По мере того как «Боинг-767» набирал максимальную высоту, Эльза снова и снова умиленно всматривалась своими огромными глазами в облака. Мне же никак не верилось, что я все еще жив, Эльза сидит рядом со мной и мы с ней летим на север Европы, чтобы наконец-таки поставить во всей этой истории финальную точку.
Моя загадочная подруга перед нашим вылетом из Греции до самого последнего момента упорно настаивала на том, чтобы я ее в Исландию не сопровождал, заявляя, что там ее ждет нечто такое, чем она должна заняться исключительно в одиночку. Больше она ничего об этой поездке говорить не стала, однако мне, по крайней мере, удалось уговорить ее дать объяснения по поводу тех событий, которые произошли со мной в последнее время.
После того как она спасла мне жизнь, пристрелив Ханнеса из своего револьвера, мы на первом же судне покинули Патмос и отправились в Афины. Это довольно долгое путешествие по морю дало мне возможность прояснить все темные моменты недавних драматических событий, понять смысл которых я еще совсем недавно и не надеялся.
Эльза, как выяснилось, приехала в Тирану, чтобы отомстить тем, кто был виновен в смерти ее отца, – Ханнесу и его албанскому помощнику Спиро.
Лидер «Возрождения» начал целую серию своих кровавых преступлений убийством Десместре, подослав к нему наемного убийцу, которого самого потом – по распоряжению Ханнеса – ликвидировали. Антиквара убили за то, что он обратился в аукционный дом и тем самым разгласил сведения о переписке между Юнгом и Каравидой, которую Ханнес считал частью «Нового Откровения».
По мнению Ханнеса, позволить узнать о ней непосвященным означало поставить под угрозу исполнение содержавшегося в ней предсказания. Использовав обещание о щедром вознаграждении в качестве приманки, он заманил меня к себе, чтобы прикончить меня лично.
Дежурного администратора отеля в Тиране убил Спиро, получивший от Ханнеса приказ «избавляться» от всех, кто так или иначе стал свидетелем моих контактов с представителями «Возрождения». Он также уничтожил – но гораздо более жестоким способом – и свою помощницу Кору, попытавшуюся предупредить меня о том, что со мной может произойти.
Подобная вереница трагических событий показывала, что письма, найденные в старом комоде, спровоцировали настоящую кровавую резню, жертвами которой, по-видимому, стали и утащившие этот комод грабители: Спиро, скорее всего, убил их сразу же после того, как получил от них письма.
Когда мы с Эльзой приехали на такси в Бутринт и я отправился в одиночку на назначенную мне встречу, Эльза тайком пришла на развалины античного театра раньше меня, предварительно договорившись с таксистом из Саранды, чтобы он не говорил мне ничего о том, что она покидала такси. Она сказала таксисту, что хочет «сделать для меня кое-какой сюрприз». Сюрпризом же стало то, что она собственной рукой вонзила нож в спину Спиро. Убив его, Эльза быстренько возвратилась в такси и стала продолжать затеянный ею «спектакль». Таксисту она, должно быть, хорошо заплатила, однако он наверняка и не подозревал о том, какой поступок она совершила на территории развалин.
После приезда на Патмос Эльза, чтобы поквитаться с Ханнесом, раздобыла у местной мафии револьвер и множество детонаторов, за которые ей пришлось выложить немалые деньги. Примерно столько же ей предстояло потратить на перелет в Исландию, которая и была конечной целью этой ее поездки. Пока, правда, мы летели в Лондон, причем, поскольку Эльза находилась в международном розыске, она села на самолет с поддельным паспортом, который сделал для нее один греческий «спец» по изготовлению фальшивых документов.
– В Албании пришлось помыкаться без паспорта мне, а теперь та же участь постигла тебя, – сказал я ей на ухо, отрывая ее от любования облаками. – В Афинах у нас почти ничего не проверяли, а вот в лондонском Хитроу тебя, возможно, схватят за шкирку.
