Озеро притаилось за перелеском. Окруженное древними ракитами, усыпанное белыми кувшинками, подсвеченное солнечными бликами, заметенное ряской, оно манило, притягивало.
Саша притаилась за толстым деревом, чтобы не попасться Савве на глаза и не отрывала взгляда от мерцающей глади, понимая, что может простоять так и час и год.
Савва тем временем подошел к краю, опустился в мягкую траву и погрузил лейку в воду.
Сашу непреодолимо тянуло к озеру. Тихо-тихо, чтобы Савва не услышал, она сделала шаг вперед, подошла к краю в тот самый момент, когда рука Саввы разжалась и лейка, булькнув, скрылась под водой. Савва поднялся с колен, обернулся в ее сторону и замер. Взгляд его затуманился и поплыл. Саша инстинктивно отступила к спасительной раките, но Савва ее не замечал. Сообразив, что он смотрит не на нее, Саша резко обернулась. Перелесок, поле, опушка леса в отдалении… Что же он там видит? Она с тревогой обернулась на Савву.
А тот медленно вытащил из кармана маленькую пан-флейту. Поднес ее к губам, вдохнул и… нет, не заиграл. Он сделал выдох, он стал дышать во флейту. Осторожно, легко, словно боясь спугнуть… кого? Или что?
Саша ничего не понимала. Она застыла, притаив дыхание, зачарованная звуками, похожими на ветер. Как он это делает?
Вздох, еще один, еще… И что-то отозвалось, ветер донес такой же легкий вздох, только еще нежнее, еще прозрачнее… Что происходит?
Саша медленно повернула голову навстречу ветру.
По колено в траве к ним двигалась муза. Откуда она взялась? Минуту назад ее не было. Их разделяло не меньше пятидесяти шагов, но Саша почувствовала, услышала, ощутила всем телом — муза.
Она медленно приближалась, и завораживающий звук приближался вместе с ней, словно она несла его с собой. Ее голос… Он обволакивает, как нежный шелк, проскальзывает сквозь тело, оставляя его таким же невесомым… И летит дальше вместе с ветром, обвивается вокруг мелодии Саввиной флейты, сливается с ней, расцветает, заполняет пространство вокруг, изменяет его, истончает…
А флейта дышит с ней в унисон, и у них выходит что-то такое, что комок перекрывает горло, сбивается дыхание, мурашки ледяной волной захлестывают тело.
Вот она уже совсем близко, и Сашу окутывает облако нежного аромата, света, тепла… Сердце мягко сжимается, проваливается, ощущение счастья растет, переполняет…
Муза все ближе — Саша уже может рассмотреть нежное лицо, прозрачные глаза, затуманенный взгляд, точь-в точь такой, как у Саввы в эту минуту. А волосы — словами не передать, будто…как будто… — мучилась Саша, подбирая сравнение —…морскую раковину размотали на тоненькие волоконца и пустили по ветру. "Вот так бы я написала!"
Только губы кажутся чужими на ее лице, как жирный мазок кармина на акварельном портрете. Ее нежная улыбка внушает тревогу.
Муза, казалось, не заметила Сашу, взгляд ее был прикован к Савве. Она умолкла. Он выронил флейту. Муза подошла совсем близко к нему, провела рукой по его взлохмаченным волосам и двинулась дальше, по берегу озера, и вдруг пропала, растворилась между темных стволов. Растаяло волшебное облако. Блаженная улыбка все еще не сходила с Саввиного лица.
— Это что сейчас было? — прошептала Саша.
Савва вздрогнул, выронил флейту. Казалось, он только сейчас заметил, что она стоит рядом.
— Ты как здесь оказалась? Я же просил тебя остаться… — сонно произнес он.
— Кто это?
— Это… Цинцинолла…
— Цин… Откуда она взялась? И куда исчезла?
Савва пожал плечами.
— Она живет, где хочет… повсюду. Она любит это Озеро. Ей только в Музеоне нельзя появляться. — он помрачнел после этих слов.
— Почему?
— Она… пария.
— В каком смысле? Что это значит?
Он смотрел на нее недоверчиво, будто решая — можно говорить ей, или нет. Наконец решился.
— Она обладает силой. Огромной…
— Это же хорошо, разве нет?
— Да… И нет. Если человек хоть раз получит от нее помощь, то уже ничего не сможет сам. Без нее. Его талант будет разрушен.
— Но ты же…
— Я только наполовину человек. Мне не страшно. — ответил Савва. Но Саша уловила нотки неуверенности в его голосе.
— А вот тебе… — продолжал он, — нельзя с ней встречаться. Я не хотел брать тебя с собой.
