Зеленоватые огоньки тихо сияли вдоль дорожки, на кронах деревьев, на пышных клумбах и кустарниках. Сад был словно нарисован светящимся карандашом на черной бумаге. Это светлячки! Саша тихонько ахнула — ей случалось видеть светлячков, но чтобы столько!
— Какая красота… — прошептала она.
— Жуки-фонарщики. Кларина работа. — Карлу Иванычу явно польстило Сашино восхищение, — Идемте! Нас ждут.
И двинулся дальше уверенным шагом по извилистой дорожке меж сияющих, шевелящихся кустов в глубь сада, где огромным фонарем светился дом.
Сад был огромен. Они все шли и шли, а дом все еще маячил где-то вдали.
— Как же здесь должно быть красиво днем! — не смогла удержаться Саша.
— Сад — это дело рук Бэллы! — Карл Иваныч произнес эти слова с такой гордостью, словно сад был его рук делом. — Осторожней, сейчас пойдем через мостик, не упадите в пруд.
Он беспокоился напрасно — жуки-фонарщики отлично справлялись со своим делом. По обе стороны мостика колыхались на воде кувшинки, очерченные тем же нежным светом. Под ногами плеснула невидимая рыбка.
— Сейчас будут ступеньки, не споткнитесь.
А Саша как раз и споткнулась, но ступеньки были не при чем — кто-то цапнул ее за ногу. Она испуганно ойкнула.
— А ну, прекрати! — сердито прикрикнул Карл Иваныч. — Это я не вам, проходите быстрее! Он любит безобразничать, особенно с гостями.
— Кто?
— Да куст один прислали Кларе в подарок! — в голосе Карла Иваныча звучала ревнивая досада, — Из Ирландии… Сладу с ним нет, такой вредный оказался. У Бэллы уже руки опускаются. А поливать его нужно особым сортом эля, у нас такого нет, хоть из Ирландии вези.
— Бэлла пробует сварить что-то подходящее, — подал голос Савва, шедший следом — но он делает вид, что ему не нравится.
— Шутите? — Саша расстроенно терла ушибленную коленку.
— Да вы не бойтесь, он не ядовитый. Просто хулиган.
— Ну да. Куст-хулиган. Спасибо, что предупредили, теперь совсем не страшно.
И вот наконец подошли к дому, поднялись на крыльцо и Карл Иваныч дернул веревку колокольчика. Послышались тяжелые, неровные шаги, лязгнул засов, запела массивная дверь.
Фонарь на длинной цепи заливал просторную прихожую мягким светом. На пороге стояла высокая, ширококостная женщина с суровым и подозрительным выражением лица.
Черные с серебром кудрявые волосы собраны в пучок, но торчат во все стороны, как растрепанные перья. Крючковатый нос довершает сходство со старой совой. Длинное темно-синее платье, льняной передник, состоящий, кажется сплошь из оттопыренных карманов. Босые ноги. Неужели это и есть Клара?
— Ну? Входите, раз пришли. — пробурчала женщина вместо приветствия, подозрительно глядя на Сашу черными, чуть навыкате глазами.
— Добрый вечер, Бэлла! — лучезарно улыбнулся Карл Иваныч, ничуть не смутившись нелюбезным приемом.
“ Бэлла… Хорошо, что не Клара” — успокоилась Саша. Ей хотелось, чтобы Клара оказалась милой, уютной старушкой, чтоб напоила чаем с пирожками, угостила домашним вареньем, уложила в белую кроватку…
— Ага, может тебе еще и сказочку рассказать? — издевательски осведомился тот самый противный голос, что напугал ее сегодня на площади.
Саша обежала безумными глазами прихожую — никого, кроме Бэллы и их троих. Только кот из-за угла появился, толстый, белый. Точь-в-точь такой, как тот, на площади.
“ Опять этот голос, опять! С ума я, что ли схожу на самом деле? Не этот же белый мех заговорил…”
— А ты откуда взялась? Тебя кто звал! — топнула Бэлла на кота. То есть на кошку. Это, оказывается, кошка. Большая и пушистая. — Нечего тут, брысь! Идемте.
И она зашлепала босым ногами по серым плитам коридора.