– А может, мне повезет, – шепотом ответила Эльза. – Меня ведь все равно рано или поздно схватят. Я призналась во всем, что совершила, в письменном виде, чтобы, если со мной что-то случится, у тебя не было никаких проблем. Письмо с моим признанием вот-вот прибудет в комиссариат испанской полиции, в котором ведут дело об убийстве отца.
– Это означает, что ты никогда не вернешься в Херону? – озабоченно спросил я.
– Никогда.
– Собираешься обосноваться в Исландии?
– Возможно. Если меня не сцапают в Хитроу. Ты ведь меня не сдашь полиции?
Она произнесла эти слова, гладя мою ладонь своими холеными пальцами – пальцами, которые держали оружие, когда она убивала Спиро и Ханнеса. И тем самым, кстати, спасала мне жизнь.
– Ты и сама прекрасно знаешь, что не сдам.
– Имей в виду, что в Исландию со мной ты не поедешь. Оставайся в Лондоне и зайди в универмаг «Харродс». Купи там что-нибудь своей дочери, выпей пару больших кружек пива и возвращайся домой. Или же поезжай за дочерью в Бостон. Теперь ты можешь позволить себе такую роскошь.
– Мне нужно экономить, чтобы хватило денег на оплату ее учебы в частной школе. А еще мне нужно погашать ипотечный кредит и платить за аренду дома. Так что жизнь у меня, как и раньше, не сахар.
– Это еще одно основание для того, чтобы ты не летел со мной в Исландию. Это самая дорогая в мире страна.
– Нравится тебе это или нет, но я обязательно полечу с тобой в Исландию, – решительно заявил я. – Мне очень хочется узнать, что ты в этой стране забыла. Кроме того, немного охладиться мне не помешает.
Приземлившись утром в Хитроу, мы были вынуждены провести одну ночь в отеле этого аэропорта, потому что ближайший самолет на Рейкьявик вылетал лишь через восемь часов.
Наверное, в связи с тем, что время было уже довольно позднее, проверка прилетевших проводилась не особенно строго, и наши паспорта никто внимательно не рассматривал. Надеясь, что нам точно так же повезет и на следующее утро, мы сели на один из автобусов, курсирующих между терминалами этого огромного аэропорта и обслуживающими пассажиров отелями.
Когда мы уже ехали в автобусе, Эльза вдруг положила голову мне на плечо и спросила:
– Кстати, а что за жизнь была в «обсерватории» Ханнеса?
– Какой-то сплошной бред. Я рад, что тебе захотелось о нем поговорить. Я ведь до сих пор не могу понять, почему он не тронул тебя на том пляже, – как не могу понять и того, с какой целью ты решила отправиться на его родину.
– Ты об этом узнаешь, но всему свое время, – с загадочным видом ответила Эльза.
– Скажи, тебя мучают угрызения совести из-за того, что ты его убила?
– Ханнес именно этого от меня и ждал, – сказала Эльза. – Поэтому он и сделал вид, что меня не заметил.
– Ты хочешь сказать, что он поднялся со мной на ту скалу ради того, чтобы ты его пристрелила? – удивленно спросил я.
– Именно так. Тебе это трудно понять, поскольку кое-что ты еще не знаешь. Но я предупреждала тебя еще на Самосе, что у Ханнеса имеется латентная мотивация. Хотя он и пытался реализовать проект «Ирод», в действительности он искал Апокалипсис для самого себя. На остальной мир ему было наплевать.
В этот момент автобус остановился перед «Бест Вестернер» – самым недорогим из отелей аэропорта Хитроу, какой мы только смогли найти. Когда мы вышли из автобуса и, взяв из его багажного отсека свои чемоданы, направились к входу в отель, Эльза договорила:
– Ханнес был помешан на трагических концовках, и в данном случае он добился исполнения своей мечты умереть как-то по-особенному – тем более что я, в общем-то, поставила точку в деятельности созданного им общества «Возрождение». Он не смог стать новым святым Иоанном, но зато ему удалось умереть так, как умер Кинопс. К этому Ханнеса подталкивала его латентная мотивация, а я всего лишь помогла ему добиться того, к чему он стремился.