— Такая странная… На сумасшедшую похожа! — Саше было досадно, что она тоже попала под гипноз этого загадочного создания. Но еще больше ее бесило, что Савва до сих пор улыбается как дурачок. После ее слов он резко помрачнел. Поднял оброненную флейту.
— Не выношу, когда о ней так говорят!
“ Значит не я одна это заметила…” — подумала Саша, а вслух сказала:
— Прости. Не злись. Ты влюблен в нее что ли? — вдруг озарилась она догадкой.
Савва не смутился, не разозлился.
— Это другое. Намного больше того, о чем ты думаешь. — серьезно и спокойно ответил он, пряча флейту в карман. — Как тебе объяснить… Когда есть она — есть радость. Есть музыка. Весь мир есть. А нет ее — и нет ничего.
— Ерунда какая-то! — возмутилась Саша, — она, конечно такая… необычная. Но как это — без нее нет нет ничего? Я же тебя слышала! Твоя музыка… — Саша подняла руки к небу и беспомощно уронила их, не в силах объяснить необъяснимое. — Что еще тебе может быть нужно?
— Ты просто не понимаешь…
— Чего я не понимаю?
— Что значит быть драгоценным. Да еще таким как я.
— Таким — это каким?
— Пора возвращаться. — сухо сказал Савва.
— А как же Трики? Ты лейку утопил.
— Ничего. Скоро будет дождь.
Они двинулись было в обратный путь, но Савва вдруг бросил тачку и обернулся к Саше:
— Можно тебя попросить об одной вещи?
— Не знаю. Попробуй.
— Не говори никому о ней… и о том, что ты видела.
— Из-за нее?
— Не только. Могут подумать, что я… привязан к ней, а драгоценным нельзя иметь привязанности.
— Почему?
— Такое правило. Считается, что привязанности отвлекают от призвания.
— Ерунда какая-то! Дурацкое правило.
— Согласен. Но я обязан его соблюдать.
— Хорошо, не скажу. Если это важно.
Савва слегка кивнул, что, должно быть, означало благодарность, поднял тачку и они двинулись дальше.
Саша искоса поглядывала на Савву. Странный он. Делает вид, что ему ни до чего нет дела. Что бы ни происходило, он и бровью не ведет. Сплошное притворство. Как он переменился, когда явилась эта Цинцинолла! Он даже улыбался идиотской улыбкой! А когда она ушла, снова стал таким же истуканом.
“ Наполовину человек… Драгоценный… По-моему, он слишком самоуверен! И слишком много врет, в том числе самому себе.”
Саша вдруг почувствовала желание убрать с его лица это спокойствие. Добиться живой реакции. Но говорить прямо она не решалась — не так-то с ним просто.
— Кто такие драгоценные? — начала она издалека.
Савва остановился. Помолчал, нерешительно глядя на нее.
— Ладно. — вздохнул он, — Ты все равно об этом узнаешь. Драгоценные — это дети муз и гениев.
— Разве у муз бывают дети? Они же из Источника появляются…
— Очень редко. Надо быть очень, очень… особым талантом, чтобы муза всегда была рядом. В человеческом теле. Но даже и тогда дети появляются редко. Только если у музы возникнет сильная привязанность. Если она, ну… влюбляется… как ты говоришь. У них может появится ребенок. Драгоценный. Такое случается очень редко. И становится проблемой.
— Для кого?
— Для всех. Такие дети должны расти в Музеоне.
— Почему? Что в вас такого ценного?
— Человек и муза в одном теле. Представляешь себе? Либо это гении в мире людей, либо — хранители муз. Здесь, в Музеоне.
— Так значит и Амалия и Декаденция и Лев…
— Да.
— А Клара?
— Клара — нет. Она муза. В человеческом теле. Кстати, мать Льва.
— Ах вот в чем дело! То-то я думаю, как она терпит его хамство! А ты кем ты станешь — гением или хранителем?
— Не знаю. Не мне это решать.
— А твоя мама — значит, она…
— Хватит уже вопросов! — оборвал он ее. — Пошли, нам пора.
Он поднял тачку резким движением и пошел вперед, не оборачиваясь.
Саша поплелась следом. Ей больше не хотелось задавать ему вопросов.
“Добилась живой реакции!” — с досадой думала она.
ДНЕВНИК САШИ
В первый раз за этот кошмарный год мне захотелось что-то написать. И эта тетрадь, подарок маленькой Алисы, оказалась очень кстати.
Что ж, начну потихоньку!
Я остаюсь в городе муз. Пока не найдут Кассандру и она не скажет, можно ли мне летать на Пегасе.
