Бэлла выгребла из печки угли. С трудом разогнулась, потирая поясницу, подошла к окну, застыла, печально глядя на запущенный сад. Унылое зрелище. Вечером жуки-фонарщики спасают положение, сад выглядит сказочно, как когда-то, а днем… Грустно и стыдно. Глаза бы не глядели.
Она вдруг нахмурилась, настороженно всматриваясь в заросли жасмина.
— Показалось. — пробормотала она, подхватила ведерко с углем и захромала к двери. Вышла из дома, спустилась с крыльца и вдруг остановилась, осторожно поставила на землю ведро, замерла. Ноздри ее едва заметно вздрагивали. Прикрыв глаза, Бэлла медленно повернула голову налево, постояла, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь. Одуряющий аромат жасмина висел над садом, что в нем можно уловить? Кого учуять?
Она повела головой вправо, постояла немного, открыла глаза и решительно двинулась по правой дорожке вглубь сада. Там, в жасминовом сумраке притаился садовый домик, сложенный из серого камня. Позади домика слышались звуки непонятной возни, постукивание, легкий шорох и невнятное бормотание. Осторожно и тихо, насколько ей позволяла больная нога, Бэлла обошла домик и ахнула.
На земле валялось старое одеяло, на нем разложено по цветам несколько камешков — охра, кусочки угля, обломки кирпича.
Марк самозабвенно рисовал на серой каменной стене темноволосую женщину вполоборота.
— Ты что ж такое творишь? — грозным шепотом спросила Бэлла.
Марк сильно вздрогнул, выронил уголь, кинулся было в кусты, но, узнав Бэллу, застыл на месте, виновато понурился.
— Опять за старое? Сказала — нельзя! — прошипела Бэлла, переводя гневный взгляд с художника на его творение, — Сцапают альбинаты — хорошо будет?
Человек поморщился, резко замотал головой.
— Я… я видел ее. Вчера.
— Не ее ты видел! — отрезала Бэлла, — Дочка это ее, ясно?
— Знаю. Дочка. А она тоже была. Раньше…
— Была, не была… Не твоего ума дело! Хоть бы и была.
Марк вцепился в свои спутанные космы перепачканными углем и охрой руками, несколько раз дернул.
— Ну тихо, тихо! — Бэлла отвела его руки, смахнула разноцветную пыль со склоненной головы. — Ладно. Сиди тут и ни гу-гу! Жди. За водой пойду и еще кое за чем.
Марк послушно опустился на землю, скорчился, обхватив колени. Бэлла погрозила ему кулаком и скрылась в кустах. Он проводил ее взглядом исподлобья, потом искоса, украдкой посмотрел на портрет. Руки его беспрестанно, неосознанно двигались, хватали и ломали мелкие палочки, выдергивали пучки травы, комкали складки одеяла. Наткнулись на кусок охры. Марк озадаченно посмотрел на него, будто в первый раз увидел, поднялся с земли, воровато оглянулся и быстро пририсовал темноволосой женщине на стене несколько веснушек. Отступил на шаг. Лицо его просветлело, морщины на лбу разгладились.
— Вот так…вот — тихо бубнил он, — теперь похожа…
Он снова опустился на траву рядом с одеялом и принял прежнюю позу как раз в тот момент, когда из-за кустов появилась Бэлла. В одной руке она несла ведро с водой, в другой — большую тряпку. Она поставила ведро, покосилась на портрет, сердито сверкнула глазами.
— Думал, не замечу?
Художник смущенно склонил кудлатую голову.
— Так больше похоже…
— Да, рассказывай мне! Уж я получше твоего понимаю, похоже-не похоже. Бери тряпку! Резким, почти злым движением она разодрала тряпку пополам, одну половину швырнула Марку, другую обмакнула в ведро и, не переставая что-то невнятно ворчать, принялась смывать портрет со стены. Марк заплакал.
— Ох! Забыла совсем.
