Лес. Полумрак. Невыносимая тишина.
Узкая тропинка начинается прямо от калитки, заплетается между стволами и растворяется в зеленом сумраке.
— Это… Музеон?
— Дорога в Музеон. Боишься? Можем вернуться.
— Я не боюсь.
— Не оглядывайся, не смотри по сторонам. Только под ноги. И что бы ни случилось — не сходи с тропинки. — сказал Савва и пошел вперед. Саша двинулась следом — тропинка была слишком узкой для двоих.
Лес. Тихий, темный, угрюмый. Обхватил со всех сторон, обнял мягкими лапами, сдавил горло — воздух плотный, тяжелый, как вода в заросшем пруду.
Почему так тихо? Где птицы, где ветер, где шелест, шорох и треск? Даже веточки под ногами не хрустят. Вспученные корни деревьев будто пытаются выдрать себя из земли, поймать глоток свежего воздуха — но не вырваться, не вздохнуть. Кроны уползают в неведомое, забрав с собой небо и свет.
Толстенные стволы, земля между ними — все заросло пышным, зловеще-зеленым мхом. Может в нем все дело? Захватил пространство, поглотил все живое, пожрал звуки, не оставил места ни травинке, ни хрусту ветки, ни птичьему писку — только пышная мякоть повсюду. Обломанные сучки на деревьях выглядывают из-под мохнатых зеленых наплывов как недобрые глаза из-под тяжелых век.
— Мертвое все… кроме мха, — пробормотала Саша.
— Он разрастается с каждым днем. — тихо ответил Савва, — И лучше тебе не трогать его.
Трогать? Б-р-р! Он как пушистая гусеница. На него даже смотреть на него неприятно. Лучше под ноги, на тропинку. Интересная какая тропинка… Корни деревьев вросли в нее, вплелись замысловатым узором, похожим на литеры из старинных книг. Саша поневоле замедлила шаг — ей померещилось нечаянно, что корни выписывают тайное послание, ей одной предназначенное, ей одной понятное. Глупо! Но она вглядывалась, выворачивая шею, как сова — вдруг здесь про маму? Глупо и стыдно! Корням этим тысяча лет, не меньше!
Тоска навалилась внезапно, застала врасплох. Саша вдруг до боли ясно осознала, как далеко она от дома. Одна. Идет сквозь мрачный лес, неизвестно откуда, неизвестно куда. И рядом никого.
Савва… Что ему до Саши? Исчезни она сейчас, провались под землю — он пожмет плечами и пойдет играть на флейте этой своей. Цинцинолле.
Клара, Бэлла… они к ней добры, но лишь потому, что нуждаются в ней. Им безразлично — найдет она маму или нет. Она проходит этот квест одна. Сама. И лес этот, тихий и душный, как меховой воротник — еще один уровень. И сколько их впереди?
Трудно дышать… Кажется, мягкая зеленая лапа давит прямо на сердце. Хочется разорвать воротник… А может лучше убежать? Рвануть через лес, без дороги, чтобы ветки хлестали, трещали под ногами сучья, чтобы всколыхнулось это болото! Но тропинка не отпускает, не сойти с нее. Все внутри оцепенело, мысли в голове мхом обросли. Рукой не двинуть, головы не повернуть… Только ноги шагают — раз…два… Зачем? Куда? Зачем вообще кто-то куда-то идет? Сил нет. Плохо спала сегодня, может прилечь ненадолго? Вон подходящая ямка, зеленая, мягкая… Ветки вниз опустились, с них свисает мох… Какая уютная комнатка! Была у меня когда-то подушечка из зеленого бархата… Я все равно не найду маму. Она спит в такой же зеленой комнатке, и я усну, может во сне ее увижу… Надо сказать Савве, чтоб через часик за мной вернулся… Язык почему-то не слушается и голоса нет. Ау, голос… Это все лапа… Мягкая, давит…
Что это с Саввой? Зачем он трясет меня, спать же мешает! Почему у него глаза испуганные? Где я? Что со мной?
— Проснись! Саша, не спи! — Савва тряс ее за плечи.
— Я… я не сплю… Ты что делаешь? — Она сбросила Саввины руки, встряхнула головой, потерла лицо, разгоняя сонную одурь. — Я просто задумалась!
— Дурак я, что тебя послушал! — Куда девалась его невозмутимость? Он почти кричал. — Ты бы видела себя сейчас! Как лунатик… Тебя же чуть не засосало!
— Что? Куда?
— Оглянись вокруг себя!