Зарегистрировавшись у дежурного администратора, мы поднялись на пятый этаж на лифте, в котором еле слышно звучала музыка. Прислушавшись, я узнал зловещую песню группы «Отель гуру», отчего мне невольно подумалось, что лейтмотив этого бегства навстречу будущему остается таким же, каким был и раньше.
Пока Эльза принимала душ, я, развалившись по диагонали на кровати, предавался тревожным размышлениям. Мы пересекаем Европу от Патмоса до Исландии – получается, что тоже по диагонали, – причем Эльза упорно не хочет мне говорить, зачем мы летим в такую даль.
Если любой конец является началом чего-то другого, то как бы на ледяном острове меня не ждала новая череда неприятностей. Я уже почти жалел о том, что напросился в сопровождающие к Эльзе в этой ее последней поездке.
В то же время мы все еще находились в Лондоне, и не было никакой гарантии того, что Эльзе завтра утром удастся успешно пройти паспортный контроль. Поскольку магнитная лента в поддельном паспорте вряд ли правильно сработает при сверке информации, указанной в паспорте, с информацией в соответствующей базе данных, наша попытка пройти этот контроль закончится, скорей всего, тем, что нас арестуют.
Мое настроение, однако, кардинально изменилось, когда Эльза вышла из душа в одном лишь нижнем белье, главным предметом которого была блестящая черная комбинация, подчеркивающая белизну ее кожи.
Похожая на кошку, которая всегда ведет себя так, как ей вздумается, она забралась на кровать, на которой лежал я, предаваясь невеселым размышлениям. Сев на меня сверху, она сказала:
– Если хочешь сегодня ночью насладиться анимой, тебе придется мне кое-что пообещать.
– Не возражаю, – поспешил ответить я, завороженно глядя на восседающую на мне Эльзу.
– Я хочу, чтобы в Исландии ты вел себя исключительно как наблюдатель. Ты из-за своей бестолковости запросто можешь все испортить. А нам, чтобы замкнуть круг, осталось не так уж и много.
– Обещаю, – сказал я, еще толком не понимая, о чем вообще идет речь.
– Не делай ничего, о чем я тебя не попрошу, – продолжала Эльза. – Договорились?
В знак согласия я кивнул. Эльза расстегнула застежку на своем черном лифчике и сняла его, обнажив вызывающе упругие груди.
– Я и сейчас должен подчиняться такой строгой дисциплине? – спросил я, чувствуя, как у меня от соприкосновения с телом Эльзы кое-что начинает набухать.
– Нет, пока еще нет, – улыбнулась она. – Ты ведь находишься на территории Великобритании. Здесь тебе все разрешено.
Неполадки в компьютерной системе аэропорта Хитроу позволили нам и во второй раз благополучно пройти паспортный контроль. Пограничник лишь визуально сравнил лицо Эльзы с фотографией в ее паспорте – вот и все.
Когда мы уже подошли к выходу на посадку на самолет авиакомпании «Айслендэр», Эльза вдруг посмотрела на меня с очень серьезным видом и сказала:
– Предупреждаю: кое-что из того, что ты там увидишь, тебе не понравится. У тебя еще есть время одуматься и не лететь со мной.
Я, ничего не говоря в ответ, раскрыл английскую газету, которую держал в руках, на странице, посвященной науке. Там была напечатана коротенькая статья о том, что группа американских ученых обнаружила в космосе пустое пространство необычно огромных размеров:
Астрономы Университета штата Миннесота обнаружили в космосе огромное пустое пространство. В нем нет абсолютно ничего: ни звезд, ни галактик, ни темной материи, ни объектов, которые известны как «черные дыры», – в общем, ничего, кроме абсолютного вакуума. Протяженность этого пустого пространства составляет миллиард световых лет, то есть в тысячу раз больше, чем изначально предполагали открывшие его ученые.