Из кармана передника Бэлла извлекла бутылочку из темно-зеленого стекла и протянула Марку.
— На-ка, хлебни, полегчает.
Марк тихо размазывал по щекам черно-желтые слезы.
— Пей, говорю! — Бэлла зубами выдернула пробку, поднесла склянку к губам художника. — Ну пей, пей, золотой, полегче станет!
***
Сашины надежды не оправдались. Жилище Кассандры не таило в себе никаких секретов. Небольшая гостиная, спальня, простая до аскетичности кухня. Минимум мебели, ни картин, ни фотографий, ни безделушек. Саша заставила себя пошарить по шкафам и комодам. Но и в их полупустых недрах не удалось обнаружить ничего, кроме идеального порядка. Дом скорее напоминал отель, тщательно прибранный после отъезда последнего гостя. Удивительно безликий дом.
— Что же за человек такой — Кассандра? Как ей удавалось жить, не оставляя следа? — недоумевала Саша.
Савва только пожимал плечами в ответ. Видно было, что ему страшно неуютно здесь, и что он сто раз пожалел о своем легкомысленном согласии.
И вот последняя комната. Единственная из всех, она была заперта на ключ, и Саша приберегла ее на десерт. Совесть к этому моменту умолкла окончательно. Нужная отмычка нашлась быстро, замок мягко щелкнул, открылся легко, будто родным ключом. Что ж, ничего удивительного. Все замки в Музеоне — работа Платона Леонардовича, и в его руках ключи от всех дверей.
Саша вошла первой и остановилась на пороге. Комната была битком набита вещами, будто сюда стащили все, что не понадобилось. Вдоль стен выстроились пирамиды сундуков, коробок, ящиков. Возле наглухо зашторенного окна громоздилось что-то похожее на верблюда, укрытого куском ткани. Под тканью обнаружился большой стол, а на нем — загадочный аппарат, вроде тех, что у них в кабинете химии. Возгонка? Перегонка? Рядом на столе аккуратно составлены колбы всех форм и размеров.
— Что это? Чем она занималась?
Савва почесал ухо. Потом нос. Пожал плечами.
Саша отошла от стола, осмотрелась. Комната казалась ей смутно знакомой. Не то, чтобы она в ней бывала раньше. Нет, что-то другое. Она медленно прошлась по некрашеным половицам, вдыхая легкий аромат лаванды и пыли. Скрип… скрип… Подошла к высокой кровати, накрытой зеленым лоскутным покрывалом. Вот этот кусочек с безумными розами — на ее одеяле точно такой же! И у этого бедолаги Марика тоже есть что-то похожее. Саша рывком распахнула дверцу платяного шкафа.
— Ты что делаешь! Не стыдно рыться в чужих вещах? — возмутился Савва.
— Ужасно стыдно. — равнодушно ответила Саша, — Но речь идет практически о жизни и смерти, так что…
Шкаф оказался почти пустым. Саша обнаружила всего лишь пару платьев из грубого серого льна и мешочек с лавандой. Но этого ей было достаточно. Она резко повернулась к Савве.
— Это ведь комната Бэллы? Одеяло, платья, лаванда — это же все ее.
Он растерянно смотрел на нее и молчал.
Саша дернула ящик высокого комода — первый попавшийся, наугад. Вытащила толстую книжку, исписанную от руки. Узнала Бэллин опрокинутый влево почерк. Она видела его в большой тетради с рецептами у Бэллы на кухне.
— Травки какие-то… — Саша перелистывала страницы, изумленно разглядывая изображения неизвестных ей растений, подписи на латыни, сделанные рукой Бэллы. Она укоризненно посмотрела на Савву.
— Ты же знаешь, в чем дело! Не надо держать меня за дуру — объясни все как есть. Бэлла живет здесь?
— Жила.
— В доме Кассандры? Но почему?
