Мазепа толстыми, волосатыми, но необыкновенно чистыми пальцами вставил блестящую струну-спицу в наконечник дрели.
-А тэпэр- вопрос на засыпку, Санчо. Як начнём проводить- изнутри наружу или снаружи унутр?
-Снутри наружу...
-Чего?
-Ну, там, в области внутреннего надмыщелка плеча, проходит sulcus такая. Борозда локтевого нерва. N. Ulnaris. На выходе её можно прошить... А если наоборот...
-Молодец!!- тучный зав не смог скрыть бурной радости.- Сколько на эту удочку тут студентов и интернов переловилось- числа нет. А ты с ходу. Голова... А это ж вы ещё травматологию и не начинали. Всё, будешь у меня в интернатуре, хлопче, будешь. А тэперь- держи, и крепче, бо в следующий раз сам всё делать станешь...
Потом мы с Мазепой вкатывали больную в лифт, подняли на 2-й этаж и поместили в 108-ю женскую палату.
-Помочь?- спросила Лариса Павловна, появляясь на пороге. - Санька, я твои уколы все сделала
-Нэ трэба. Гарна ты дивка, Лариса, но такой вот Мазепа дубок, шо травматологию сугубо мужской специальностью считает... И баба на нашем корабле... Мы с Санчо сами. Тикай...
Работать с завом было здорово, и я позабыл обо всём на свете. Иван Степанович и делал, и показывал, и рассказывал - причём так, на хорошем профессиональном, институтском уровне. Если старшая, как ни старалась, могла лишь рассказать как, то Мазепа давал понять ещё и что, откуда, зачем и почему. Что откуда берётся и чем заканчивается. Это была уже специальность, настоящая специальность, и я ощущал огромную радость от того, что нахожусь при деле.
Закончив монтировать довольно сложную систему вытяжения за плечо- с гамачками для предплечья и противотягой за кисть, мы оба разогнулись с чувством глубокого удовлетворения.
-Ну, сможешь сам зробить такую?- спросил шеф, когда мы вышли покурить в сестринскую.- Це цветочки- як захочешь, так будешь у меня и спицы проводить, и вывихи вправлять, и раны шить вплоть до сухожилий. Сейчас больше смотри, читай, наблюдай, просись на операции. Не в ущерб, конечно, работе на посту. Это если Ларка тебя отпустит, но она всегда отпустит... цэ душа добрая, якшо не сказать- святая. А поки шо нам медбратья и медсёстры нужны- нужнее, чем врачи, профессора и академики.
Мазепа затушил окурок и повернулся необъятной спиной.
- Ладно. Поробыли и хорош. Я рад, шо ты получил удовольствие.
-А назначения? Назначения поступившей, Иван Степанович?
-Шо, сам дать не можешь? Ну, яки там назначения при пэрэломе кистки? Анальгин с димедролом три раза в мышцу, общие анализы крови та сечи[3], флюорограмма. Промедол лупани пару раз- в 19.00 и в 23.00, ну, ещё на 06.00- шоб до кучи. А дальше лечащий врач пусть занимается. Утром историю принесёшь, я распишусь, дэ трэба.
Едва Мазепа ушёл, как появился Мельник. Выражение его красивого и хмурого веснушчатого лица было серьёзно и замкнуто.
-Ты здесь давно?- спросил он неожиданно по-русски.- С пяти? Райку Гамал здесь не видел? Не приходила она к старшей?
-Н-нет,- протянул я, очень удивлённый.- Она же с вами вчера утром ушла, точнее уехала, и больше...
-Ладно, меня здесь не было,- кандидат наук, слегка опустив голову, быстро исчез из отделения. Я пожал плечами - похоже, Гамал и Мельник поссорились, и не смог не улыбнуться. Медленно и торжественно вынул из кармана халата её - ватку, с жирной точкой крови- раиной крови, понюхал, осторожно коснулся губами, спрятал в пустой пластиковый пакет.
