделиться нахлынувшим весельем. На глазах выступили слезы, виднелись коренные зубы.
Это был лучшей комический номер в моей жизни.
Через некоторое время нам пришлось успокоиться, потому что другие пациенты тоже листали журналы на женские темы и им не терпелось поскорее зайти в кабинет и продемонстрировать свои мужские достоинства. Доктор проводил нас к выходу и пожал всем руки, включая меня.
– Да, ты крут, – сказал он.
На лестнице папа заметил, что он просто душка, этот доктор по интимной части, и что его слава вселяет оптимизм, но папе легко говорить, у него, прошу прощения, все причиндалы на месте.
Время было не позднее, и, чтобы утолить мои не по возрасту тяжкие печали, родители предложили немного развеяться. Мама вспомнила про канатную дорогу с тремя яйцевидными прозрачными кабинками, которые проносятся над рекой Изер.
– Кажется, наверху есть ресторан, мы можем поесть там мороженого, да и вид оттуда, должно быть, великолепный.
Папа сказал, что идея замечательная и, похоже, весь день у нас сегодня проходит под знаком яиц. Мы разглядывали витрины, и мама запала на женскую обувь.
– Вы не возражаете, если я загляну в магазин? – спросила она.
Вопросительная интонация была чистой условностью, мы с папой сразу поняли, что нашего мнения никто не спрашивает, и расположились на оранжевых пуфиках, перед которыми продавец вывалил половину магазина.