— Это дом Бэллы. — неохотно ответил Савва, — Точнее, их обеих. Когда… все случилось, На Клару сразу столько всего навалилось. Она начала терять силы. И Кассандра сказала, что Бэлле лучше быть рядом с Кларой. Помогать ей, поддерживать. Бэлла переехала.
— Так вот почему она ненавидит готовку! Она живет не своей жизнью. Превратилась в кухарку, а сама… По-латыни пишет! Этот аппарат, пробирки… Чем она занималась раньше?
— Делала лекарства…
— Она доктор?
— Можно и так сказать. Даже больше. Бэлла знает все о растениях и многое видит о людях. Может распознать болезнь до того, как она захватит человека. И не допустить ее.
— Ясно. Но при чем здесь Кассандра? Почему они жили вместе?
Савва помялся.
— Ладно. Ты все равно это узнаешь. Кассандра — ее дочь.
— Что?!
— Не родная. Приемная.
— С ума сойти! Тогда ясно… Я помню, как она побледнела, когда пришли альбинаты. Но как? Откуда? Почему?
Савва отвел глаза.
— Я… точно не знаю. — не сразу ответил он, — Меня тогда не было на свете, сама понимаешь. Я слышал — девочку подкинули на порог этого дома. Бэлла взяла ее к себе.
— Бедная Бэлла! Она наверное с ума сейчас сходит. — задумчиво проговорила Саша, — Приемных детей ведь тоже любят… — ей вдруг вспомнилась улыбчивая хозяйка “Всякой всячины”. С какой нежностью она говорила о своей Алисе!
И снова что-то мелькнуло в голове, смутное, неуловимое, давно забытое.
“ Кому не надо — нам несут.” Савва. Кассандра. Приемные дети… Сон еще какой-то был… Нет. Не могу вспомнить. Почему мне кажется что это важно?”
Саша потерла лоб, встряхнула головой, отгоняя наваждение. Машинально перелистнула еще несколько страниц.
— Ой, что это? — из книги выпал бумажный квадратик, мягко спланировал на пол. Старая, выцветшая фотография. На ней молодая Бэлла обнимает за плечи высокую, темноволосую девушку, совсем юную, не старше Саши. А чуть поодаль другая девушка, постарше, сидит на траве, обхватив себя руками за плечи. Светлые вьющиеся волосы почти закрывают лицо, но неловкая, напряженная поза выдает ее чувства — ей явно не нравится происходящее. А темноволосая девушка ничего не замечает, хохочет беззаботно.
— Это мама. — прошептала Саша и опустилась на кровать.
Савва сел рядом. Взял у Саши фотографию, внимательно рассмотрел. Поднял глаза на Сашу.
— Вы похожи.
— А другая? Кассандра?
— Да, это она. — уверенно ответил Савва.
Книга соскользнула с Сашиных колен, грохнулась на пол. Она не заметила.
— Бэлла и мама… — задумчиво проговорила она — И Кассандра. Но почему она мне не сказала? Все видят, что мы похожи. Уж Кассандра-то должна была догадаться.
— Может она и догадалась.
— И виду не подала? Но почему?
Саша внимательно посмотрела на Савву. Он опустил глаза.
— Ясно. От тебя я толку не добьюсь, только время потеряю. Я у Бэллы спрошу.
Она вскочила с кровати. Савва схватил ее за руку.
— Подожди! Как ты ей объяснишь, что видела фотографию? Расскажешь, что мы вломились к ней в дом?
Саша стряхнула его руку.
— Знаешь, меньше всего меня сейчас интересует, как я буду ей это объяснять. Мне интересно, как она объяснит мне вот это! — она сунула Савве под нос фотографию. — И не волнуйся, тебя я упоминать не буду!
И выскочила из комнаты, забыв поднять книгу и задвинуть ящик комода.
***
Снадобье из Бэллиной бутылочки помогло. Глаза Марка прояснились, он выпрямился, задышал ровнее.
— Давно видел-то ее? — как бы между прочим поинтересовалась Бэлла, пряча бутылочку в карман.
— Вче…ра.
