— Попался, гаденыш! — она вцепилась в крупное, неприятно горячее, мохнатое ухо. Довольно противно было, но она продолжала крепко держать хухлика, стараясь не слишком привлекать внимание к их странной паре. Хухлик попытался было пискнуть, завозиться…
— Только попробуй! — шепотом пригрозила Саша. — Я крикну, что ты кошелек украл. Мало не покажется, будь уверен!
Хухлик сник, жалобно заскулил. Но Саша запретила себе человеческие чувства. С хухликом — по хухличьи. — сказала она себе.
— Говори, кто тебя подослал? Кто передал записку? Кто велел за мной следить?
— Какую записку? — захныкал хухлик. — Не знаю ничего…
— Значит так. Библиотека отсюда в двух шагах. Оттуда прямой путь в Музеон. Притащу тебя туда и сдам первому встречному альбинату. Тебя там как раз обыскались! Приведут в башню и бросят в яму для хухликов. Там тебе самое место.
— Не-е-е-т, не хочу-у-у-у! — заныл хухлик.
— Тогда мне говори! Правду говори, а то ухо откручу!
— Я не знаю ничего… Поймали за ухо, пригрозили, дали записку…
— Кто поймал?
— Не видел, сзади подкрались, как набросятся! Гы-ы-ы-ы!
— Врешь! — Саша встряхнула пакость за шиворот.
Хухлик, выпятив нижнюю губу, смотрел на нее несчастными, мокрыми глазами и молчал. Она растерялась.
“ Нет, так дело не пойдет. Не отрывать же ему ухо, в самом деле!
По-другому надо…”
— Тебя как по-настоящему зовут?
— Ника-а-а-а-к, — обиженно прогундосил хухлик.
— Ну, Никак так Никак. — миролюбиво согласилась Саша. — Слушай, Никак, а ты, может, голодный? Пирожков хочешь?
— С чем? — быстро спросил хухлик.
— С начинкой! — грозно ответила Саша.
— Хочу. — Не стал ломаться хухлик.
— Я знаю одно место, там пирожки бесплатно раздают.
— Меня туда не пустят. — вздохнул хухлик.
— Я тебе принесу. Десять штук. Но только если ты мне скажешь, кто дал тебе записку и велел за мной следить.
Лицо хухлика выразило жестокую борьбу. Было видно, что ему очень хочется пирожков, но очень страшно проболтаться.
— Двадцать! — наконец выпалил хухлик.
— Пятнадцать.
— И кусок сыру.
— Говори уже!
Хухлик сделал лапкой движение, чтобы Саша наклонилась, а сам встал на цыпочки. Саша нагнулась к нему…
— Прекрасно! Какая милая парочка!
Лев! Ну откуда его нелегкая принесла? От неожиданности Саша ослабила хватку, чем хухлик в ту же секунду и воспользовался, очевидно решив, что свобода стоит пятнадцати пирожков и куска сыру. Он ловко вывернулся из-под Сашиного локтя и исчез в толпе.
Саша мысленно чертыхнулась, устало посмотрела на Льва.
— И у тебя хватит наглости оправдываться? — высокомерно спросил Лев.
— С чего бы мне оправдываться? — пожала плечами Саша, — Я с самого начала говорила, что письмо мне всучил хухлик. Можешь догнать его и спросить. Именно это я и пыталась сейчас сделать — добиться от него правды. Мне это почти удалось. И если бы не ты…
— Если бы не я, тебе удалось бы одурачить весь Музеон!
А ведь я тебе почти поверил!
— Лев… — вздохнула Саша, — вот ты вроде умный, но какой же тупой! Я не собираюсь никого дурачить…
— Со мной твои штучки не работают, не старайся. Ни одному твоему слову не верю.
— Слушай, скажи прямо, чего ты от меня хочешь?
Лев будто только и ждал этого вопроса.