Данное сообщение заставило меня осознать, какая дыра появится в моей жизни, если я расстанусь с Эльзой – расстанусь навсегда. Хотя она и убила двух человек, ее странности и резкие перемены в настроении вносили определенный смысл во вселенную – мою вселенную, – в которой, как мне казалось, уже не осталось ни галактик, ни хотя бы отдельных звезд.
Пока я предавался подобным размышлениям, открылась дверь выхода на посадку, и с десяток пассажиров с североевропейской внешностью начали выстраиваться в очередь, держа в руках пакеты с товарами, которые они приобрели в магазинах беспошлинной торговли, – по-видимому, большей частью спиртными напитками. Двое из них были одеты в футболки с надписью: «LOST IN ICELAND».[21]
Когда мы зашли в самолет, я заметил, что лицо Эльзы вдруг помрачнело. Сев на свое место, она почему-то не стала, как обычно, листать журналы, а закрыла глаза и начала делать глубокие вдохи и выдохи.
– Не знал, что ты боишься летать на самолете, – сказал я, кладя на ее ладонь свою.
– Чего я боюсь в Исландии – так это отнюдь не летать на самолете, – ответила она, не открывая глаза.
Мы покинули малюсенький аэропорт Кефлавик и, взяв напрокат автомобиль, поехали, сами, похоже, не зная, куда. Во всяком случае, я этого точно не знал. Хотя у этой поездки, по всей видимости, имелась своя «латентная мотивация», Эльза мне ничего по этому поводу не сказала – как не сказала и о том, каким будет наш маршрут.
– Мы едем в Рейкьявик? – спросил я у моей молчаливой спутницы.
– Пока еще нет, – уклончиво ответила она.
Затем она включила плеер и уставилась в окно, явно не желая разговаривать.
Пейзаж, посреди которого мы оказались, выехав на кольцевую трассу, опоясывающую остров и проходящую по его освоенной людьми прибрежной зоне, больше других когда-либо виденных мною пейзажей наводил на мысли о конце света: он представлял собой тянущуюся до горизонта каменную пустыню, на которой во многих местах виднелись искусственные нагромождения пепельно-серых камней. Исландцам, похоже, нравилось ради забавы складывать эти камни в причудливые кучи.
– Эти камни – куски застывшей вулканической лавы, – пояснила Эльза, заметив, что я с большим любопытством глазею по сторонам. – Местные жители складывают их один на другой, чтобы загадать желание. Поэтому тут так много подобных нагромождений.
– Похоже, ты неплохо знакома с Исландией, – вкрадчиво сказал я, внутренне радуясь, что Эльза снова «разговорилась». – Ты когда-то приезжала сюда в отпуск?
– Не совсем так. У меня в жизни был сумасшедший период, во время которого я зарабатывала кучу денег, а тратить их приезжала сюда.
– Ты имеешь в виду то время, когда жила в Нью-Йорке?
– Да. Мне тогда было двадцать лет, и я работала моделью. Моими работодателями были рекламные агентства высшей категории. Я в те времена общалась исключительно с другими моделями и молодыми менеджерами из Лондона и Нью-Йорка. В этой среде принято баловаться наркотиками, и далеко не один человек от них окочурился. Многие другие – как, например, я, – слегка свихнулись.
После такого неожиданного признания Эльза, замолчав, жестом показала, чтобы я поворачивал направо. Мы поехали по шоссе, пересекающем местность, на которой из грунта во многих местах поднимались клубы пара. Я разглядел далеко впереди геотермальную электростанцию.
– В той среде у всех нас имелись друзья и в Нью-Йорке, и в Лондоне. Один раз в месяц мы устраивали всенощную пирушку в месте, находящемся примерно посередине между этими двумя городами, и таким местом был Рейкьявик.
– Никогда бы не подумал, что в этой стране могут устраиваться пирушки менеджеров модельного бизнеса, – покачал я головой, подъезжая к зданию, за которым виднелись устремляющиеся высоко в воздух облачка пара.