Саша оглянулась и увидела, что они стоят не на дорожке, а среди мха, рядом с огромными вывороченными корнями мертвого, обросшего мхом дерева. А ее ботинки покрыты толстым слоем мха. Тихо взвизгнув, она прыгнула на тропинку, с отвращением отряхнула ноги от зеленой мякоти и накинулась на Савву:
— А ты куда смотрел?
— Под ноги, конечно! Сказал — не сходи с дороги!
— Не ори на меня! Откуда я знала!
— Сама не ори. Тебе же помочь хотел.
Дальше пошли по тропинке рядом. Савва крепко держал ее за руку. Шли молча. Саше было стыдно. Как некрасиво получилось! Сначала заставила его пойти этой дорогой, потом про него гадость какую-то подумала. А он по-настоящему за нее испугался. Еще немного, и она рухнула бы в этот мох, и неизвестно, чем бы это закончилось.
А ведь он ее предупреждал! Извиниться бы надо, по-хорошему…
— Долго нам еще? — спросила виновато.
— Дойдем до города, — спокойно ответил Савва, — спустимся на площадь Безобразова. Оттуда через мост в библиотеку. Уже недалеко.
Отлегло немножко. Безжалостная лапа отпустила сердце и наконец-то удалось глубоко вздохнуть. Саша неловко забрала у Саввы свою руку.
— Мы разве через реку пойдем?
— Ну да.
— Не понимаю. Ты собирался попасть в библиотеку прямо из Клариного сада, а с ним рядом нет реки. Как такое может быть?
Савва призадумался
— Здесь…Как бы тебе объяснить понятно… Представь огромный кусок сыра. С дырками. Ты — муравей. И тебе нужно попасть на другую сторону куска.
— Угу. Уже представила.
— Ты можешь обойти его кругом, а можешь пролезть через дырку. Вот и все. Главное — знать, где пролезть.
— То есть тут у вас такая… аномалия? Гео…патогенная зона? Вроде Бермудского треугольника, да? Класс! Рассказать бы кому-нибудь!
— Даже не пытайся. — серьезно сказал Савва, — Один уже рассказал… Неважно. Такие места очень любят музы. Им здесь хорошо.
— А драгоценные? Вам здесь хорошо?
— Я тебя умоляю! Драгоценным везде хорошо.
— По тебе не скажешь.
Савва отвернулся. Саша с досадой подумала, что снова брякнула что-то не то. Несколько шагов прошли молча.
— Слушай, — осенило вдруг Сашу, — а может это как раз музы изменяют пространство? Там где они поселяются возникает аномальная зона… м-м?
Савву эта мысль не впечатлила. Он равнодушно пожал плечами.
— Не уверен, что это важно. А вообще, байка есть. Ну — легенда. О том, как возник Музеон.
— Расскажи! — обрадовалась Саша.
— Бэллу попроси. Я плохо рассказываю. — ломался Савва.
— Неважно. Здесь страшно молчать…
Он вздохнул.
— Ладно! Я так не смогу, как Бэлла, но попробую. — он сделал загадочное лицо и заговорил нараспев, очень похоже копируя Бэллу:
…Давным-давно, в стародавние времена на этом самом месте бился белоснежнокрылый Пегас с Великой Утробой…
— Это кто такая?
— Пожирательница талантов. Вечно голодное чудовище с огромным брюхом. — пояснил Савва своим обычным голосом, — Ее прислужницы, азумы, убивают таланты, а она пожирает то, что от них осталось. А Пегас решил с ней разделаться раз и навсегда. Не перебивай!
…Он ударил копытами с такой силой, что земля содрогнулась, разверзлась, и земная кровь и соки вырвались на поверхность. И вспучилась и поднялась земля, и выросли повсюду огромные холмы, и земная кровь кипела между ними. И провалилась Утроба в расплавленные недра, и стала погружаться в кипящую земную кровь. А Пегас парил над клокочущей землей, невредимый и недосягаемый.
И поняла Ненасытная, что близок конец, и взмолилась:
“ Помоги мне, благородный Пегас! Не дай сгинуть! В награду обещаю не преследовать тебя и потомков твоих до конца времен.”
И ответил ей Пегас:
“Муз, подопечных моих, тоже не тронь. И азум, прислужниц твоих, к людям не посылай. Пусть творят они, как велит человечья природа, и да не будет им преград во веки веков.”
Ужас охватил Пожирательницу, земная кровь заливала ей рот и уши, и Великая Небыть раскрыла ей свои объятия. Но не могла она обещать того, что противно ее природе. И так сказала:
“Как не может быть света без тьмы, и добра без зла не существует, так и созидание немыслимо без разрушения.