— Вон там у берега паром стоит. Он отходит в девять вечера. Садись на него и катись отсюда.
— Я не могу. Мне нельзя. У вас же неприятности будут.
— О нас не беспокойся. А неприятности будут завтра у тебя, если не уедешь сегодня.
— А что будет завтра?
— Я все сказал. — Лев развернулся и пошел прочь.
— Что будет завтра?! — крикнула Саша ему вслед.
Лев исчез в толпе.
***
Саша тихонько чертыхнулась. Не ее сегодня день. И если бы только сегодня! От ее стараний становится только хуже. Казалось — еще чуть-чуть и она узнает правду! А вместо этого… И хухлика упустила, со Львом разругалась окончательно. Что означали его последние слова? Что он такое задумал? Ясно одно: завтра ее ждет сюрприз. Неприятный — в этом можно не сомневаться. Уж Лев постарается, раз обещал.
Просто руки уже опускаются, хочется все бросить! Но вот беда, раньше, когда она все бросала, то могла просто поплакаться маме, юркнуть под одеяло и подождать, пока само рассосется. А теперь не выйдет. Если она все бросит, то все станет еще хуже. Если, конечно, такое возможно.
Пронзительный звук выдернул ее из печальных размышлений — пробегающий мимо мальчишка резко дунул ей в ухо игрушечной дудкой. Она вздрогнула, отшатнулась.
— Придурок…
Кстати о дудке — неплохо бы разыскать Савву. Только где его сейчас найдешь?
Саша медленно побрела по улице, натыкаясь на прохожих, морщась от звуков, уворачиваясь от запахов. Потом решила, что у ее пути должна быть цель. Может к Филибруму? Показать ему видео со странным стихотворением. Но это и до завтра подождет. Фотографии она сегодня все равно не распечатает. Да и какой теперь в этом смысл? Лев явно что-то замыслил, не сегодня-завтра он вышвырнет ее из Музеона. И что тогда? Куда ей деваться?
Перебирая в голове эти невеселые мысли, она не заметила, как ноги принесли ее в сонный, глухой квартал, куда не дотянулся праздник. Она растерянно остановилась. Пустынная улица повторяет изгиб тихой речки. Хлипкий мостик без перил переброшен через речку, дальше темнеет лес.
На мостике вопросительным знаком изогнулся черный силуэт. Саша почувствовала раньше, чем успела сообразить — Савва, легок на помине. Сидит, свесив ноги к воде, провожает взглядом плывущие по реке огоньки — маленькие свечки, прилепленные к кускам коры. Чьи-то заветные желания, отпущенные на волю.
У Саши вдруг сердце защемило, ей как будто передалось его отчаянье. Осторожно ступая по шатким доскам, она тихо приблизилась, неловко примостилась рядом, свесила ноги с моста. Он головы не повернул, не шелохнулся. Значит узнал ее.
Посидели молча несколько минут.
— Здесь пахнет живой рыбой. — заметила Саша.
— Это ненадолго. — ответил Савва.
Саша вздохнула. как начать разговор? Не спросишь же у музыканта, почему он играл как первоклассник на елке!
— Видел Декаденцию? — с наигранной беспечностью спросила Саша, — Что это с ней такое было?
Ее вопрос упал как камешек в воду. Она поболтала ногами, стараясь скрыть неловкость и обдумывая следующий глупый вопрос.
— Ты слышала? — равнодушно спросил Савва у проплывающего мимо огонька.
— Что?
— Только не ври. Ты там была. Я тебя видел.
Его спокойствие не предвещало ничего хорошего. Саша лихорадочно пыталась найти какой-нибудь полуправдивый, утешающий ответ, но в этот момент Савва повернулся к ней, и она осеклась. Его глаза требовали правды.
— Что случилось? — осторожно спросила она.
— Я не могу играть.
— Почему?
— Ее нет. Она больше не приходит. — тихо ответил он, чуть помолчав.
— Она? Цинцинолла?