– Не всех, а только из самых высших кругов, – уточнила Эльза, показывая мне, где припарковать машину. – Мы связывались по телефону, договаривались и в тот же вечер садились на самолет, прилетающий сюда как раз перед полуночью. Когда пирушка заканчивалась, мы садились на утренний самолет, даже ни чуточку не поспав.
– А в каких заведениях вы тут развлекались?
– Чаще всего в изысканно оформленных барах на улице Лаугавегур в Рейкьявике. Именно там я познакомилась с Ханнесом.
Я, как раз в этот момент заглушив двигатель, замер на своем сиденье от изумления.
– Ты была знакома с Ханнесом и только сейчас мне об этом сказала? – наконец придя в себя, возмутился я.
– Я не знала, что мы имеем дело именно с ним, пока не увидела, как он вылезает из-под обломков после взрыва «обсерватории». Я заметила его на судне, на котором мы плыли на Патмос, однако подумала, что он едет туда в качестве туриста, а потому постаралась не попадаться ему на глаза. Думаю, он меня тогда не заметил. Да, это, без сомнения, был именно Ханнес, с которым я познакомилась тринадцать лет назад.
– Но ты, тем не менее, в него выстрелила.
– Именно потому, что это был он, я и выстрелила. Я почувствовала, что он мысленно умоляет меня об этом. Кроме того, он убил моего отца. А еще мне, кстати, нужно было спасти твою жизнь.
– Тебе придется мне очень многое объяснить, – растерянно пробормотал я, выходя из автомобиля на свежий воздух, который в Исландии и сейчас, в июне, был едва ли не ледяным.
– Хорошо, но сначала я хотела бы побултыхаться в горячей воде. Это вызовет у меня приятные воспоминания.
Заплатив за вход, мы зашли в «Blue Lagoon».[22] Там, как и следовало из названия, имелся большой водоем с голубоватой водой, температура которой (40°С) была для человеческого тела очень подходящей.
Взяв купальные халаты и махровые полотенца, мы зашли каждый в свою раздевальню (я – в мужскую, Эльза – в женскую), чтобы принять душ и переодеться. Затем я залез в этот замечательный – ну прямо как в раю – горячий водоем, в котором несколько сот человек наслаждались теплом, в то время как над их головами дул холодный ветер.
Эльза, оказавшись попроворнее меня, уже сидела возле находившегося посередине водоема каменистого островка, от которого поднимались большие клубы горячего пара. Я направился к ней, топая по глине, из которой многие из купающихся здесь людей делали себе грязевые маски на лицо. Глубина в этом месте водоема была совсем маленькой, что позволяло сидеть в нем, как в огромной естественной ванне.
– Знаешь, а в исландской почве так много горячей воды, что крестьяне не выращивают здесь картошку, потому что доставать ее из земли приходится уже сварившейся, – сказала, улыбаясь от уха до уха, Эльза.
– Лучше расскажи мне о Ханнесе, – сказал я, пытаясь направить разговор в другое русло. – Убийство твоего отца и «Возрождение» имеют какое-то отношение к тому, что ты была знакома с Ханнесом в юности?
– Нет, никакого. Ханнес не мог знать, что это была я, потому что в пору нашего с ним знакомства я была известна в кругу своих приятелей не под своим именем, а под творческим псевдонимом. Мы с ним, правда, время от времени занимались любовью, но моих документов он никогда не видел. Тогда, в последний день на Патмосе, он – неожиданно для себя самого – меня узнал. Именно поэтому он и сделал вид, что меня не заметил. Когда он поднялся с тобой на скалу, ему вдруг захотелось, чтобы я его убила. Причем не только для того, чтобы умереть, как умер, если верить легенде, тот волхв – ну я тебе это уже объясняла раньше.
– Для чего же еще?
– Ханнес когда-то в меня был сильно влюблен… Эта любовь у него, судя по всему, так и не прошла, а тут он волею всемогущего случая оказался в ситуации, очутиться в которой втайне мечтает любой человек, страдающий от неразделенной любви.
– И что же это за ситуация?