В глубине большой круглой комнаты, у окна, в кресле с высокой спинкой сидела женщина. Саша замерла, не в силах отвести от нее глаз. Когда-то давным-давно, когда Сашина жизнь еще была наполнена чудесами, папа подарил маме большой кусок ее любимого горного хрусталя. И маленькая Саша подолгу рассматривала камень. Ей казалось, что внутри таится мир, искрящийся волшебством и населенный невидимыми существами. И если долго-долго всматриваться, то может быть однажды получится проскользнуть в хрустальную страну и подружиться с ее обитателями. Это было очень давно, и Саша забыла об этом — почти все хорошее улетучилось из памяти за последний год. И вот вспомнила, едва взглянув на эту удивительную Клару.
Нежные, тонкие черты, светлые прозрачные глаза, волосы цвета раковины, пронзенной солнцем. Она неуловимо напомнила Саше Эолу. Вернее, Эола могла бы быть такой, не случись в ее жизни несчастья, погнавшего ее в болото.
— Ну, Карл Иванович, что случилось? — голос у нее был такой же нежный, как и она сама, — Савва, рада видеть тебя, мальчик.
— Простите, что потревожили вас так поздно, но… вот! — он сделал жест в Сашину сторону, — сидит девица посреди площади Безобразова и плетет небылицы!
Клара пристально взглянула на Сашу и лицо ее стало таким, будто она вдруг обнаружила потерянную драгоценность. Зеленоватые глаза засветились бирюзой.
— Я хотел отправить ее к альбинатам, — ябедничал Карл Иваныч, — но Савва меня упросил отвезти ее к вам. Я был против!
Клара с нежностью посмотрела на Савву, одобрительно кивнула. Потом обернулась к Бэлле, застывшей возле двери.
— Принеси что-нибудь поесть, будь так добра. — попросила она, — И побольше какао — девочка едва на ногах стоит.
Бэлла кивнула и вышла. Клара приглашающе повела рукой в сторону зеленого бархатного кресла. Саша с наслаждением погрузилась в него, как в мягкий мох. Карл Иваныч и Савва заняли диванчик напротив.
— На площади было темно, вы не могли ожидать, не узнали… — сказала им Клара, — но сейчас, Карл Иваныч, посмотрите внимательно. Она никого вам не напоминает?
Карл Иваныч хмуро уставился на Сашу. Приподнял бровь. Недоверчиво посмотрел на Клару. Та кивнула. Саша и Савва растерянно наблюдали их переглядки.
— Расскажи мне все с самого начала детка. — наконец обратилась Клара к Саше, — Кто ты, откуда, зачем пришла к нам?
Саша ровным счетом ничего не понимала. Но вдруг до боли остро почувствовала, как она устала, как глубоко и крепко засела в ней эта заноза — предыдущий год. Невозможность поделиться хоть с одной живой душой. Страх, что любое ее слово может стать роковым. А сейчас она чувствовала себя словно внутри облака — мир вокруг стал легким, прозрачным, безопасным. Ей показалось на секундочку, что она снова маленькая девочка и ей удалось-таки проскользнуть в хрустальную страну. Необыкновенный покой распространяла вокруг себя эта удивительная женщина.
Глубоко вздохнув, Саша начала рассказывать. Все, с того самого дня, как исчезла мама. Она уже понимала, что ей самой нипочем не разобраться, не решить головоломку, в которой не хватает половины деталек. Так хочется сложить эту тяжесть с плеч! Надо рассказывать все как есть. К тому же здесь ей, похоже, верят.
Клара слушает, не перебивая, смотрит рассеянно-пристально своими переменчивыми глазами. Этот взгляд Саша подмечала и у Кассандры и у Саввы — он делал их немножко похожими.
— …и тогда я залезла в интернет и все узнала о вашем городе, и как до вас добраться.
— О нашем городе невозможно прочесть в интернете. — улыбнулась Клара.
— Ну… о Самородье. — уточнила Саша. — Я ведь туда ехала. А попала не знаю куда. Как, кстати, ваш город называется?
— Это-то меня и смутило! — встрепенулся Карл Иваныч, — Ни один человек не сможет сам, без посторонней помощи попасть в Музеон. А уж сохранить рассудок…
— Тс-с-с! — Клара прижала к губам длинный тонкий палец.
— Вообще-то мне помогли. — осторожно продолжала Саша, — Все началось с этого карлика. Каспара Хаузера.