Савва опустил голову.
— А без нее… нет музыки. И меня нет.
— Чушь говоришь. — твердо сказала Саша. — Не верю. Я слышала тебя!
— Это было раньше. — ответил он, не поднимая головы. — А теперь… я как будто оглох. Все закончилось.
— Не смей так говорить… И думать не смей! Ты же драгоценный… И муза тебе не нужна… — растерянно бормотала Саша, встревоженная его бесцветным голосом.
— Мне бы твою уверенность! — усмехнулся Савва. — Я вот сам не знаю кто я такой.
“ Что это — врожденная склонность страдать? Или намеки Льва делают свое дело?” — мысленно бесилась Саша. Так или иначе, она решила не поддерживать эту тему. Но молчать нельзя, нужно разговаривать с ним, а то он что-то не на шутку расклеился. А как разговаривать? Одно неосторожное слово, и он вмиг закроется, захлопнет душу, как скрипку в футляр.
— Но нельзя же… нельзя сидеть вот так и ничего не делать… — тихо проговорила она.
— А что делать? — спросил Савва у темной воды.
— Играть… — ответила Саша. Это слово вырвалось у нее нечаянно, неожиданно, будто кто-то другой его произнес. И услышав его, она вдруг ясно осознала — это единственный выход. И повторила твердо: — Играть.
Савва провожал огоньки невидящим взглядом.
— Я больше не слышу звуков… не чувствую ничего. — ответил он бесстрастно. — Мне даже не больно, как раньше. Пусто внутри. О чем играть?
Голос его звучал ровно, без единой интонации, но когда он поднял глаза, Саша увидела — ему страшно. И он ждет помощи, хотя ни за что не попросит о ней прямо. Но чем она может помочь?
— Карл Иваныч! — осенило ее. — Расскажи ему все, он поможет!
Он помотал головой.
— Тебе самому трудно… я понимаю. Хочешь, я расскажу?
— Даже не думай! — вскинулся Савва, наконец-то обнаружив признаки жизни. — Я не должен был… встречаться с Цинциноллой! Права не имел. Это запрещено кодексом.
— Не имел права? А она — имела? Ее кодекс разве не касается?
— При чем здесь она? Музы не принимают решений. Ты ничего не понимаешь! Я виноват. Из-за меня она нарушила кодекс. Но если все откроется, мне ничего не будет, а ее …
— “ Если…”? Да все уже открылось! Или ты думаешь, сегодня никто ничего не заметил?
— Карл Иваныч заметил. Остальные… мне плевать. Никто не поймет… не докопается до причины, если… — он посмотрел на нее почти враждебно, — если ты не разболтаешь.
— Но как же твой дар? — проговорила Саша. Она выдержала его взгляд, но голос ее предательски сорвался.
— Мой дар — мое дело. — огрызнулся он. — Я запрещаю тебе хоть с кем-то об этом говорить.
— Савва…
— Даже со мной. — оборвал он ее.
Казалось — разговор окончен, но он не уходил. И она не понимала, хочет он что-то сказать, или наоборот, услышать.
— А почему… она… не приходит? — осторожно спросила она, не смея выговорить имя, будто оно было под запретом.
— Надо же! — неожиданно жестко сказал он, глядя на нее в упор. — Кому бы спрашивать…
— Ты о чем? — растерялась она.
Савва резко поднялся, Саша вскочила следом. Она ничего не понимала.
— Из-за тебя ее нет!
— Ты в своем уме? Я-то при чем?
— Ты…
Саша видела — он с трудом сдерживается, чтобы не выдать правду. Жестокие слова готовы были сорваться в любую секунду. После этого все изменится между ними. Но что толку молчать и притворяться, если все так плохо?
— Договаривай, раз начал!
— Ты появилась здесь и все испортила. — ответил он сквозь зубы. —
Ты жалеешь мой дар? Так вот, чтоб ты знала — из-за тебя я его теряю.