Не отнимай все у меня! Оставь малую толику свободы! Отдай мне тех, кто сам придет ко мне и отдастся в мою власть по доброй воле.”
Поразмыслил Пегас и решил, что не найдется на свете такого идиота. Был он как дитя легковерен и плохо понимал человеческую природу. С утроенной силой взмахнул он своими белоснежными крыльями. Поднялся такой ветер, что деревья застонали и полезли вон из Земли, и корни их извивались как змеи. Стала остывать клокочущая земная кровь, и пузыри ее обращались в камень.
И снизился благородный Пегас и протянул Утробе белоснежное крыло. Ухватилась она за него из последних сил и выбралась на поверхность. Но не хватало сил Пегасу подняться выше, ибо устал он в сражении. Не удержалась Ненасытная — малы и слабы были руки ее, а брюхо огромно. Рухнула она возле самой Черной горы и уползла под нее и укрылась в ее недрах. А слизь с ее безобразного тела покрыла землю вокруг, и стало болото. А насекомые с ее волос обратились в хухликов… и… Собственно, вот… Там еще много чего было. Он потом полетел на Лунную гору, танцевал там и так долбанул копытом в великой радости своей, что Источник вырвался из самого сердца горы. А из него появились музы…И были прекрасны они в лунном свете… ладно, хватит пожалуй.
— Интересная версия! — оценила Саша. Но она почему-то совсем не похожа на те истории о Пегасе, что я читала.
Савва фыркнул снисходительно.
— Кто знает, что там на самом деле было.
Он приподнял согнувшиеся до земли ветки, опутанные зеленой бахромой мха, и они вышли из леса на свет.
Тут Саша и впрямь почувствовала себя муравьем, только не в куске сыра, а в шкатулке с украшениями.
Из земли поднимались причудливые нерукотворные здания. Одни напоминали гигантские песчаные замки, другие были похожи на грибы-дождевики, третьи — на раковины. В стенах домов навеки застыли разноцветные камешки, кристаллы, россыпи золотых песчинок. Но все казалось дымчатым, словно затянутым серой вуалью. И усталое осеннее солнце было не в силах пробить эту дымку, ветер не мог ее развеять.
— С ума сойти! — только и смогла сказать Саша.
— Именно это и происходит с людьми, если они сюда попадают. — без тени усмешки ответил Савва, — А видела бы ты все это, когда бьет Источник!
— Вы здесь живете?
— Здесь живут музы. А дома драгоценных на площади Безобразова.
— В Музеоне тоже такая есть?
— Мы с тобой на ней, вообще-то встретились. — напомнил он, — Это точка, в которой соприкасаются Музеон и Самородье. Иногда одно можно принять за другое. Пойдем, сама увидишь.
***
Они и правда были похожи — две площади Безобразова. Берег реки. Площадь из пестрого булыжника. Дома полукругом. Но ни кружевных занавесок на окнах, ни герани, ни вальяжных котов. Все просто, строго, ничего лишнего. Здесь живут драгоценные.
В центре площади тот же черный кратер. И сейчас его плотным кольцом облепили музы. Вокруг кратера неспешно прохаживаются альбинаты.
— Боже! — вырвалось у Саши, — Что здесь происходит?
Савва хотел что-то ответить, но промолчал.
Музы стояли безмолвно, впиваясь голодными глазами в черную глубь кратера, некоторые тревожно оглядывались.
— Зачем они здесь? Что сейчас будет? — не отставала Саша.
— Их будут кормить. — тихо сказал Савва.
— Я думала, музы питаются инспирией…
— Так и есть.
— Но источник же… Да объясни ты толком! — разозлилась Саша, — хватит говорить загадками!
— Хочешь знать? Слушай. — произнес он так жестко, что Саша вздрогнула, — Да, инспирии нет. Чтобы музы не умирали с голоду и не перекидывались в азум, их подкармливают. В Черной горе есть озеро. Вместо воды там — несозданное, незавершенное, брошенное. То, что умерло, не родившись. Что сгнило, не успев прорасти. Черная, склизкая мерзость. Некра.
Несколько муз обернулись и посмотрели на них. Савва продолжал, понизив голос:
— Она сочится из-под Черной горы прямо в кратер, как вода в колодец. Это началось, когда умер источник. К счастью, Платон Леонардович придумал какой-то запирающий механизм, иначе некра залила бы весь Музеон.
— И музы едят эту… некру?
— Так же, как люди, — горько усмехнулся Савва, — от голода съедят что угодно.
— Во что же они превращаются… если питаются мертвечиной? — Саша передернулась от отвращения, — и на что могут вдохновить?