— Плохо. — вздохнула Клара.
— Очень плохо. — эхом откликнулся Карл Иваныч.
— Раз уж мы прервали твой рассказ, можно я у тебя кое-что спрошу?
Саша кивнула.
— Как зовут твою маму?
— Ариадна. Но она предпочитала — Арина.
Клара кивнула с улыбкой.
— Вы с ней похожи?
Вот сейчас бы пригодились ее неумелые рисунки! Но альбом остался в рюкзаке, а рюкзак — в страшном доме…
— Говорят — похожи. Только она очень красивая.
Клара задумчиво кивала, пристально глядя на Сашу.
— А бабушка у тебя есть? — вдруг спросила она.
— Была. Папина. Она давно умерла. А других бабушек нет. И у мамы все умерли давно. Она не помнит своих родителей.
— Карл Иваныч, что думаете?
— Далеко не уверен! Кассандра узнала бы заранее и предупредила бы нас.
“Кассандра? При чем здесь Кассандра?" — встревожилась Саша.
— Послушайте, — устало проговорила она, — еще утром я и знать не знала о Самородье. Я гуляла, никого не трогала, а тут этот ряженый карлик… Я понимаю, у меня нет доказательств, он ведь утащил потом записку. Может я нарушила какой-нибудь закон, в сад этот влезла! Нельзя было, наверное… Но понимаете, я хочу найти маму. Больше мне ничего не нужно, честное слово! Наверное, в эту историю трудно поверить. — грустно закончила она.
— Я верю. — спокойно ответила Клара, — рассказывай дальше.
— Да я уже почти все рассказала. Я приехала в Самородье. Саша рассказала о разговоре со старичком-искусствоведом, о Каспаре, и о том, как влезла в чужой сад. Ее слушали, не перебивая. Пришло время рассказать о происшествии в доме Кассандры. И она бы рада! Но “…матери не увидишь и сама пропадешь” — стояло у нее в ушах.
— Ну и… я заблудилась. Еле выбралась на площадь Безобразова. А там все другое! Ни пристани, ни парома. Все исчезло куда-то. А потом появилась… — Она снова осеклась. Та девушка, Эола, просила никому о ней не говорить. И она обещала.
— …то есть, Савва появился. А дальше вы знаете. — дрогнувшим голосом закончила Саша, стараясь не смотреть в глаза Кларе. Она была уверена — та ее мигом раскусит. Она перехватила настороженный Саввин взгляд.
“ Кажется, он понял, что я что-то скрываю! Понял и молчит. А Карл Иваныч? Нет, не догадывается.”
Открылась дверь и Бэлла вкатила в комнату тележку, уставленную тарелками. Посреди тарелок гордо торчал огромный кофейник. По комнате поплыл аромат шоколада. Угощение на тележке показалось Саше довольно скромным — домашний хлеб, тарелка с сыром и фрукты. Но она не чувствовала голода. С ней так всегда — устанет, понервничает, и кусок в горло не лезет. Она помотала головой.
— Спасибо, я совсем не голодна.
— Ну тогда шоколаду выпейте, — не стала настаивать Клара.
Бэлла сунула Саше кружку. Она через силу сделала пару глотков и сразу согрелась, повеселела и даже отважилась на корочку хлеба. Хлеб показался ей очень даже вкусным, как-то сам собой к нему присоединился кусочек сыра, потом еще один…
— Смотри, не лопни!
Саша чуть не подавилась, закашлялась до слез.
Белая кошка лежала рядом на полу в позе сфинкса, сверлила ее наглыми голубыми глазами и рта не раскрывала. А голос явно принадлежал ей. Это было уже слишком. Саша поставила чашку на тележку.
— Вы это слышали? — она указала пальцем на кошачью морду. Клара растерялась слегка.
— О чем вы, деточка?
— О том, что вот это… животное постоянно лезет ко мне и хамит. И на площади тоже была она! А я уже решила, что у меня голоса в голове! — Саша остановилась, сообразив, что ее гневная тирада звучит как натуральный бред.
— Ты слышишь Молчун? — удивилась Клара.
— Так она еще и Молчун?
— Да. Она не умеет мяукать.
— Уж лучше бы мяукала. Трепло — вот ей подходящее имя!