– Ситуация, в которой он принимает смерть от руки того, кто его отверг.
– Что-то я сомневаюсь, чтобы отвергнутые влюбленные об этом мечтали, – покачал я головой, начиная чувствовать себя в горячей воде водоема сварившимся картофелем.
– Мечтают, поверь мне. Ничто не мучает так несчастного влюбленного, как равнодушие. Поэтому влюбленный юнец, когда ему не отвечают взаимностью, зачастую мечтает о том, чтобы над ним жестоко измывалась девушка, которую он любит, и чтобы это затем вызвало у нее угрызения совести, являющиеся своего рода ощущением долга перед ним. А быть убитым своим собственным идолом – это вообще предел мечтаний. Несчастный влюбленный тем самым продолжает жить – в виде незаживающей раны – в душе того, кто его отверг.
Погревшись в «Blue Lagoon» – где Эльза сделала грязевую маску на лицо и мне, – мы поехали в направлении Рейкьявика, но я при этом по-прежнему не знал, что же является конечной целью нашей поездки.
– Насколько я понимаю, Рейкьявик – самый безопасный в мире город, – сказал я, разомлев после долгого пребывания в горячей воде. – Во всяком случае, был таковым до моего приезда сюда.
– И останется таковым и дальше, – сказала, улыбнувшись, Эльза (теперь машину вела она), – потому что мы объедем его стороной.
– Куда же мы тогда едем?
– Какая тебе разница? – нахмурилась Эльза. – Тебе что, здесь, рядом со мной, не нравится?
– Мои слова могут показаться банальными, но мне хотелось бы увидеть какой-нибудь гейзер. Говорил же Ханнес про меня, что я – не более чем самый заурядный человек.
Эта моя реплика тут же показалась мне неуместной, потому что драматические события произошли слишком уж недавно, чтобы по их поводу стоило шутить. А может, как раз наоборот: поскольку я все еще в какой-то мере находился в состоянии шока, то вполне мог позволить себе говорить с легкостью о событиях, весь драматизм которых я осознаю значительно позже.
– Для всего остального мира он и сам был не более чем заурядным человеком, – сказала Эльза, разомлев, так же как и я, от купания в горячей воде.
– Но не для тебя.
– Естественно. Он ведь был в меня влюблен.
– А где именно начался ваш роман? – спросил я, видя через лобовое стекло автомобиля, что лунный пейзаж сменяется зелеными лугами, на которых резвятся кони.
– Тебе может показаться странным – тем более в таком идиллическом месте, как это, – но мы поцеловались с ним в первый раз в «печальном клубе» в Лондоне, когда я приехала туда на фотосессию. Он показался мне каким-то особенным.
– Мне хотелось бы узнать побольше вон о тех убогих халупах с дерном на крыше, – сказал я, вдруг почувствовав ревность. – Ума не приложу, как в них вообще можно жить!
– Окружающая действительность здесь постепенно меняется, – Эльза закурила сигарету. – Еще совсем недавно в Исландии можно было встретить юношей и девушек в одеждах средневекового стиля, а в тавернах вместо столов зачастую использовались крышки заранее изготовленных гробов и было понаставлено множество подсвечников. Но теперь, насколько я знаю, убранство в них стало, скажем так, поизящнее.
– Кстати, а упомянутые тобой «печальные клубы» еще существуют? – поинтересовался я.
– А разве уже не осталось людей, которым есть о чем печалиться? В конечном счете, их предназначение – такое же, как и у любого другого клуба: поделиться своим взглядом на мир или же, по крайней мере, какими-то своими чувствами. Насколько я знаю, в Японии для менеджеров проводятся сеансы терапии, во время которых эти менеджеры, чтобы «спустить пар», смотрят простенькие сентиментальные корейские пьесы – такие, как «Зимний сонет», в котором рассказывается о несчастной юношеской любви. Считается, что после просмотра подобных – нагоняющих слезу – театральных постановок у менеджеров спадает психическое напряжение, накопившееся на работе. Таким образом, подобные пьески являются профилактикой инфарктов.