— Да нет. Ту, другую?
— Раньше. Осенью тоже. — сказал Марк совсем осмысленным голосом.
Бэлла тяжко вздохнула.
— Значит правду говорит. Была ее мать здесь. Как же так? Зачем? Чего ее сюда понесло? — сокрушалась она. — Говорила ей: сиди тихо, живи спокойно, сюда носа не показывай.
— Ее позвали… — ответил Марк.
— Кто позвал? — испугалась Бэлла.
— Не знаю… Я не успел, не смог… — Марк снова заплакал. Бэлла снова сунула ему бутылочку. Он сделал еще глоток, успокоился, снова заговорил:
— Надо помочь Саше… Я должен! Тогда Ариадна найдется, я знаю!
— Жива она, как чуешь?
— Жива… Нежива… Сама не придет.
— Беда какая. — лицо Бэллы исказилось, как от боли. — Ладно, некогда разговаривать. Давай, помогай мне! Стирай свои художества! Марк обреченно взялся за тряпку.
— Думаешь, не понимаю, что с тобой творится? — продолжала бормотать Бэлла, отдраивая стену, — Понимаю, золотой, ох как понимаю! Только что делать, если нельзя!
Марк молча стоял рядом, вытирал слезы тряпкой.
— Думаешь, ты один ее любил? Я, думаешь, не любила? — продолжала Бэлла, — Еще как, может побольше твоего! Она мне как родная!
— Она и мне родная. — послышался Сашин голос.
Бэлла и Марк переглянулись, как школьники, застигнутые у забора за написанием неприличного слова. Бэлла смутилась. Марк подхватил с земли одеяло и метнулся в кусты.
Саша проводила его удивленным взглядом, потом посмотрела на полусмытый мамин портрет. В упор взглянула на Бэллу.
— Волком-то не смотри на меня! — проворчала та, — Сама знаю, что нельзя. А как я его теперь брошу!
— Вы его знаете? — удивилась Саша. — А это? — она показала на портрет, — зачем он меня рисует?
— Не тебя. Мать твою он рисует, Ариадну. — вздохнула Бэлла.
— Но… она… он… — Саша не находила слов.
— Встретил ее в Самородье двадцать лет назад и голову потерял. Упросил, чтоб нарисовать ее. Позволила. А он пока ее рисовал, совсем умом тронулся. Выследил, сюда пробрался. А людям к нам нельзя. Вот и поплатился головой. Альбинаты его обратно выгнали, в Самородье. А там его чуть в дурдом не отправили. Он сбежал, сюда вернулся, пришел ко мне. С тех пор прячу его. Лечу понемножку.
Саша вытащила из кармана фотографию, молча протянула Бэлле.
— Где взяла? — отрывисто спросила Бэлла. Саша молча выдержала ее грозный взгляд.
— Ладно. Вижу, придется рассказывать.
— Придется. — мрачно подтвердила Саша.
Они сели на скамеечку под полусмытым портретом и Бэлла начала свой рассказ.
***
— В вашем роду, Агафьином, не только дар. Проклятье над вами висит. И все беды ваши от него.
— Проклятье? — недоверчиво переспросила Саша, — Ксенофонт про него не говорил.
— Ясное дело, не говорил. Харитоныч тебе рассказал о том, что в бумажках для туристов написано. А мы тут чуть побольше знаем.
— Что за проклятье?
— Слушай, не болтай. Расскажу.
…Агафья красавицей выросла. И не было в Самородье парня, который по ней не вздыхал. А она и бровью не вела. Замуж звали — не шла. На свободе хотела жить.
И вот раз пришли в Самородье люди из дальних земель. Муж с женой и молодой парень, сын ихний. Тоже беглые, понятно. Остались. Парень-то, ясное дело, Агафью увидел и присох намертво. И ее время, видать, подошло — полюбила его.