Молчун обернулась на Сашу с обиженным видом.
— Подумаешь, пошутила разок.
— Вот опять! Не слышите?
Клара обменялась многозначительными взглядами с Карлом, Бэллой и Саввой.
— Вы думаете, я с ума сошла? — спросила у них Саша.
— Ни в коем случае. Ты просто слышишь анимузу. — спокойно ответила Клара.
— Кого? — не поняла Саша
Ей никто не ответил.
— Вы намекаете, что эта девица — подопечная Молчун? — удивился Карл Иваныч.
— Или посредник. — подала голос Бэлла.
— Или и то и другое, — протянула Молчун. — Тебе повезло, человек.
— Что еще за анимуза? Кто вы такие? Где я?
Бэлла повернулась к Кларе.
— Скажи ей.
Клара молчала.
— Лев придет — труднее будет.
— Какой еще лев? Кто такая анимуза? — занервничала Саша.
— Он не придет сегодня. — ответила Клара
— Ну хоть ты им скажи! Ты, вроде, нормальный. — Саша в отчаянии повернулась к Савве.
— Клара, скажите ей. — попросил Савва.
— Что происходит, пожалуйста, объясните! Карл Иваныч какое-то слово сказал странное… Му…
— Музеон. — спокойно сказала Клара. Город, где живут музы.
— Музы? — Саша обвела взглядом всех по очереди и нервно хихикнула. — Те самые?
В ответ она получила общее молчаливое согласие.
— Всякие. — ответила Молчун. — Я, например, муза в теле животного. Анимуза.
“Вот теперь все ясно. Светланины штучки!” — с ужасом догадалась Саша и поднялась с дивана. — “Бежать отсюда скорей! ”
— Ну, спасибо вам большое за угощение и … за внимание. Мне, пожалуй, пора… — “Главное виду не подавать и улыбаться.” —…приятно было познакомиться, до свидания!
Скаля зубы, она попятилась к выходу.
— Саша, подожди. Послушай… — ласково сказала Клара.
— Да нет, я все поняла. — нервно посмеивалась Саша, отступая к двери, — музы, анимузы, львы… Это очень интересно. Мне просто пора.
“Только бы выбраться отсюда! Спрячусь в лесу до утра!”
— Да постой ты, дурында! — сказала Молчун, — сообрази своей соображалкой, что никакая Светлана не научит кошку телепатии! Ты моя подопечная. А я — твоя анимуза. Кстати, в лесу ты до утра не дотянешь.
Саша растерянно взглянула на Молчун.
— Детка, сядь. Послушай. — мягко сказала Клара.
Молчун подошла и молча потерлась щекой о Сашину ногу.
— Хорошо. — вздохнула Саша и села на прежнее место.
***
Черная гора, окруженная болотом, никогда не выныривала из тумана. Да и не туман это вовсе — дурное дыхание трясины окутывало подножье, ползло выше, по гладким, как маслом смазанным бокам, и только у самой вершины чуть рассеивалось, неохотно уступая ветру и солнцу. А ближе к земле оно не шевелилось — кругом болото, гнилая топь, а дальше непролазная чаща, заваленная мертвыми стволами. Густой мох покрывал все пышным ковром, разрастаясь, расползаясь все дальше. Год за годом трясина поглощала лес. Тяжелый, одуряющий дух недвижно висел над болотом, стоял между деревьями, обволакивал жалкие кустики, слабую травку. Мертвое место, гиблое. Жители Самородья с незапамятных времен прозвали его Поганой Ямой и носа туда не совали. Да и как сунешь-то? Со всех сторон лес. Единственная дорога кружит между Цветными холмами и теряется в болоте. А чтобы подойти к холмам нужно сделать огромный крюк и пройти краем дальнего леса. А короткая дорога, если и была когда-то, шла через запретную зону, ту, что за чугунной оградой.
Самородские бабушки слышали от своих бабушек, что их бабушки им рассказывали, что под самым брюхом Черной горы было когда-то селение. И жили в нем темные, недобрые люди, изгнанные из Самородья за пакости. А потом все селение вымерло за одну ночь от неизвестной болезни. Так, по крайней мере, говорили в Самородье, а проверять дураков не было. Поганая Яма — она яма и есть. Так рассказывали внукам Самородские бабушки. Но и им, премудрым и многоопытным, правда открывается не всегда и не вся.
