С медсёстрами, как уже понял читатель, была напряжёнка, и не напряжёнка даже, а катастрофа. Если травмпункт и операционная были, в основном, обеспечены медсёстрами (их было немного, но и работала каждая не меньше, чем на 1,5 ставки), то в 1-й травме средний медперсонал был в страшном дефиците. Про младший- санитарок и нянечек- я уже не говорю- их не было вообще.
В "день" полагались старшая, две постовых сестры, две процедурных и одна гипсовочная- итого шестеро. Но такой роскоши здесь никогда не бывало. И в самые лучшие времена больше трёх сестёр в день никогда не выходило, так что каждой приходилось работать за двоих; старшая, наскоро спихнув свои обязанности (отчёты, комиссии, графики работ, экран соцсоревнования, получение медикаментов, выбивание инвентаря и оборудования, совещания, летучки и пятиминутки и многое, ох как многое другое) принималась сама ставить капельницы и гипсовать назначенных. Работы было много- травмированные круглосуточно поступали потоком, со свободными местами всегда была напряжёнка; врачи старались лечить как положено, по всем правилам советской травматологии (самой передовой в мире), койко-день, за снижение которого упорно боролась больничная парторганизация, висел дамокловым мечом. Так что работать медсёстрам приходилось в самом спринтерском темпе.
Они справлялись.
Материального стимула "рвать себе задницу" не было- по законодательству, сверхнормативные и сверхурочные работы оплачивались в размере не более 1,5 ставки, и, если вы вырабатывали больше, никто в СССР не смог бы вам этого компенсировать. За "интенсивность" тоже не платили- не было тогда такой статьи. При самой напряжённой работе на руки можно было получить только 140-150 рублей. Л... был рабочий, социалистический город, и ни на какие "левые" тут особо рассчитывать не приходилось.
Ночью в отделении положены были две дежурные медсестры, так как имелись два поста. Ночами выезжали за счёт студентов, но те забредали сюда в поисках работы далеко не каждую осень. Колоссальный объём работы и мизерная зарплата отпугивали и самых несгибаемых студентов.
Вот в такую атмосферу я и попал буквально с ходу.
Лариса Павловна осталась дежурить со мной. Она для начала провела меня по отделению, показала, где что.
-У нас здесь 22 палаты. Есть мужские, есть женские. Вот детская палата- если поступают травмированные дети, мы стараемся их изолировать. Это- мужская послеоперационная палата, это- женская. Вот шоковая- если больной тяжёлый, но реанимация его не берёт, кладут сюда. Пока тут никого. Эти две палаты для спецтравмы...
-Какой-какой?
-Спецтравмы,- повторила Журавель, обводя меня внимательным взглядом, и я снова удивился, какое же у неё необычное выражение глаз- ни у кого я такого не видел.- Пьяная и подобная ей травма- в психозе. Вот, посмотри, сейчас пока никого, но к вечеру...
Палата была просторным помещением без окон с обитыми войлоком стенами. Вдоль них стояли низенькие клеёнчатые топчанчики с какими-то поручнями.
-А, для буйных,- сообразил я.
-Да. Напьются, поразбиваются, попорежутся- и сюда. А тут начинается- "выходите, санитары, посмотрите, я какой". Если удаётся с больным договорится- шьём сразу. Если нет- морду набьём и к этой лежанке привяжем морскими узлами- лежи, пока не протрезвеешь. Зимой обмороженные здесь отогреваются. С психбольниц многих с суицидами привозят- тоже сюда. Нравится?
-Очень.
-Теперь сюда- это буфетная. Это- процедурка, одна на два поста. Это- гипсовочная с ортопедическим столом,- Лариса Павловна показала мне причудливое устройство с сотней блестящих ручек и гидроприводов.- Применяется для наложения гонитных и кокситных повязок.
Я, разумеется, не знал, что это за повязки, кивнул с таким видом, будто сам накладывал их каждый день. При виде "клюва Вольфа" и отжимных щипцов, напоминающих инквизиторские орудия, я тоже постарался не выразить никаких эмоций.
Потом старшая показала мне "материальную"- кладовку, в которой были сложены проволочные "вертолёты"- шины Белера для ног и отводящие- для рук, гири, штанги балканских рам и многочисленные скобы, скобочки, блоки и блочки. Был ящик с гамачками, был с петлями. В одном их углов имелся целый ряд транспортных шин, на крючках были развешаны мотки лески и демпферных пружин...
"Нет, нужно хоть что-то почитать,- решил я.- Никогда не чувствовал себя таким тупым..."
Потом старшая показала мне ординаторскую и "сестринскую"- маленькую комнатку с двумя большими диванами и шкафом для переодевания.
-Здесь можно передремать, покурить и расслабиться,- сказала она.- Ты что, не куришь?
-Нет. Так, балуюсь иногда...
-С нами обязательно закуришь. Тут без этого нельзя. Без двух пачек сигарет на дежурство никто не приходит- традиция такая.