Она чувствовала себя обманутой. Как это зрелище было не похоже на ее чудесные сны, на мамины сказки, на ее фантазии! Даже Эола в Башне не была такой. Она вглядывалась в безжизненные лица, пытаясь хоть на одном из них разглядеть тот, изумивший ее нежный свет. Но ей не удавалось. Эти бедняжки были похожи на мертвецов.
И вдруг она заметила лицо… Человеческое — это точно. Саша уже научилась отличать муз. Даже полуживые от голода, они были по-особенному чисты, будто созданы из воздуха и света. И на лицах драгоценных она иногда замечала нечто похожее.
А этот совсем другой. Спутанные волосы, борода клоками. Под глазами темные круги. Взгляд затравленный, больной. Человек.
“Откуда он взялся? И где я могла его видеть? Как будто совсем недавно… В Москве? В Самородье?” — мучилась она, прячась за спинами муз. Появление незнакомца не предвещало ничего хорошего — возможно, он здесь по ее душу. Она опасливо выглянула. Но человек уже скрылся. Как Саша не вытягивала шею — не могла снова разглядеть его в толпе.
— Полдень. — сказал Савва. — Сейчас начнется. Мы еще можем уйти.
— Нет, я хочу все увидеть! Пожалуйста…
— Я тебя предупредил. Не жалуйся потом. И Кларе не проболтайся.
Саша кивнула, не глядя на него. Она во все глаза следила за происходящим.
На площадь вышли трое альбинатов, ровным шагом приблизились к кратеру. Саша на всякий случай отступила за спину Саввы.
— Можешь не прятаться. У этих долговязых две мысли в голове не помещаются. Им безразлично все, кроме задания.
— Какое счастье для меня…
Альбинаты оттеснили муз и встали вокруг кратера лицом к толпе на одинаковом расстоянии друг от друга. Один из них достал из поясной сумки здоровенный ключ, вставил его в отверстие на ободке фонтана, несколько раз повернул. Что-то заскрежетало, захрипело, раздались натужные механические вздохи, потом глухое бульканье где-то под землей. Саша вздрогнула, искоса глянула на Савву. Тот стоял спокойно, видимо не впервые наблюдал эту сцену.
Сашиных ноздрей коснулось мерзкое зловоние — несло тухлой рыбой, плесенью, старыми тряпками, кровью и еще чем-то неописуемо гадким. Это была та самая вонь, от которой она чуть не потеряла сознание в доме Кассандры. Голова кружилась, мучительными волнами подступала тошнота. Саша зажала нос, но легче не стало — пришлось дышать ртом, и это было еще хуже. Она прикрыла нос и рот рукавом — стало чуть легче. Она собиралась досмотреть все до конца.
Смрад между тем усиливался. К Сашиному ужасу, музы, сверкая глазами, тянулись к кратеру. Альбинаты сдерживали их, отталкивали от края, противными голосами призывали к порядку. Музы не слышали их и не замечали. Их безумные взгляды были прикованы к черной яме.
— Что там такое? — почему-то шепотом спросила Саша.
Савва не отвечал. Бледный до зелени, он не отводил глаз от кратера. Она поняла, что ответа не добьется, и, пряча лицо за рукавом, стараясь не вдыхать глубоко, шагнула ближе. Приподнялась на цыпочки, вытянула шею и заглянула в кратер.
В эту самую минуту из темной глубины поднялось нечто черное, студенистое, омерзительно блестящее. Некра. Медленно, лениво, как огромная пиявка она ползла вверх по стенкам кратера. Подземное чудовище, бесформенная тварь со смрадным дыханием.
Альбинат снова повернул ключ. Послышалось хриплое бульканье, черная жижа остановилась, чуть-чуть не достигнув краев. Белесая троица расступилась, и, отталкивая друг друга, музы бросились к кратеру. К Сашиному ужасу, своими тонкими, нежными руками они стали зачерпывать некру и с жадностью поглощать. Черная жижа стекала с их локтей, капала под ноги… Саша стояла и смотрела, не в силах отвести взгляд, не в силах шевельнуться. Ей казалось, вонь лишает ее способности двигаться, думать, принимать решения.
Спроси кто-нибудь сейчас как ее зовут — она бы не ответила.
Музы вперемешку с альбинатами поплыли по воздуху, растворяясь в подступающей темноте…
“Какие скользкие камни.” — вяло шевельнулось в голове. Чьи-то руки подхватили ее под локти. Савва успел вовремя. Еще немного — и она бы грохнулась.