– Я понимаю, что уже не первый раз задаю тебе этот вопрос, – усмехнулся я, – но все-таки: откуда тебе все это известно?
– Я отвечу фразой Оскара Уайльда, – сказала Эльза, туша окурок в пепельнице автомобиля. – «Лично мне подайте то, от чего нет пользы, потому что то, от чего есть польза, может иметься у кого угодно».
– Знаешь, а ведь Ханнес мне в «обсерватории» тоже разок процитировал Уайльда.
– В этом нет ничего странного: мы с ним – родственные души. Кстати, тебе не хотелось бы узнать еще кое-какие подробности о том, что представляют собой «печальные клубы»? Я в последние дни о них кое-что прочитала.
– Расскажи, – попросил я, глядя на большое стадо низкорослых исландских лошадок, которое, начав переходить дорогу, заставило нас остановиться.
– Один из таких знаменитых клубов называется «Feeling Gloomy».[23] В нем на стенах развешены вырезки из газет за последнюю неделю, но исключительно те, в которых сообщается о самых-самых печальных событиях. Хозяин заведения разносит горячие напитки, а посетители занимаются тем, что пьют их и друг друга утешают.
– Подобное заведение может существовать только в Англии, – ухмыльнулся я. – Это вообще страна чудаков.
– Еще один широко известный клуб называется «Loss».[24] Он располагается в подвальном помещении здания XVII века, украшенном сухими цветами, подсвечниками и гнилыми фруктами. В нем также есть поломанные игрушки и мертвые бабочки. Я слышала, что обслуживающий персонал там сидит и чистит лук, а на маленькой сцене тем временем показывают самые печальные в мире представления, начиная от шедевров японской оперы и заканчивая представлениями с переодеваниями, которым позавидовала бы и Марлен Дитрих.
Припарковав автомобиль на пустынной стоянке, Эльза продолжила:
– Однако самым популярным в настоящий момент является заведение под названием «Скрэпклаб», где, заплатив за вход, посетители могут ломать все, что попадется им под руку.
Улыбнувшись друг другу, мы вышли из автомобиля и оказались перед гейзером, который назывался по-исландски «Гейсир». От этого слова, как я узнал чуть позже, и произошло наименование термических источников, из которых вздымаются фонтаны кипящей воды и пара. Лужи на поверхности земли вокруг Гейсира были чем-то похожи на горячий густой суп.
– Самый мощный гейзер сейчас закупорен, поскольку люди забавлялись тем, что кидали в него камни, чтобы посмотреть, как их уносит струей воды далеко ввысь. Таким камнем можно было потом получить сверху по башке, – рассказывала Эльза, ведя меня за руку к гейзеру под названием «Строккур», возле которого собралось больше всего туристов.
Нам пришлось прождать минут десять, прежде чем гейзер наконец-таки соизволил «ожить» и плюнул высоко вверх подступившей из глубины земли кипящей водой. Меня, впрочем, удивил не столько фонтан из воды и пара, сколько сам процесс извержения: сначала на поверхности земли образовался огромный пузырь из кипящей воды, а затем этот пузырь, лопнув, трансформировался в вертикальный фонтан.
Все это было прекрасной аллегорией того, чему вскоре предстояло произойти и о чем я еще даже не догадывался.
Полюбовавшись гейзерами, мы вернулись к своему автомобилю, и Эльза, снова сев за руль, рассказала мне, что исландские лошадки наряду с монгольскими успевают сделать пять шагов за то время, за которое лошади других пород делают лишь три шага. По дороге к водопаду Гульфосс она напичкала меня многими другими фактами – из той категории сведений, от которых нет никакой практической пользы, но которые обычно оседают в голове надолго.
– Ты, похоже, очень хорошо знакома с этой страной, – заметил я.
– Так ведь я много раз приезжала в Исландию, и не только для того, чтобы поучаствовать в пирушках снобов. Иногда я оставалась тут на несколько дней с Ханнесом. То место, которое ты сейчас увидишь, было его излюбленным.
