Жура осторожно взяла носик ампулы двумя пальчиками и начала осторожно, по доле миллиметра пилить специально припасенной пилкой. Наконец она попробовала кончик ампулы на зуб - он легко отломился. В носике осталась микроскопическаая дырочка. Лариса аккуратно ввела туда вкручивающими движениями подкожную иглу, подсоединила пустой шприц и высосала всё до капельки. Вместо этого она уже другим шприцом ввела кубик какого-то лекарства.
-Физраствор,- объяснила она,- главное - не навреди. Ампулу я потом на газу запаяю, ночью. Давай предплечье...
Кубик 2% промедола влился в мою вену легко- было ощущение, что кровеносная система сама его всосала, без давления поршня. В течение секунды или двух я ощутили знакомый приход, покалывание. Зуд и набрякание глаз. Все это было очень, несказанно приятно - намного больше, чем приятно. Эйфория...
Минуты две я "вылавливал кайф", потом открыл глаза и повернулся к Лариске.
-Давай тебе,- сказал я довольно хриплым голосом.
-Отошёл уже? Можешь? Делай. Только ж я - ом . Я у этого, тазового свистнула- он ему всё равно до одного места, тот в лечебном наркозе...
От куба двухпроцентного омнопона Журу вдруг скрутило пополам и она вырвала прямо в раковину полным ртом- почти прозрачную воду, ибо мы ничего не ели.
-Смычка,- произнесла она, утирая губы,- бывае. Смотри, осторожнее... Ну? Ты-то как? Пошли работать...
Шприцы, которыми мы кололись, Жура велела мне тщательно вымыть, вытереть и положить сушиться среди других. Особенно внимательно она заставила промыть иглы.
-Никогда, запомни, никогда не оставляй ни малейших следов. Накрыть нас можно только по нашей же глупости...
После второй инъекции промедола наступил уже не восторг, а полная гармония с окружающим миром. Сколько тибетских лам, сколько монастырских затворников и поморских скитников проводят жизнь в постах, молитвах и одиночестве, что бы понять её - гармонию, красоту, истину и не знаю ещё что? Мой Пьер Безухов понял её, кажется, во французском плену, а Андрей Болконский- на смертном одре в обществе Наташи.
"Мир, вселенная, универсум, бытие,- размышлял я разводя антибиотики,- в сущности- понятия одного порядка. Капля воды столь же безбрежна и неисчерпаема, как океан, а ветка ели может дать представление о хвойном лесу... Стоп, где-то подобное я уже читал- "...электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна..." - ай да Ильич, ай да сукин сын. Наш пострел везде поспел"...
После цитаты из "Материализма и эмпириокритицизма" рассуждать на философские темы не хотелось- и без этого было хорошо.
Поступили "лодыжки", и Лариса повела меня учить накладывать гипс. Я всё делал сам. Она наблюдала и подсказывала. Получалось ничего.
-Ещё разучим повязку Дезо и чепчик Гиппократа...
В этот момент её окликнули. Мы оба одновременно обернулись.
17. Биче Сэниэль
Не помню, какими словами этого гордого, полного достоинства языка "серебряного века", первого десятилетия ХХ века- последнего десятилетия перед чередой ужасных мировых войн, в лучших традициях того, свободного мира, Александр Грин изображал свою героиню, героиню самого странного своего романа- "Бегущая по волнам". Биче Сэниэль появляется как "девушка, сидящая на чемоданах". Честное слово, это одни из самых сильных страниц произведения - порт, солнце, утро, пёстрая толпа, чемоданы, одинокая девушка. Читателю ничего не остаётся делать, как влюбиться в Биче и последовать за нею.