А правда была в том, что селенье не вымерло. Оно жило себе и жило. И тяжелый болотный дух был для его обитателей так же приятен, как, скажем, для Саши — аромат ореховых штруделей из Арбатской пекарни.
Для женщины, что шла сейчас Мертвым лесом, и воздух и дорога были привычны. Она дышала глубоко, шла уверенно, обходя гниющие кучи, ступая на ненадежную, плывущую и чавкающую поверхность. Вышла на опушку. Светлее не стало. Круглые сутки здесь полумгла.
На лице женщины отразилось радостное спокойствие человека вернувшегося домой после долгих странствий. Она подняла голову и, как старому другу улыбнулась утопающей в желтоватом тумане Черной горе. Уверенно обошла ее справа, пошла глубже, под влажно лоснящееся зловонное брюхо. Тяжелый камень, нависающий низко над землей, оставлял лишь небольшой проход для осведомленных. Женщина скользнула под него и исчезла в кромешной тьме горы. Там душно, влажно, висит тяжелый запах тухлой рыбы, слышно, как монотонно где-то капает вода.
— Кто-о-о иде-е-ет!? — раздался глухой рев.
— Та, кого ждут. — равнодушно ответила женщина.
— Кто-о-о-о? — не сдавался невидимый привратник.
— Пошел вон, вонючее чудовище. — женщина оставалась спокойной, — Не узнаешь меня? Или хочешь разозлить Утробу?
Грозный рык перешел в глухое ворчание и затих. Женщина двинулась дальше. Через пару десятков шагов в темноте замаячила красная точка, за ней еще одна. Жуки-фонарщики. Чем дальше — тем больше их становилось. Они ползали по стенам, потолку, шевелились под ногами. Наконец, их стало так много, что они ярко осветили дорогу — узкий и тесный коридор. Он ширился, свод его поднимался, и наконец он окончился просторным залом, освещенным все теми же жуками.
Посреди зала колыхалось и клокотало озеро, наполненное темной, зловонной жижей.
— Я здесь, Великая Утроба! — почтительно произнесла женщина.
— Я тоже, — раздался в ответ насмешливый голос. Казалось, горло, породившее его, сделано из густого киселя.
Крупный камень в углу зала зашевелился и открыл глаза. Большую часть существа составляло полупрозрачное желеобразное брюхо. Руки и ноги терялись в складках, и вся эта груда бурого студня венчалась вполне человеческой головой с немыслимой путаницей волос, темным жабьим лицом и бессмысленным взглядом зеленовато-серых, выпученных глаз.
— Великая Утроба…
Гостья почтительно склонила голову, но, видимо, это была простая формальность — выпрямившись, она спокойно прошла вперед и села на широкий каменный выступ.
— Наконец-то. — прохлюпала Утроба. — Рассказывай!
— Мой план сработал. Рано или поздно — все получается по-моему.
— Хвастунья! — круглые глаза чуть сощурились, было видно, что Утроба довольна.
— Как я и говорила, деваться ей было некуда. Единственный оставшийся путь вел ее прямиком в мою ловушку, и теперь наша мушка уже не выберется из горшка со сметаной.
— Где она? — глаза полыхнули голодным блеском.
— В Музеоне.
— Как? Почему? — проревела Утроба.
— Так было задумано. Ты же требуешь, чтобы она пришла добровольно?
— Не я требую! — злобно прохрипела Утроба. — А проклятый договор с этой крылатой клячей!
— Ну, как бы то ни было. Это гораздо труднее, чем похитить или запугать. И потребует больше времени и усилий.
— А мне на минуточку показалось, что ты не справилась.
— Тебе показалось. Ей теперь некуда деться. У меня есть план.
— Ну-ну… Что же ты задумала? — Утроба разместила поудобнее дрожащие складки брюха.
— Я разыграю небольшой спектакль. Не буду утомлять тебя подробностями. Агафьино отродье придет к тебе добровольно. Но это займет некоторое время. Совсем небольшое.
— Ну-ну… — безгубый рот растянулся в подобие улыбки. И снова сжался. — А что если оба отродья встретятся?
— Исключено. Ариадны нет ни среди живых, ни среди мертвых.