Бред, какой же бред! Город муз…
В первый вечер я думала — сойду с ума. Думала — все это Светланины штучки. Каждую минуту ждала, что вот сейчас войдут санитары, а следом — она.
А теперь сама удивляюсь, как легко я сжилась с этой мыслью и поверила в невообразимое. Вообще, последние пару дней я только и делаю, что сама себе удивляюсь.
Как я смогла сбежать от этого чудовища, оскурата? Как согласилась куда-то поехать ночью с неизвестными людьми? Как смирилась с говорящей кошкой, которая вовсе и не кошка? Не знаю. Наверное, мне ничего другого не оставалось.
Тем более, что с самого начала, с первой минуты, как я здесь оказалась, я чувствую — мама где-то рядом. И в то же время — очень далеко.
Мне здесь не особенно рады. А Лев, болван надутый, прямым текстом объявил, что будет за мной следить. Ха! Посмотрим, как у него это получится! Он же вечно торчит в этой Башне. Готовится к своему великому дню. Наверное, корону примеряет перед зеркалом!
Почти никто не верит, что я могу взлететь на Пегасе. Если честно — я сама в это не верю. Пегас! Это же просто смешно. Но Клара почему-то уверена, что я смогу это сделать. Бэлла по-моему тоже.
Мне теперь придется заниматься каким-то полезным делом, чтобы я не болталась просто так, была под присмотром, не влезла куда-нибудь не туда и чего-нибудь не натворила. Впервые в жизни Белоконь займется чем-то полезным! Эта гадюка Декаденция предложила отправить меня на кухню! Я уже хотела устроить бунт, но Бэлла подоспела вовремя, сказала, что я криворукая и яйца мимо миски разбиваю. Что ж, ее гениальный план сработал —
я буду помогать Филибруму в библиотеке. А чтобы я не сбежала, за мной должен постоянно присматривать кто-то из драгоценных. Так что в библиотеку я завтра иду под конвоем. Савва меня поведет. Похоже, он-то и будет за мной присматривать. Ха-ха! Еще кто за кем присмотрит! Но могло быть и хуже.
С Саввой хоть разговаривать можно, и он нормально ко мне относится. Не то, чтобы с симпатией, но, по крайней мере, не фыркает, как Лев и не кривит физиономию, как Декаденция.
Сказать честно, мне с ним тревожно. И он здесь не при чем. Но когда я на него смотрю, у меня возникает такое чувство… Будто я должна что-то вспомнить. Это не дежавю, я уверена, что мы никогда раньше не встречались. Я бы его запомнила. Именно — что-то вспомнить. Это ужасно утомительно.
Но зато сегодня я видела такое, чего никогда не смогу забыть. Я и представить себе не могла, что на простой пан флейте можно так играть! И надо было их видеть. У Саввы было такое лицо — словами не описать. Обычно он хмурится или равнодушен ко всему. А в тот момент у него на лице отразилось просто нечеловеческое счастье. И в то же время — невозможность этого счастья. Глупо звучит. Но это было именно так. А Цинцинолла… Я теперь понимаю, почему люди сходят с ума, если встречают музу.
Я только не понимаю, почему этого не происходит со мной. Может быть я тоже драгоценная? Но это значит — моя мама муза. А я точно знаю, что это не так… Получается, что я, хоть и человек, но… тоже не совсем человек?
Ладно, какой смысл об этом размышлять!
P.S. Я так и не смогла помочь Эоле, и от этого на душе скребут кошки. Но я не могу себя заставить что-то написать. Дневник — это совсем другое, а то, что посоветовала мне Молчун… Мне ужасно стыдно, но я боюсь. Конечно, я все рассказала и Кларе и Бэлле. Но Бэлла сердится на Эолу, говорит, что ничем уже не может ей помочь. Но по-моему, она ее просто жалеет, и других муз тоже, и страдает от того, что бессильна что-то сделать. А Клара до смерти боится башни. Она ускользает под любым предлогом, чуть только я завожу разговор об Эоле.
И я ума не приложу, как мне выполнить мое легкомысленное обещание.
Про сад я забыла написать. В нем повсюду таинственные уголки. Жуки-фонарщики и ароматы. Скамейки, калитки и развалины. Я не разобралась пока, как и куда в этом саду перемещаться. В нем можно по-настоящему заблудиться. Я хотела там сегодня погулять, но Бэлла сказала, что одной мне нельзя отходить далеко от дома. Но я успела кое-что заметить — В глубине сада, за густыми зарослями жасмина, я обнаружила высокую каменную стену, увитую розами и невероятной красоты кованую калитку. Но именно туда-то мне и запретили входить! Бэлла буквально оттащила меня оттуда и была очень сердитой. Вот ведь подлость!