— Хватит… — прошептала она, — уйдем…
Савва схватил ее за плечи и потащил прочь. Какое-то время Саша была сосредоточена только на том, чтобы удержаться на заплетающихся ногах. Через пару минут она поняла, что в обморок не упадет, но двигаться не было сил.
— Подожди… — взмолилась она, — не могу…
Она рухнула в траву на краю дороги. Савва сел рядом.
Несколько минут Саша просто пыталась дышать. Перед глазами стояла страшная картина, вызывая новые приступы тошноты. Одежда, волосы — все пропиталось этой душу выворачивающей вонью.
— Как я теперь буду спать? Только глаза закрою — и опять оно…
— Пройдет. У меня тоже в первый раз так было.
— Кошмар какой…
— Прости. Не думал, что на тебя так подействует. Мог бы догадаться.
— Зачем же… зачем их травят? — чуть не плакала Саша
— Чтобы от голода с ума не посходили. И не попрыгали в болото.
— Лучше уж в болото! Я теперь понимаю, почему Эола…
— Больше так не говори. — оборвал ее Савва, тревожно оглядываясь, — Ничего ты не понимаешь!
Саша посмотрела на него внимательно и не стала возражать.
“Может я и правда ничего не понимаю, — размышляла она, — но… вот они этого наелись. Пойдут к людям. И что будет? Что люди смогут создать… из этого?”
Она сидела, безвольно уронив руки, тупо уставившись на серый камешек возле своего ботинка.
Наконец, ей стало легче, она поднялась с земли.
— Пошли?
— Да. Только давай пройдемся, подождем пока там все закончится. А то опять начнешь в обморок падать.
Она покорно согласилась. Сил не было спорить. Дурнота отступила, ее сменило тупое оцепенение. И нечто тревожное, неприятное цепляло, как обломанный ноготь. Что же это? Ах, да! Человеческое лицо… Она уже хотела спросить Савву, не заметил ли он человека в толпе, но осеклась. Что-то подсказывало ей — чем меньше она говорит, тем для нее же лучше.
***
Бэлла подмела на кухне пол, перемыла и убрала посуду. Не выпуская из рук сырого полотенца, тяжело опустилась на табурет, взглянула на часы. Пора было приниматься за готовку — кто-нибудь из драгоценных обязательно зайдет на обед, а у нее нет ничего. Но она все сидела, устало сгорбившись и мрачно глядя на корзину с овощами.
Как она устала! Никто не догадывается, как ненавистны ей эти лук и капуста, и тяжелые кастрюли, и ларь с мукой, и печка, и метла! Переехав в Кларин дом, она увязла в трясине бессмысленных дел, однообразных, не приносящих радости.
С ней случилось страшное — она начала забывать, кто она такая, кем была раньше, зачем живет на свете. Но что поделаешь — она нужна Кларе… Пропадет она без нее — Кассандра так и сказала.
— Расселась… Забыла совсем!
Бэлла с усилием поднялась, достала из кармана передника холщовый мешочек, быстро сложила туда несколько пирожков, пару печеных картофелин и кусок сыра. Сунула маленькую баночку варенья.
— Что еще? Яблоки? Сливы? В саду наберет. — пробормотала она.
Тяжело ступая, хромая сильнее обычного, она вышла в сад. Придется сделать крюк, чтобы обойти грядки с травами. Она много лет выращивала их с любовью и заботой, и они платили ей благодарностью. А теперь ей стыдно подходить к ним, они заброшены, зарастают снытью и смотрят на нее с укором.
— Скучаете без меня? — шептала она, — Ничего, ничего, закончится это… Потерпите, мои хорошие. Я тоже жду, не дождусь…
Лучше не подходить к ним совсем. Как потом уйти? А она нужна Кларе… Теперь еще за девицей этой присматривать, чтобы не влезла куда не надо. Вчера вон, чуть в тайный сад не забралась…
Бэлла вошла в темную, укромную часть сада.
Сквозь ветви деревьев замаячила серая стена. А на ней…
— Это что еще такое? — она ускорила шаг, насколько позволяла ее больная нога. Приблизившись к стене, она тихо ахнула и уронила сверток — на сером камне углем и охрой было нарисовано лицо. Женщина вполоборота. Вьющиеся темные волосы. Очень похожа на Сашу.
Бэлла тревожно обернулась — не увидел бы кто! Убрать скорей!
— Кого ж он рисует-то теперь? — растерянно спросила Бэлла у портрета, — Тебя или ее?
Она притащила ведро с водой и тряпку и стала быстро смывать рисунок пока никто его не увидел.
— Давно он не чудил… — бормотала она, энергично орудуя тряпкой, — плохо дело!