Потом была текучка- назначения, капельницы, отгибка краёв врезавшихся гипсов, ответы каким-то родственниками больных, где же здесь можно взять костыли, утку или судно. Потом привезли переломы обеих бёдер у мужчины 35 лет- бедняга был сбит "Камазом" при переходе улицы в неположенном месте. Его привезли в пустующую шоковую и уложили на систему вытяжения; долго крутились оба дежурных врача- Мазепа и Мельник, пришли анестезиолог с анестезисткой. Больной был без сознания, с крайне низким давлением, и требовал неусыпного внимания; мы с Ларисой Павловной, бросив всех остальных, то и дело куда-то бегали- то за кровяной плазмой, то за альвезином, то за какими-то особыми блочками, то за особыми стойками- приподнять ножной конец кровати, то за ещё чем-то. Наконец, часа через два "интенсивной терапии" поступившего "упаковали", уложив как следует, прояснив сознание, подняв давление до приемлимых цифр и получив первые порции светлой мочи. Включили многочисленные мониторы, и около больного осталась дежурить анестезистка.
После этого, уже около 23.00, мы с Ларисой Павловной поужинали. Этот раз, имея сигареты и кое-какие магазинные продукты, я не чувствовал себя нахлебником. Я сильно налегал на бутерброды с колбасой, маслом и сыром, отхлёбывая порядочный кусок кофе. Журавель сидела нахохлившись, в своей обычной манере, с ногами на стуле и курила в потолок. Стопы её были узкие и длинные, с сильно выраженным венозным рисунком- как бывает у тех, кому много времени приходится проводить стоя, с узловатыми пальцами и некрашеными ногтями. К еде она совсем не притронулась. Мы не обменялись почти ни словом-то ли устали, то ли говорить не о чем было.
Оживил обстановку Мазепа, заявившись на "вогник"[4] с кожаным портфелем.
-Эгей, быкы, чогож вы всталы?- провозгласил он, начиная открывать портфель.-Называется: "а дощ идэ, идэ, идэ а мэни так хочется тэбэ"! Дэсять хвилын смеха заменяют стакан сметаны. Молодёжь? А ну налетай, поужинаем!
Из портфеля он достал по огромному куску рыбного и мясного балыка в промасленной бумаге, источающие неописуемый запах, и бутылку армянского коньяка с пятью звёздами.- Жить, як кажеть Георгий Вицин, хорошо, а хорошо жить- ещё лучше,- Мазепа сноровисто нарезал балыки и одним движением большого пальца открыл обе пробки коньячной бутылки.
-Будешь?- спросил он у меня.- Ларка, я знаю, алкоголь на дух не переносит, и за один такий вопрос може по морде съездить. А рука у неё- атаманская. Ни, не пьёшь ще, Санчо? Може, правильно- поки молодой, не об этом думать надо. Это уже когда тоби сороковка за горбом повисне, то можно. У мэру, конечно.
-А вообще у нас- хозяин-барин. Дэмократия- никто никого не заставляе, но учти, Санчо- нэ за горами Ноябрьские, и тэбэ придётся сидеть наравне с усим колэктивом. Так шо трэнируйся, трэнируйся. А соби Мазепа нальёт- бо мает право... "Эх, мэнэ засмоктала нэбэзпечна трясовына, и життя моя навыть вична гра..."[5]
Налил Иван Степанович себе "добре"- сразу целый чайный стакан и осушил его не спеша одним глотком, не отрываясь. Закусив от души, как следует, он осушил второй, и бутылка-поллитровка, стоящая в магазине 18р.40 к., моментально опустела. И то, в сравнении с габаритами Мазепы она выглядела несерьёзно- точно пузырёк "Тройного" на фоне какого-нибудь бронтозавра мезозойской эры.
-Ось, добре,- вытирая сочные губы, и толстые пальцы, произнёс он, довольно причмокивая.- Чем дежурство и хорошо. А дома чуть стопку нальёшь- жинка сразу пиздеть начинае, змеюка. Нэма свободы!
