Прошел год. Субботним утром Саша медленно брела по солнечному, веселому Арбату, не видя света, не слыша звуков.
С тех пор как жизнь ее полетела вверх тормашками, она жила, как ей казалось, под стеклянным колпаком. Это был хороший колпак — из матового дымчатого стекла, прочный, надежный. Но, укрывая Сашу от страха и тоски, колпак не давал просочиться ничему другому. Цвета, запахи, музыка, смешные истории, красивая одежда, милые котики — все это оставалось снаружи, не доходило, не трогало.
Сегодня ей удалось улизнуть из дома до завтрака, специально встала пораньше. Светланина еда — ее вечный страх и ужас. Она подготовилась к прогулке — еще вечером сунула в рюкзак два яблока и бутылку воды. Это почти безопасно. Воду она покупает сама, а в яблоки трудно что-то подмешать. Но она всегда внимательно осматривает кожуру — нет ли надреза или прокола. Десять раз проверит, прежде чем сунуть в рюкзак.
Одно яблоко она уже съела. Может съесть второе? Нет, лучше попить воды, а яблоко поберечь — можно будет подольше не возвращаться домой. Когда голод совсем одолеет, она перекусит. Выиграет еще пару часов покоя. Можно, конечно, купить что-нибудь. У нее с собой сто рублей с мелочью, а в переулке неподалеку — пекарня.
“Наша с тобой любимая, да, мам?”
Там приветливые черноглазые девушки продают крохотные пирожки — внутри вишенка, а сверху сахарная пудра и листик свежей мяты… Стоп! Если она поддастся соблазну, то не сможет прибавить очередную крохотную сумму к своим сбережениям. Когда есть цель, надо быть твердой.
Саша все рассчитала. Через два года с небольшим ей исполнится восемнадцать. Она станет взрослой, сможет делать что захочет, ехать куда вздумается. Никто уже не посмеет угрожать ей психушкой. И тогда она попробует разыскать маму. Будет искать, пока не найдет.
Но для этого нужны деньги. Много. Ну, или хоть сколько-нибудь на первое время. Так что надо копить. И не разбазаривать деньги на удовольствия, а силы — на принятие пустяковых решений. Их и так нет. Светлана забирает все без остатка. Только выйдя из дома и нахлобучив глубокий капюшон, она может перевести дух и начать собирать силы, как раскатившиеся бусины.
Она вздохнула, миновала опасный поворот и поплелась дальше. Ей нравится здесь бродить. Каждый встречный выглядит странновато — место такое. И никто не обращает внимания на долговязую, сутулую девочку в капюшоне. Никому нет до нее дела. Здесь легко быть невидимкой.
Но сегодня случилось необычайное. Может солнце светило слишком ярко, может колпак дал трещину — кто знает? Только Саша почувствовала, как кто-то цапнул ее за рукав. Она вздрогнула, вырвала руку, обернулась.
Перед ней стоял пухлый человечек крошечного роста в потертом камзоле и коротких красных шароварах. На голове драная бандана с черепами, в ухе здоровенная серьга. Левый глаз прячется под черной повязкой, правый смотрит пристально и хитро. Карлик-пират. Ряженый. Здесь таких полно.
— Здрасьте! — невольно вырвалось у Саши.
— Принцесса в изгнании! Прекрасное сумрачное дитя! — завел пират противным, заискивающим голоском.
“Сейчас начнет нудеть, чтобы сфотографироваться.” — с тоскливой досадой подумала Саша. — “Нашел к кому прицепиться! Странно. Обычно ряженые меня не замечают”.
— Нет у меня денег. — оборвала она человечка.
— Разве я просил у вас денег, принцесса?
— Не просили, так попросите. — отрезала Саша и пошла дальше, чуть быстрее, чем обычно.
Человечек семенил рядом, стараясь попадать с ней в ногу. Получалось у него плохо, хоть он и старался изо всех сил.
— Сдались мне ваши деньги! Зачем я буду просить у вас то, что вам нужнее, чем мне?
Саша насторожилась, но решила не вступать в дискуссию. Она прибавила шагу, надеясь, что назойливый спутник сам оторвется. Но тот, пыхтя и потея, шел с ней ноздря в ноздрю. Пойти еще быстрее означало побежать, а это было бы уж совсем несуразно — удирать среди бела дня от ряженого карлика. Она остановилась.