Если бы я мог, я так и описал бы Раю Гамал, возникшую в дверях гипсовочной. Она появилась совершенно внезапно. Если приглушить моё сердцебиение и откинуть 20-летнюю восторженность, то можно сказать следующее:
Это была представительница какого-то восточного племени, в незапямятные времена населяющего южнорусские степи, о которых так много говорится у Фукидида и Карамзина - массагеты, скифы, хазары, торки, половцы, берендеи, гузы, тавры и пр. Это была невысокая пропорционально сложенная, не выше 160 см, очень светлая смугляночка. Совершенно необычный оттенок кожи, цвета кофе с молоком, исключал её принадлежность к одной из трёх основных рас человечества. Собственно, восточного в ней мало что было. Овал лица, подчеркнутый зачёсанными назад волосами, был правилен и почти геометричен- такие встречаются, если не ошибаюсь, только у индейцев Южной Америки. Глаза были великоваты, но странной формы- не круглы, не косы, не раскосы, а как-то фигурно разрезаны, оставляя в уголках какие-то удлинённые прорези, как у Клеопатры. Брови были густые, сильные и почти сходились на переносице; носик был мал и изящен, не напоминая ни русский картошкой, ни римский титлом, ни острый, лезвием, еврейский - это был просто замечательный, трогательный носик. Губы тоже были мягкой фигурной резки, утопая в угловых ямочках, лоб- высокий, чистый, правильный. Ушки были маленькие и в каждом светилось по маленькому красноватому камешку. Волосы были чёрные, но не совсем уж вороные- они были густые, сильные, и имели свойство виться или курчавиться- я знал, что это предопределено генетически. Вот, пожалуй, и всё.
Рая была сегодня в хирургической форме и в халате. Мне она несильно кивнула, почти не обводя взглядом, и в одно мгновение все мои успехи с Лариской показались ничего не значащей вознёй Стеньки Разина с княжной, вызвавшей наутро столько насмешек братвы.
-Снова дежурите?- смешно улыбнулась Рая, и я простил ей за эту улыбку любое пренебрежение.- Весь вечер на манеже... Лариска! Да ты серёжки одела!
Я и сам только заметил на Журе пару кругленьких эбонитовых серег.
-Это я так... годовщина окончания училища,- заметно смутилась Жура.
- Рассказывай. Небось, перед новыми сотрудниками стараешься выглядеть на уровне?- Рая глянула на меня, могу поклясться, с определённым интересом. -Молодая женщина, руководитель...Тебе идёт.
-Спасибо. Ты-то как? С кем сегодня?
-С Ариком и Ромкой. Ну, из врачей. Из сестёр Татьяна Фёдоровна.
-А днём Пашка был. Ух, он уложил тут одного! Пахомыч опять с розочкой приходил. Чуть не уписалась. Не виделись?
-С Пашкой? Очень нужно,- Рая опустила голову, потёрла ноготок о ноготок.- Ему домой бежать нужно- человек семейный, положительный. Зачем отвлекать, он же кандидатский минимум скоро сдаёт[12]...
Я, разумеется, увязался следом, но Лариса велела мне пойти в материальную и переставить шины за Белера на верхние полки стеллажей, чем я, кряхтя, и начал заниматься.
"Что ж тайны у них?- не переставал думать я.- Женится Мельник или уже нет? Колется и Рая тоже? От меня-то чего-то скрывают"...
Отделение было полно тайн и красивых женщин, и я решил во чтобы то ни стало дознаться. Когда я вернулся, Раи в отделении уже не было, каких-либо следов в виде кровавых ваток- тоже, поэтому я очень пожалел, что тогда, во время эволюций с трусами и во время первой близости с Ларисой ватка эта -не вещдок, а память- подевалась куда-то. Ватку эту, следствием чего бы она ни была, я решился хранить.
В отделении пока что работы не было, и я решил сходить в травмпункт.
-Может, пошить дадут,- объяснил я Ларисе.
На первом этаже было полно народу- и травмированного, и милиции, и сопровождающих. Был глубокий воскресный вечер, и активность населения возросла по сравнению с утром многократно.
Это был очень травматогенный день, ибо сегодня по Л... походила "коррида качков". Ребята из сельских и рабочих пригородов, неизвестно кем и как организуемые, к вечеру съезжались в Л..., и начинали внезапный "бег" по центральным улицам, вооружённый кто палкой, кто велосипедной цепью, кто остро заточенной спицей. Оказавшись на пути у бегущей "толпы", вы рисковали получить удар палкой, цепью, а то и спицу под рёбра. Жертвами становились "городские"- в основном, хорошо одетая молодёжь или интеллигенция, а так же лица неславянской наружности. Пробежав пару кварталов и избив всех, кто попался на пути, "коррида" по чьему-то сигналу выбрасывала орудия, рассредотачивалась и превращалась в группы "просто гуляющих" подростков, которые к случившемуся никакого отношения не имели.