И все бы хорошо, но только жила в Самородье ведьма. Ну ведьма и ведьма, не пакостишь — живи себе. Только дочка ее в того парня влюбилась. Уж как она старалась его у Агафьи отбить — и заговоры, и привороты и отвороты — все без толку. Пришла к Агафье. Отступись, говорит, свет белый мне без него не мил. А Агафья ей: он, говорит, не козел на поводке. Хочет — пусть идет. А гнать не стану. А ты, говорит, напрасно ворожишь. Человечья воля — не игрушка.
С тем ведьмина дочка и ушла.
А Агафья к свадьбе готовиться стала. Приходит ведьма сама. Отступиться просит. Ты, говорит, вон какая красавица, выбирай любого. А дочка моя руки на себя грозится наложить.
А Агафья и ей те же слова. Силой, мол, не держу, а гнать не стану. А дочке скажи: чужое схватишь — семь раз заплатишь. Ушла и ведьма ни с чем. А дочка ее повыла-повыла, а потом на болото пошла, да и не вернулась.
Сильно опечалилась Агафья, хоть вины ее в том не было. К матери, к ведьме то есть, пришла, да так и сказала. А та говорит, не держу мол зла на тебя, над сердцем своим никто не властен. На том и успокоилось все. Агафья молодая была, не знала еще, как неутешно и памятливо материнское сердце.
Еще сколько-то времени прошло, Агафьину свадьбу стали играть. Всю деревню позвали, как полагается. Пришла и ведьма. Подарки молодым принесла. А как стали гости вставать, поздравлять жениха с невестой и желать им счастья, поднялась ведьма, достала из кармана порошок в пригоршне, на гостей дунула. Они и поснули чародейным сном, и жених с ними. Одна Агафья не спит.
И говорит ведьма, мол, прокляла бы я тебя, змеищу рыжую, да кто-то сильный тебя защищает. Боюсь ее.
А отродье твое прокляну. Ни одна девка в твоем роду не вырастет при матери, до тех пор, пока все твое племя поганое не выведется. А ты, говорит, стерва, узнаешь, как материнское сердце слезами кровавыми умывается. И любой, кто с отродьем твоим свяжется, головой поплатится. Из другого кармана порошок достала и на Агафью сдунула.
Тут гости все проснулись, не видали они ничего, не слыхали да так и не узнали.
Бэлла перевела дух.
— А дальше что? — спросила Саша, едва дыша.
— Дальше слушай…
Родилась у Агафьи дочка. Вся в мать, красавица, только волосы как у отца черные. Выросла, замуж вышла, дочку родила, да через три дня ушла на болота и не вернулась.
— Как? Почему? — прошептала Саша.
— А кто ее знает. Может в помешательство пришла, может поманило что-то. А может что похуже. Кто теперь узнает?
Сильно убивались Агафья с мужем. Только горевать им было некогда — младенчик на них остался. Девочка черноволосенькая, Агния назвали.
Выросла красавицей, как мать и бабка. Пришло время, стали сватать ее, а Агафья на дыбы встала — не отдам, не пущу! А ну как родится у нее дочка, так и Агнюшу потеряем.
Агния плачет, не понимает ничего. Делать нечего, рассказала ей Агафья о проклятьи. А Агния ей и говорит: “ Не пустишь меня, бабушка, замуж, не будет у меня детей, род наш прервется. Как ни поверни — а проклятье сбудется. Пойдем к той ведьме, попросим снять его. Я перед ней ни в чем не виновата.”
Агафье то как нож по сердцу — гордая была. Да внучку жалко. И проклятье в роду оставлять не хотела. Пошла.
А ведьму уж совсем к земле пригнуло, лет сто ей, не меньше. А злоба так и брызжет из глаз.
Поклонилась ей Агафья. Просит простить, проклятье снять. Она ей с лихвой заплатила, а внучка чем виновата?
Выслушала ее ведьма. Захохотала. Отвечает — снимется проклятье, если мальчик родится.
— И что? Родился?
— Не было пока мальчиков в вашем роду. — твердо ответила Бэлла. Одни девочки.