И лучше бы… — он перевел дыхание, умолк.
— Ну! Лучше бы что?
— Лучше бы тебя не было совсем.
Если бы он ударил ее, едва ли могло быть больнее. Она проглотила подступившие слезы, оскалила зубы в злой усмешке.
— Отлично! Молодец! Вали свои несчастья на другого!
— Что ты знаешь о несчастьях, мамина дочка? — злобно выпалил он.
— Уж побольше твоего, любимчик муз! — в тон ему откликнулась Саша.
— Посмотрел бы я на тебя, окажись ты на моем месте.
— Не беспокойся, мне и на моем хреново! Но будь я на твоем… Уж точно не стала бы сидеть здесь и ныть!
Несколько секунд они не отрываясь смотрели друг на друга чуть ли не с ненавистью. Сильный порыв ветра всколыхнул Сашины волосы, они взвились вокруг головы, скрыли ее лицо. Это разрядило обстановку, напряжение немного спало.
— Уезжай. — сказал Савва неожиданно мягко, почти умоляюще. Отступил на несколько шагов по мосту в сторону леса. — Так будет лучше всем. И тебе в первую очередь. — Повернулся и исчез в темноте. Саша, не посмотрев ему вслед, медленно двинулась обратно в город.
Как холодно стало. Какой сильный ветер! От него щекочет в носу и глаза слезятся… Главное не задумываться, почему он так сказал. Мало ли кто что говорит… Куда пойти? Можно вперед. Можно назад. Все равно куда идти, если тебя нигде не ждут. Куда я лезу, действительно. Зачем? Пусть делает с собой что хочет. Мне все равно. “ Я сам не знаю, кто я такой…” Почему эти слова не дают мне покоя? “Не о том думаете, Белоконь!” Это Зоя мне сказала. А почему? Не могу вспомнить. Вертится же в голове… Откуда это чувство, что я ему что-то должна? Почему я не могу на него разозлиться? Он мне таких гадостей наговорил… “ Ты все испортила… Лучше бы тебя не было…” И дар он теряет из-за меня. Что я сделала? Не понимаю…
С вялым удивлением она вдруг обнаружила себя перед дверью библиотеки. Ноги сами ее сюда принесли. Хорошо. Сейчас она отдаст Филибруму телефон, раз уж пришла, покажет ему, как им пользоваться, а потом пойдет домой и будет спать. Хватит с нее на сегодня.
***
Лев покинул Самородье. Он все еще был под впечатлением своего открытия. Хотя какое, к лешему, открытие! Он и так это знал. А сейчас его подозрения подтвердились. Ведьма из Поганой Ямы! Кто еще будет запросто болтать с хухликом на празднике? Как ловко она втерлась ко всем в доверие! С Саввой понятно, там ей и стараться особо не надо. Но Клара, Филибрум…Они-то как могли? Разве не знают, что нелюди из Поганой ямы — большие мастера наводить морок и менять личины. Зря он ее там оставил. Надо было хватать и тащить в башню вместе с хухликом. Посидела бы в яме, сразу бы стало ясно, кто она такая. Может еще не поздно это сделать? Он замедлил шаг. Но сразу отмел эту мысль. Нет. Надо выполнить задуманное. Если он найдет Пегаса и завтра утром они будут в Музеоне, то первым делом он возьмется за эту ведьму. Для этого ему не понадобится разрешение, и никакие охранные документы ей не помогут! И вот-тогда-то ей придется сказать правду. Ничего, ничего. Он наведет порядок в Музеоне. Он не допустит того, что случилось год назад. Все возьмет под свой контроль. Ни одна нечисть к ним не проберется. Он станет по-настоящему великим Магнусом. А Кассандра… она могла и ошибиться.