У меня постоянное чувство, что за мной кто-то наблюдает. Где бы я ни была. В доме. В саду. Вот я сижу сейчас на своей верхотуре, пишу, никого не трогаю. Посмотрела в окно — а там кто-то стоит и, задрав голову, смотрит в мое окно! Мне не показалось, я уверена! Это был кто-то живой. Ни Бэлла, ни Клара, ни кто-то из драгоценных — я бы их узнала. Они все высокие, а этот — небольшого роста, но повыше хухлика. Значит кто-то пробрался в сад и смотрит в мое окно. Хорошо, что моя комната высоко, и он не мог ко мне заглянуть.
И еще кое-что меня беспокоит. Бэлла ведет себя странно. Она постоянно носит что-то в кусты, когда думает что ее никто не видит. Но мне пока заняться особо нечем, поэтому я внимательно наблюдаю за происходящим. Так вот, утром она пошла в кусты с ведром и тряпкой. Зачем? Днем потащила туда корзинку с едой. И сейчас. Уже очень поздно. Но вот только что она опять прокралась в кусты, неся подмышкой что-то объемное. Я не поняла что. Мне очень интересно, что все это значит. Спросить Бэллу я не решаюсь. А кого-то другого спрашивать не хочу. А вдруг это Бэллин секрет, а я выдам ее ненароком. Поэтому буду наблюдать и выясню, в чем дело.
***
Савва явился ни свет ни заря. Саша столкнулась с ним внизу, в холле — она сползала со своей верхотуры, предвкушая фантастический Бэллин завтрак.
Разумеется, юноша был приглашен к столу. Не поломавшись хотя бы для приличия, он уничтожил целую сковороду омлета с грибами, а потом вздохнул и прибрал еще полбанки вишневого варенья. У Саши закралось подозрение, что Савва неспроста как на работу является каждое утро в этот гостеприимный дом — его манит Бэллина стряпня.
Клара не появлялась. Визит в Башню Защиты дался ей нелегко, она почти не выходила из своей комнаты. И только когда Саша и Савва уже надевали ботинки, она вышла к ним. Бледная, с тусклыми глазами, она куталась в красный шерстяной платок — никак не могла согреться. Слабо улыбнувшись обоим, она подозвала Савву, отвела его в сторону и что-то пошептала ему на ухо. Он молча кивнул, бросив быстрый взгляд на Сашу. А та переминалась у двери, делая равнодушное лицо, и чувствуя себя глупо и неловко.
Наконец вышли в сад, понурый и печальный после ночного дождя.
— Пешком? — сухо спросила Саша. Она решила держаться холодно и отстраненно. Нечего при ней шептаться!
— Пешком. — как ни в чем не бывало ответил Савва.
Он свернул с дорожки, ведущей к воротам и направился к зарослям жасмина.
— Из сада прямо в библиотеку? — удивилась Саша.
— Куда угодно. Главное — выбрать нужную калитку.
— Савва… — Саша быстренько отменила свое решение, — а давай пройдем через Музеон. Мне так хочется его увидеть!
Он помотал головой.
— Но почему?
— Клара просила не водить тебя в Музеон. — неохотно ответил Савва.
— Это она тебе перед выходом сказала?
Он кивнул.
— Там сейчас… Не очень хорошо. Музы уже давно живут без инспирии. Они голодные, и… Клара не хочет, чтобы ты это видела.
— Пожалуйста! Я не скажу Кларе, клянусь!
— Не могу. Я обещал. А ты проболтаешься.
— Я уже видела то, чего не должна была, — напомнила Саша, — и не проболталась. Пока…
Она смотрела на Савву в упор. Он нахмурился.
— Шантаж?
— Ну что ты! Очень большая просьба. — улыбнулась Саша.
Савва вздохнул, припертый к стене.
— Хорошо. Но уйдем, как только я скажу!
И свернул с дорожки в жасминовые заросли. Мысленно потирая руки, Саша поспешила за ним. Савва шел быстро и уверенно, ловко подныривая под мокрые ветки. А Саша еле успевала уворачиваться от душистых брызг. Наконец подошли к чугунной калитке, очень похожей на ту самую, с которой все началось.
Саша зажмурила глаза, затаила дыхание — неприятный переход в башню защиты был еще свеж в памяти.
— Это необязательно, — прозвучал насмешливый Саввин голос, — Музеон тебе не Серая гора.
Но Саша, вопреки своей воле придержала дыхание. Не открывая глаз, сделала шаг, еще один…
— Дыши спокойно, что ты надулась?
Она выдохнула, осторожно вдохнула. Открыла глаза…