Заведующий был крепкий, мясной, чёрный и красный здоровяк типа купца Ферапонтова у гр. Толстого, закуска -осетровый балык- была первоклассная, и ничего, кроме как привести Мазепу в благодушное состояние, такая пустяковая доза не могла. Иван Степанович от души веселили теперь нас с Ларисой, рассказывая анекдоты.
Жена мужа утром ругает: "Ах, ты, курва, алкоголик несчастный! Когда ж ты уже напьёшься? Ты хоть знаешь, во сколько ты вчера домой пришёл"? А муж ей, так, гордо, с достоинством- "Пришёл?! Ну ты даёшь! Оскорбляешь, Мань! Пришёл! ПРИНЕСЛИ!!!"
Лариса, кажется, смеялась несколько через силу- всё, что было связано с выпивкой, напоминало ей бывшего мужа, я же едва не катался под стулом от смеха.
Тут позвонили из травмпункта- туда "скорая" доставила какую-то тяжёлую автодорожку, и Мазепа, аккуратно встав из-за стола, промокнул губы салфеткой, подмигнул нам с Журой и отправился "на автодорожку". По нему ничего такого не заметно было, и меня охватила гордость за наших хохлов, которые по части выпивки впереди планеты всей.
"Солдат Швейк и бретёр Долохов отдыхают. Равно как и з/к Максим Соколов[6]. Никогда Иван Степанович не смог бы оказаться и на месте интеллигента Мягкова- не та порода"...
Поскольку делать в отделении было особо нечего- наши палаты были все "упакованы", а за шоковым следили анестезиологи, спать не хотелось, я, спросясь у Журавель, отправился вниз. Там было шумно и оживлённо.
Привезли пьянчугу- точнее, это оказался вполне приличный мастер с "Красного Октября" возвращающийся из бара, пытавшегося перейти проспект Ленина напротив кинотеатра "Авангард", там, где самое оживлённое движение. На полной скорости в него врезался "газон"- результатом стала черепно-мозговая травма и открытые, раздробленные переломы обеих голеней. Прогноз, то есть предсказание для жизни, было однозначно плохим:
-Политравма,- и пострадавшего взяли в операционную. Анестезиолог ввёл в наркоз и начал интенсивную терапию, между тем, как две бригады хирургов приступили к таинству спасения жизни.
Я надел маску, шапочку, в нерешительности вошёл и сразу же замер перед красотой зрелища, как Пьер Безухов утром 26 сентября 1812 года на Бородинском поле. Стол с распростёртым на нём окровавленным пациентом со всех сторон обступили громадные, суровые дядьки в халатах и небесно-голубой форме. У самой головы на вращающихся табуретах устроились двое нейрохирургов. Они были в масках какого-то невиданного покроя, закрывающими и лицо, и голову, оставляя лишь треугольничек для глаз и носа. Один из докторов придерживал голову больного, другой, прижав к кости черепа блестящий коловорот, быстрыми-быстрыми движениями вращал рукоятку, норовя поскорее просверлить черепную коробку и увидеть что же там, внутри.
Шкатулку черепа вскройте-
Блеснёт драгоценнейший ум!
Есть ли, чего б не смог я?
Но вместо топазов и алмазов из дырки потекла вязкая чёрная кровь с нефтяным отливом.
-Субдуральная, расширяемся,- буднично произнёс один из нейрохирургов.
Сестёр тоже было две, и одна из них протянула доктору блестящие, но страшные на вид щипцы ("кусачки Дальгрена с двойной передачей"- вспомнил я), которыми тот стал откусывать от черепа довольно большие куски, начавшие разлетаться по операционной.
Чуть ниже, у шеи, стояли анестезиолог с анестезисткой и то проверяли работу наркозного аппарата "РО-6", то следили за "обеими подключичками", то размораживали в раковине пакеты нативной плазмой.