А еще он ругал себя за бездействие. Чего он дожидался? Совершеннолетия? Как будто пара недель имеет какое-то значение! Зачем он слушался Защитников? Они стары, боязливы, и чуть что, бегут за советом в мировую башню. А он не нуждается в советах. Он способен принимать решения сам. Только бы ему найти Пегаса…
Размышляя так, Лев не заметил, как миновал Музеон и оказался в саду. Он тихонько приблизился к дому. В освещенное окно комнаты-фонаря увидел Клару. Опять режет свои цветы. Значит не находит себе места от беспокойства. Лев почувствовал укол совести, вспомнив их недавний разговор. Она так волнуется за него, просит не совершать необдуманных поступков. Как будто он все еще ребенок! Ах да, предсказание Кассандры не дает ей покоя!
Но ему Кассандра ничего не говорила. Он знает, что делать. И только он способен позаботиться о Музеоне. Он докажет это всем, а главное — самому себе.
Лев решительно двинулся сквозь сад. Вышел в поле. Дорога к лунной горе терялась во тьме. Ее сторожат альбинаты, но они не имеют права его не пропустить. Не хочется с ними встречаться, но… искать дорогу через болота или через лес у него нет времени. Он скажет альбинатам, да какая разница, он не обязан перед ними отчитываться. У него ночь, и он должен успеть. Завтра утром он будет в Музеоне. На Пегасе. Или… Не может быть никаких или.
Он был так взбудоражен своей идеей, что не замечал ничего вокруг. Не заметил и шевелящихся кустов возле дороге, и хруста ветки не расслышал, пронесся дальше.
Из кустов высунулась хухличья морда, проводила Льва злобным взглядом маленьких черных глазок и снова скрылась в кустах.
***
Савва подошел к озеру. Цинцинолла всегда приходила сюда. И здесь он будет стоять и играть до тех пор, пока она не появится снова. Он понимал, что делает глупость, что надежды нет, но не мог прекратить пытаться. Каждый заслуживает последнего шанса.
Он достал флейту, поднес к губам. Как он делал это раньше? Ему казалось, музыка возникает сама, а он лишь помогает ей явиться. А потом бросается в нее, как в море. Но море высохло, и он остался стоять посреди болота. Еще немного, один шаг, один день — и его засосет, и не будет выхода. Он понимал, что сделает этот шаг и ненавидел себя за этого. Оттого и злился на Сашу. Если бы не она, этого не случилось бы с ним. Цинцинолла была бы рядом, он играл бы и никогда не узнал, что способен на гадость и предательство. Саша явилась непрошенной гостьей и вывернула его жизнь наизнанку. Почему он должен ее жалеть, почему должен страдать из-за нее?
Флейта не отзывалась. Он продолжал играть, понимая, что это бессмысленно. В его душе пусто. Что может заставить ее снова звучать?
От растворенных во мраке деревьев отделилась и неслышно двинулась к нему темная тень. Он скорее почувствовал ее, чем услышал, поднял голову. Цинцинолла! Она не могла не прийти. Сейчас все снова станет как прежде. Но почему он не чувствует радостного волнения, как это было раньше? Она все ближе. Почему молчит? Она всегда пела, приближаясь… Где ее длинные волосы? И почему она стала ниже ростом?
— Решил помузицировать на сон грядущий?
Он не ответил.
— Все как-то не так, да? — сочувственно спросила светловолосая. — А дальше будет только хуже.
— Хуже? — он вдруг рассмеялся. — Что вы еще можете мне сделать?
— Какой же ты наивный! Ты даже не представляешь, сколько интересного у тебя впереди.
— Я не могу сделать того, о чем вы просите. — тихо ответил он.
— Я не прошу. Я ставлю условие. А ты его принимаешь. Ты его принимаешь?
— Нет. — ответил он почти беззвучно, одними губами.
Светловолосая, ласково улыбаясь, заглянула ему в глаза.
— Что ж. У тебя остается еще один день на игру в благородство. Играй, но помни — любое неосторожное слово дорого обойдется твоей музе!