- Сегодня у меня должна была начаться менструация, - сказала Бранка после завтрака.
- Этого еще не хватало, - заметил он, не отрываясь от перевода рукописи. - И не ставь диагнозов, слишком мало времени прошло.
На том занавес и опустился, едва приподнявшись над сценой драмы, старой, как мир. В следующее мгновение пол дважды дрогнул у них под ногами, закачалась люстра, что-то посыпалось с потолка и, схватившись за руки, как испуганные дети, они выскочили во двор.
Деревья качались, с гор скатывались камни. Дрогнуло еще раз, и они присели, чтобы удержаться на ногах, по мостовой зазмеилась трещина. Ослабевая, толчки сотрясали Карпаты еще три раза, затем все стихло.
Дрожа от холода, они еще около часу простояли под открытым небом, не смея вернуться под крышу, но судороги Земли больше не повторились, и тогда осторожно, готовые в любой момент пулей вылететь вон, они вошли в дом.
Особых разрушений не произошло. Пол был усыпан осколками посуды, кое-где треснула кладка вдоль швов, но перекрытия не пострадали - старый замок устоял. Он смешал в двух уцелевших бокалах абсент, и Бранка не отказалась в этот раз. Затем он начал собирать разлетевшиеся листы рукописи, а Бранка взялась за битую посуду - жизнь, вздрогнув, продолжила свое течение через разбросанные камни.
К обеду Бранка приготовила вроцлавский суп - очень похожий на харчо, но намного вкуснее, а потом он вернулся к своей рукописи, и внезапно ему расхотелось делать перевод, ему расхотелось мистифицировать кого бы то ни было, в том числе и самого себя. Зачем? Через тысячу лет русский язык будет таким же изысканно-мертвым, как и латынь. Он просто сложил листья древа пополам и вложил их в древний фолиант - между лысой женщиной с раздвинутыми ногами и расчлененной собакой - в конце концов, они выросли именно из этого места. В конце концов он выполнил взятые на себя обязательства, он начал и закончил рукопись, какова бы она ни была, и теперь оставалось только отправить ее по единственному оставшемуся адресу, тому получателю, который вынет ее из того же почтового ящика, из которого он сам взял послание из прошлого.
Что же еще оставалось? Был ли он должен кому-либо еще? Поразмыслив, он решил, что единственный заимодавец, которому приятно отдавать - это тот, который ждет.
Но время-ветер уже возвращалось ураганом на круги своя, завывая в пустоте его сердца, время было пришпорено, и барабаны, так долго молчавшие в его груди, снова застонали под копытами ветра - некогда было ждать, он чувствовал это.
Вечером, выйдя на перрон, они наблюдали странное явление в небе. Солнце уже зашло, но над горами во весь горизонт встал гигантский полукруг бледного света, через который просвечивали звезды.
Свет медленно исчез, когда взошла луна, и где-то далеко завыла то ли собака, то ли волк.
Вернувшись в дом, он разделил с Бранкой последний глоток волшебного зелья из фляжки.