— Чего вам надо?
Вышло грубо, но карлик не обиделся.
— Мне-то ничего, — ухмыльнулся он, — а вам письмецо просили передать. Интересное.
Из-за грязного обшлага он извлек бумажку, сунул Саше в руку и сказал нормальным, ничуть не писклявым голосом:
— Долго не раздумывай — опоздаешь.
Подмигнул, отвесил шутовской поклон и пошел себе вразвалочку дальше.
Саша, ничего не понимая, смотрела ему вслед.
“Псих.” — решила она и развернула бумажку. Сердце замерло.
“Твоя мать жива. В Самородье знают, что с ней случилось. Торопись.”
— Что?!
Саша рванулась за пиратом, но того и след простыл. Она заметалась, как потерявшийся щенок. Приставала к ряженым — не видел ли кто пирата, метр с кепкой, черный камзол, штаны красные? Вопрос жизни и смерти!
Ей сочувствовали, но помочь не могли. Крошку-пирата здесь не встречали. Винни-пух — пожалуйста, вон он гуляет. Есть арап Петра Великого — студент Университета Дружбы Народов, стройный красавчик цвета чернослива. Он в камзоле, да.
Барышни в растрепанных париках и пышных юбках с грязными подолами припомнили одного пирата. Под два метра ростом. Еще попугай у него на плече сидел. Так они оба уже с месяц как не показываются.
И Саша поняла — все, удрал. Скинул камзол, смешался с толпой и нырнул в метро “Смоленская”. А красными штанами здесь никого не удивишь. Она рухнула на ближайшую скамейку и снова развернула драгоценную записку.
“ Твоя мать жива.”
Она знала, всегда знала!
“Самородье…” Никогда не слышала. Город? Деревня?
“ Торопись.”
Дрожащими пальцами, промахиваясь мимо букв и чертыхаясь, Саша терзала поисковик. Хм… Самородье. Звучит жутковато. “Уникальное место… художники… музеи… фестивали…” Двести километров! Даль какая. Автобус от метро до конечной остановки. И на пароме через реку.
“Еду. Прямо сейчас!” — Саша вскочила со скамейки и радостная мешанина красок, звуков и запахов вдруг обрушилась на нее. Исчез колпак, а она и не заметила. Пират утащил, или потеряла, пока носилась взад-вперед? Не все ли равно!
Она с изумлением обнаружила, что серая муть вокруг нее — настоящие люди, живые, разноцветные! А сколько звуков! Она давно привыкла к невнятному “бу-бу-бу”, а сейчас различает даже цоканье коготков крошечной собачки! Потянула носом, вдохнула ароматы нагретой солнцем брусчатки, деревянной скамейки, умирающих листьев, пыли, духов, пирогов с капустой… Ей стало жарко. Она расстегнула куртку, смахнула капюшон, растрепала волосы. Ощущение праздника поднималось в ней, она и забыла, как это бывает. Но что-то упорно мутило радость. Ну конечно, Светлана! А вдруг это она подослала пирата?
“Чего же она ждет?” — мучительно размышляла Саша — “Что я прибегу домой размахивая запиской? Вот вам и пожалуйста, рецидив: “Дорогой, случилось то, чего мы так боялись!” Нет уж, не надейся.
Тайком показать записку папе? Не выйдет. К нему не пробиться. Светлана как Цербер сторожит его сон наяву. Поехать в Самородье? Душа рвется туда, но вдруг в этом и заключается коварный план?
“Я помчусь, как дура, а она — в полицию: “Девочка не в себе, сбежала, пропала, помогите!” И намекнет, где меня искать. Приеду, а меня там уже ждут. Как бы я не поступила, эта ведьма окажется на шаг впереди.”
Так что же — домой? Туда, где пахнет Светланиным кремом для рук и психбольницей?
Саша ссутулилась, рука привычным движением потянулась к капюшону. Она обежала глазами пестрый Арбат, вдохнула чудесный, свободный воздух — немыслимо потерять все это снова! Ей так хотелось верить записке, она так тосковала по маме! Она отдернула руку.
“Поеду. Даже если это ловушка. Это мой единственный шанс!”