Что это было за явление, почему и откуда оно возникло, почему эти парни назывались "качки"- никто не знал. В 1984 смягчающая фрмулировка "неформалы" ещё не была изобретена, но в те годы молодёжь, сплошь плюющая на учёбу, коммунизм, комсомол и мизерные зарплаты, на мораль и нравственность загнивающего общества, хотела ДЕЛА - неважно, какие уродские формы приобретали эти желания.
Но то, что бегущим "качкам" лучше было не попадаться- знал каждый. Они лупили всех на убой, насмерть, стараясь "вырубить" с одного удара. В мае у нас так погибла Майка Мирошниченко, хорошая девчонка, собиравшаяся замуж за Лёшку Серика. Одногруппники, они дружили с самого 1-го курса, и в сентябре должна была состояться свадьба.
Парочка возвращалась поздно вечером из кинотеатра "Космос". Внезапно (они всегда появлялись внезапно) возникло несколько сурового вида ребят. Виной, кажется, была псевдовосточная внешность Серика. Ему сломали руку и два ребра - он потом долго лечился в "семёрке", а Майке пробили арматурным прутом голову. При этом повредили кости черепа и сагиттальный синус- главный кровеносный сосуд. Майка скончалась на операционном столе, несмотря на все усилия нейрохирургов.
Милиция обозвала дело ещё одним "висяком"- найти неизвестных качков, которых никто не видел, и которые никаких следов не оставили, было гиблым делом. Майю хоронили всем институтом- её многие любили.
Лёшка выздоровел, недавно забрал документы и ушёл "в Афган". По возвращении он дал клятву найти убийцу и отомстить.
Такие "набеги" творились уже с год, наверное, но прекратить их местные власти были не в состоянии. В напряжении работала милиция, партийные и комсомольские органы, но эффективность была нулевая. В газетах ни о чём таком не сообщалось- как всегда, народ Л... и области занимался созидательным трудом, и какие-то "корриды", когда тебя ни за что ни про что могли просто убить в центре города, как в Чили, огласки не получали.
Главным внизу был Арутюн, к которому кроме как по отчеству, не обращались, вторым был худой, кадыкастый молоденький очкарик- доктор Роман Фёдорович, "Ромка" из 2-й травмы. Ясно было, что он мог играть только подчинённую роль. Пожилая Татьяна Фёдоровна и Рая работали вовсю, только успевая гипсовать, бинтовать, подавать, подкатывать и откатывать. Ничего такого по Рае видно не было. Впрочем, карие глаза делают величину зрачка почти не заметной.
"Неужели колется?- подумал я.- Такая девушка! Ей бы детей рожать"....
На девственных сгибах её локтей тоже ничего заметно не было- чистые, смуглые, мягкие сгибы. Уже потом, по мере накопления наркоманического опыта, я узнал, что есть "оборотка"- вена, укол в которую заметен только под особым углом зрения. Наркоманы - хитрая, очень хитрая и коварная публика...
-Помочь может чего, Арутюн Арташесович?- спросил я.
Дежурный врач окинул меня пристальным взглядом. Его фундуковидные веки заметно прищурились. В течение этого взгляда наша взаимная неприязнь усилилась до самой максимальной точки. И с ответом: "Спасибо, Саша. Мы сами справимся",- я ретировался.
В девять вечера поступила какая-то истеричка - молодая женщина, воспитательница детского сада, не поладившая с мужем-подполковником. Она выпила для верности полбутылки водки, приняла горсть таблеток элениума и надрезала себе вены бритвой. На весь травмпункт стоял крик, плач и вой. Муж-подполковник потерянно и бестолково бегал с бумажником напоказ, стояли какие-то мамки и тётки и в голос то укоряли его, то требовали "спасти жизнь Вареньке". Арутюн долго беседовал с ними. Утешил, потом в течение часа под наркозом накладывал косметические швы, чем разозлил и персонал приёмного, и Ларису. Больную после наркоза подняли к нам в операционную палату и назначали почасовое наблюдение. Вся родня тут же обосновалась подле своей несчастной почти погибшей.