Потом Журавель провела меня в две перевязочные- чистую и гнойную. В чистой, помимо стола, биксов со стерильным перевязочным материалом, мне был показан "Аппарат для обработки костей"- специальная электрическая дрель с различными насадками, а так же зажимы, иглодержатели, скальпеля, троакары, распаторы, ретракторы. Костодержатели- "крокодил" и трёхрожковый, кусачки Люэра и кусачки Листона, а так же рёберные кусачки Дуайена. Тут я ориентировался свободнее, так как по оперативной хирургии у меня всегда были одни пятёрки.
-Молодец. Почти всё знаешь,- с одобрением сказала моя вожатая.- Ой, нос, зараза, зачесался. Чесунчики какие-то.... Наверное, опять на что-то аллергия- на моющий раствор, что ли...
Нос она чесала почти постоянно.
Экскурсия была закончена.
-А там что?- спросил я, кивая в дальний отсек, куда мы не зашли.
-А, там? Ещё одна палата. 111-я, я и забыла. Пошли.
В малоприметном закутке была всего одна дверь, за которой располагалась двухместная палата, но на обычную, больничную, палату, которых я видел сотни, совсем не похожая. Кровати здесь были особенные- новенькие, блестящие, на колёсиках, стены тщательно окрашены, на полу- резиновые коврики причудливых расцветок. Тумбочки, занавески, умывальник и санузел с душевой- всё это напоминало люкс в престижной гостинице, а отнюдь не больничное помещение.
-Это для особо тяжёлых, что ли?
-Нет, для "блатных",- ответила Лариса Павловна.- Если кто из начальства попадётся. Или из своих медиков, со всеми же их не положишь. В другом конце такая же палата. По дежурству их ни в коем случае не занимай- даже если мест нет, перележат до утра на каталке, в крайнем случае в клизменной. Когда человеку действительно плохо, то ему не до комфорта. Эти палаты занимать можно только по распоряжению Ивана Степановича, начмеда или главврача. Понял?
Я кивнул.
-И ещё, Саня. Здесь- экстренная травма. Если что-то тебе покажется странным или необычным, постарайся сначала обдумать, потом спрашивать. На многое ты сам найдёшь ответ, если нет- спроси у меня. Но больше никому ничего не говори и никого ни о чём не спрашивай. На вопрос- "а як?" ответ должен быть один- "мовчки". Зразумил?
-Обовязково,- ответил я в том же тоне.
5.Рая
Потом Лариса Павловна сводила меня "вниз"- на первый этаж- и показала травмпункт, приёмный покой и ургентную операционную.
В травмпункте дежурил тот самый амбал, которого мы видели со Светкой. Его звали Герман Григорьевич Поливода.
-Гера,- радостно оскалясь, представился он и протянул лопатообразную кисть для рукопожатия. Места в ней было- как в ковше экскаватора, по крайней мере, в гериной ладошке свободно поместились бы пяток-другой моих. Рукопожатие было сверхмощным, и, будь моя кисть несколько больше, этот слон переломал бы мне, я думаю, все пястные косточки.
Второй врач был невысоким, но очень атлетически сложенным мужчиной лет 30 с густой светлой бородой. Он выглядел очень солидно и элегантно.
-Мэльник Павло Олександровыч,- отрекомендовался он, сразу же обозначая национальную принадлежность и политическое кредо.
В 1984 году на сугубой украинской мове говорила меньшая часть населения, в основном, западных областей. У нас, в Приднепровье, распространена была в основном русская речь. В глухом селе ещё можно было услышать мову и даже "побалакать" с какой-нибудь бабушкой, если было желание. Но среди интеллигентов использовать её было не принято. И в школе, и в институте преподавание велось только по-русски.
"Смело,- не смог не подумать я, пожимая сухую и твёрдую кисть "Мэльника".- Если не глупо..."
Павел Александрович оказался, несмотря на молодость, уже кандидатом медицинских наук, был ассистентом нашей кафедры травматологии и ортопедии, вёл группу студентов 5-го курса и частенько поддежуривал в "семёрке" по ночам и по выходным.
"Вот тебе и мова"...
В травмпункте с ними были две медсестры- одна занималась "бумажками", регистрируя обратившихся, заполняя на каждого статталон и выдавая справки о посещении травмпункта, другая "обслуживала" больных в малой операционной и в гипсовочной. Время от времени они менялись. Если предстояла "большая операция" типа ампутации предплечья, они разворачивали "большую операционную", в которой стоял наркозный аппарат. Это были совсем молоденькие девчонки 18-19 лет.
-Галя,- представилась та, что была повыше, блестя глазами. Это была светловолосая хохотушка с курносым носом, вздёрнутым гораздо выше, чем следовало, так, что хотелось без конца смеяться при одном взгляде на неё.
"Буратино",- сразу подумалось мне.
-Рая,- сказала другая. Точно по контрасту, Рая была черноволоской- точнее, Черновлаской. Как сказочной Златовласке, дополнительных слов для характеристики этого персонажа не требовалось. Сказать нейтральное "красавица"- язык не поворачивался. Сердце моё гулко ёкнуло, в горле образовался вязкий ком. То, что тут дело плохо, я понял сразу и постарался в раину сторону больше не смотреть.