— А с мамой-то что?
— С мамой… Бабка твоя, Агриппина, на болотах сгинула. А дед твой пошел ее искать и тоже не вернулся. Я Ариадну к себе взяла, как дочку растила. Очень ее любила. Потому и вытолкала отсюда вон.
— Но зачем? Разве ей что-нибудь угрожало?
— Боялась я за нее сильно. Думала, будет далеко — проклятье не достанет. А вот видишь — достало. И тебя зацепило. Без матери осталась. Теперь вот за тебя боюсь.
Саша поежилась.
“Получается, что и папа пострадал. Как ведьма обещала. Светлана превратила его в говорящий манекен. И выходит, что из-за мамы. Значит и я…”
— Бэлла, а откуда ты все это знаешь? Это же было так давно. Может все неправда?
— Кассандра не только будущее видит. Прошлое тоже. — она помолчала. — Ехала бы ты отсюда! — сказала она грубо, встала и поковыляла к дому, оставив Сашу в полном недоумении.
“ Ну вот. И Бэлла туда же. Проклятье? Оно ждет меня дома. Никуда я отсюда не уеду!”
***
Саша прокралась в дом, поднялась тихонько к себе на верхотуру и угнездилась с ногами на кровати, молясь Великим Хранителям, чтобы никто ее не услышал и не заметил. В библиотеку она решила сегодня не возвращаться — смысла нет, дело идет к вечеру. А вот поразмыслить кое о чем ей не помешает.
— Молчун!
— Что? — донеслось сквозь зевок из-под кровати.
— А пойди-ка ты погуляй, пожалуйста.
— Не хочу.
— Ну пожалуйста, уйди! мне подумать надо.
— Ну и думай себе на здоровье. Я-то при чем?
— Ты будешь подслушивать.
— Считаешь, в твою голову может забрести мысль, достойная быть подслушанной? Ну-ну… Ладно уж, поберегу свои уши.
Молчун выбралась из-под кровати, смерила Сашу презрительным взглядом и неторопливо покинула комнату. Саша закрыла за ней дверь, прыгнула на кровать.
Ей не терпелось додумать мысль, посетившую ее в Кассандрином доме. В Музеоне никто новый не появлялся. Превращение музы в азуму не прошло бы незамеченным для альбинатов. Кассандру похитил кто-то из драгоценных. И оскурата натравил. И надо выяснить — кто?
Саша вытащила из рюкзака альбом. Без бумажки мыслей не собрать.
“С чего начать? Наверное, надо попытаться понять, на кого была охота — на меня или на Кассандру?” — Саша покусала карандаш.
Если бы на Кассандру, то оскурат на ней бы и остановился. Зачем он пошел на второй этаж? Наверное все-таки за мной он пришел. Ну или за нами обеими. Это уже не важно, если его целью была я.
Но откуда он знал, что я наверху, если к Кассандре я забрела случайно? Я ведь сама на знала, что буду у нее. Кто-то следил за мной… Карлик, Каспар Хаузер! Ну конечно, он! Он спрятался в саду, выследил меня, увидел, что я вошла к Кассандре и побежал к хозяину! Хорошо, с этим ясно.
Кто хозяин? Кому я понадобилась… Что во мне такого особенного? Ничего. Есть мнение, что я умею летать на Пегасе. Кто в это верит? Клара, Филибрум. Вроде бы Бэлла. А может быть никому я не понадобилась, а наоборот, помешала? Нет, скорее понадобилась. Иначе зачем было подсылать ко мне карлика с письмом?”
Саше нравился ход собственных мыслей. Путем нехитрых умозаключений она кое-что выяснила. Дальше поехали.
Она записала в столбик имена драгоценных.
Клара, Бэлла, Филибрум, Савва, Карл Иванович, Платон Леонардович, Амалия, Декаденция, Лев.
Вот вы все, голубчики. Кому-то из вас я понадобилась. Зачем?"