Сунулась в рюкзак. Яблоко, телефон, зарядка, паспорт, бутылка воды, сто рублей с мелочью. Поголодать немножко — ерунда, дело привычное. А вот на сто рублей далеко не уедешь. Придется вернуться и забрать из тайника деньги, отчаянно рискуя столкнуться со Светланой.
“Не раздумывай долго…” И не буду. Рюкзак на плечи и бегом!
***
На чердаке их старинного дома, в углу, под грудой пыльного хлама спрятана железная коробка из-под печенья. В ней скопленные деньги, и небольшой альбом. Она рисует маму. Боится забыть и рисует. Но никто не должен об этом знать, особенно Светлана. Вот и приходится прятать альбом — нет уверенности, что мадам не роется в рюкзаке. А лезть на чердак ей и в голову не придет.
Маскируясь за пышными кустами, молясь, чтобы Светлане не взбрело в голову именно сейчас куда-нибудь отправиться, Саша прокралась в подъезд. Тихо-тихо, пригибаясь и не дыша, миновала свою лестничную клетку, взлетела на пятый этаж, открыла решетчатую дверку. Еще семь ступенек, железная дверь и ключ на притолоке. Она вдохнула тяжелый, неподвижный чердачный дух.
Вот он, ее тайничок. Целый год она откладывала все, что выдавалось ей на мелкие расходы и не зря старалась. На дорогу хватит. А дальше она не загадывала. Альбом тоже надо прихватить, у нее ведь нет ни одной маминой фотографии. Рисунки, конечно, не бог весть что, но все же лучше, чем ничего. Сунула альбом в рюкзак, деньги в карман. Все! Теперь бы выбраться.
“ Никого на лестнице, никого.” — приговаривала про себя Саша, преодолевая опасный отрезок пути. Черт, шнурок развязался, хлопает по ступенькам. Некогда, потом.
“ Фухх! Повезло. Свобода!” — теперь за угол, за куст, перевязать шнурки покрепче, но только быстро, быстро!
— Сваливаешь? — раздалось за спиной. Саша подскочила как кот, застигнутый за кражей сосисок.
Перед ней стоял руки в боки ее сосед Петька, вредный, противный мальчишка лет двенадцати. Вечно он болтался под ногами, размахивая своим дурацким самокатом и валяя дурака изо всех сил. Учебой это дитя было явно не перегружено, родители им особо не интересовались. Сашу он подбешивал.
— С чего ты взял? — злобно огрызнулась она.
— С рюкзаком. Лохматая. Бегом. — лаконично пояснил Петька.
— Ишь ты, не дурак. Не говори никому, что меня видел. — и она занялась вторым ботинком.
— Тыща.
— Что?
— Давай тыщу рублей и я тебя не видел.
— Я сейчас пинка тебе дам, а не тыщу рублей! — пообещала Саша, делая страшные глаза.
— А я Светке твоей расскажу.
“Вот гаденыш!”
— Знаешь, что бывает с шантажистами?
— Что?
— Погугли. Или в книжке прочитай. Лучше в книжке.
Саша отряхнула коленки, подтянула покороче лямки рюкзака и перепрыгнула оградку палисадника. Шантажист за ней.
— В какой книжке? У меня таких книжек нету! — крикнул он ей вслед.
— Отстань, мне некогда! — Саше вдруг стало жаль мальчишку. Но она одернула себя, не может она сейчас позволить себе жалость!
— В библиотеку сходи, — бросила на ходу. — Вон в том доме, за угол завернешь. — и прибавила шагу.
— Эй! Ты насовсем что ли?
Саша, не оборачиваясь, показала кулак.
— Возвращайся, без тебя тухло будет!
Она обернулась на ходу, хотела что-то ответить, но только махнула рукой и помчалась к метро, подгоняемая страхом, надеждой и попутным ветром.
***
Жители Самородья называли это место “Ведьмин карман”. Считалось, что если кто забредет сюда по глупости, то угодит к ведьме в лапы и выберется очень не скоро. Если вообще выберется. Правда это или нет, и при чем тут ведьма — никто толком не знал, но проверять дураков не было. Да и как туда пробраться? Высоченная чугунная ограда стоит с незапамятных времен. За оградой корявые деревья, чертополох выше головы, темные заросли.
Вот уже много лет подряд здешние бабушки развлекают внуков одной и той же байкой — мол, давным-давно, в стародавние времена жил в Самородье парень. Раз приходит к матери — жениться, говорит, хочу. Что ж, дело хорошее. Кого брать хочешь?
Мялся парень, мялся — признался. За оградой красавицу видел. Жизни, говорит, нет без нее.
Мать поперек порога легла. Переступишь, говорит, сынок, через мать ради чертовой куклы? Переступил. Перелез через чугунный забор в Ведьмин карман, да и пропал. Его уж было похоронили, думали, в болоте парень сгинул. А через три года он возьми да и выйди из лесу, с другого краю города. Худой, оборваный и седой весь. Первое время даже говорить не мог, только трясся, да зубами стучал. А когда отпоили его бабки травками, отошел, заговорил. Да только лучше бы молчал. А он бормочет дикое, непонятное, то плачет, то хохочет до икоты. Так и доживал дураком бедолага.
Туристам пересказывали эту байку как образчик местного фольклора. Но всерьез предупреждали, что за ограду лезть нельзя. Запретная зона. Да и что там делать-то? Лес глухой да болота.
Но даже страшные истории не могли остановить смельчаков или сильно отчаявшихся. Лет тридцать назад появился в городе полусумасшедший механик — все носился с какими-то паровыми двигателями. Мол, окружающую среду чтоб не отравляли. Смеялись над ним, ясное дело. А он однажды взял, да и пропал. Местные в один голос сказали — за оградой, на болотах, больше негде.
И еще один был, совсем молодой парень, художник, на этюды приехал. И ведь предупреждали дурака! Нет, полез… И вот уж двадцать лет как бегает по Самородью, в волосах перо воронье. Стены пачкает, плачет и чушь городит.
***
Светловолосая женщина приблизилась к высокой чугунной ограде, огляделась. Пустынный проулок, высокие глухие заборы, тишина. Она проскользнула сквозь частые прутья ограды и уверенно нырнула под низкие ветви старых яблонь.
Похоже, извилистый путь между уродливых стволов был ей привычен, и сгинуть в зарослях чертополоха она не боялась. Выбралась из-под яблонь, двинулась было дальше и вдруг застыла на месте. Медленно повела головой.
— Куда лезешь? — послышался насмешливый голос в двух шагах от нее.
Из-за кустов жасмина бесшумно выступила высокая женщина, одетая в бесформенную черную кофту, широкие штаны и резиновые сапоги. Лицо и волосы прятались в глубоком капюшоне.
Светловолосая вздрогнула и, не оборачиваясь, склонила голову.
— Хозяйка… Я шла к вам.
— Идиотка! Не хватало, чтобы кто-нибудь заметил тебя рядом с моим домом. Любой дурак распознает твою гнусную природу даже в этих желтых перьях.
— Меня никто не видел. Я бы не посмела…
— Говори.
— Я сделала как вы велели. На этот раз все получилось!
Хозяйка угрожающе молчала.
— Могу я рассчитывать на ваше снисхождение? — прошептала Светловолосая.
— Бессмысленное существо. — донеслось из-под капюшона. — От тебя всего-то требовалось — стереть ей память и сделать безвольной куклой. Паршивый хухлик — и тот бы справился! Утопить бы тебя в болоте! Впрочем, однажды я уже сделала это — усмехнулась Хозяйка, — не помогло. Ты бесполезная. Катись к людям!
— Умоляю… Я старалась как могла, но моя сила не беспредельна… — шептала в ответ Светловолосая, ломая пальцы.
— Сила? Не смеши. С ребенком справиться не сумела!
— На нее не действует морок! Проклятое Агафьино отродье! Но кое-чего я добилась. — Светловолосая робко приподняла глаза. — Она больше не видит тех снов.
— Это не твоя заслуга, — оборвала ее Хозяйка. — Ее морфейную музу утопила я!
— Она больше не сочиняет, — упавшим голосом продолжала Светловолосая, — она напугана, тоскует…
— Продолжай.
— Она скоро будет здесь! Мой помощник встретит ее.
— Твой помощник… Такой же клоун, как и ты. Только и умеете, что менять личины, как дурная девка тряпки перед зеркалом.
— Он справится, клянусь Великой Утробой!
— Ладно. Сиди тихо и жди. Позову. Посмотрим, что там за Агафьино отродье…