Она остановила автомобиль на равнине, с которой уходила под уклон широкая извилистая тропа. Откуда-то издалека доносился глухой шум струящейся воды.
Спустившись по этой тропе, мы оказались у вершины огромного водопада Гульфосс, стекавшего беснующейся пенной массой вниз между двумя широченными склонами. Я молча уставился на это удивительное зрелище, превзошедшее все мои ожидания. Несмолкающий яростный рев водопада говорил гораздо больше того, что можно было бы выразить словами.
– Пойдем, – сказала Эльза, явно радуясь ошеломляющему впечатлению, которое произвел на меня этот уголок Исландии. – Я знаю, откуда открывается замечательный вид.
Она повела меня за руку по каменистой тропинке, тянущейся вдоль водопада (его высота, похоже, превышала три десятка метров), пока мы не оказались на находящемся прямо над водопадом небольшом скалистом выступе.
– Что, страшно? – вызывающе спросила Эльза, бесшабашно усевшись на самом краю этого естественного трамплина и свесив ноги.
Поборов головокружение, которое всегда появлялось у меня на большой высоте еще с детства, я очень аккуратно приблизился к краю выступа и осторожно присел, ухватившись за его неровности обеими руками.
– Да, тебе страшно, – Эльза с ехидством сама ответила на свой вопрос. – И это неудивительно: стоит мне тебя лишь слегка толкнуть – и ты окажешься на глубине Гульфосса, в компании с водяными чудищами и сиренами из скандинавской мифологии времен викингов. Поскольку я нахожусь в этой стране под чужой фамилией, никто не сможет обвинить меня в причастности к твоему исчезновению в Исландии.
– Да, это было бы идеально продуманное преступление, – сказал я, чувствуя, как у меня от одного лишь взгляда на высоту этого водопада начинает затуманиваться сознание, – но ты никогда его не совершишь.
– Не будь таким самоуверенным, – усмехнулась Эльза, пристально глядя мне прямо в глаза. – В конце концов, ты тоже косвенно виновен в смерти моего отца, потому что ты ввязался в эту авантюру с Ханнесом исключительно из алчности. Во всех этих событиях тобой ни разу не руководило ни одно благородное чувство, – взгляд Эльзы стал укоряющим.
– По части благородных дел мы можем занести себе в актив уничтожение «обсерватории» Ханнеса, – попытался сыронизировать я, хватаясь рукой за большой влажный камень. – Правда, я – всего лишь тот, кому при этом просто посчастливилось выжить.
– То есть не более чем самый заурядный человек, – констатировала Эльза, используя услышанную от меня формулировку, и – к моему испугу – обхватила меня рукой за талию.
Я осознал, что моя жизнь сейчас находится в буквальном смысле в ее руках. Вспышка гнева, небольшое «короткое замыкание» у нее в мозгу – и мне конец.
– Поскольку я сейчас в любой момент могу погибнуть, – сказал я, чувствуя, как у меня на спине выступает холодный пот, – мне необходимо срочно кое-что узнать: как в конце концов поступил юноша, который жил под изолирующим колпаком?
Этот вопрос, похоже, застал Эльзу врасплох, и она, задумавшись, убрала свою руку с моей спины. Затем она ответила:
– Ему пришлось выбирать: или и дальше все время сидеть под изолирующим колпаком, или, рискуя погибнуть, обнять девушку, которую он любил.
– Ну и?…
– Он выбрался из-под колпака и уехал с ней на ее лошади. Это было очень романтично.
Эльза вдруг начала всхлипывать, опуская голову все ниже и ниже. Я интуитивно догадался, что она плачет не из-за того, что Тод Любич ускакал с любимой девушкой навстречу своей верной смерти, а из-за всех тех событий, которые произошли за последнюю пару недель. А может, и за последние несколько лет или даже десятилетий.
Я попытался взбодрить ее шуткой – возможно, не очень удачной:
– Не переживай. Конец света все еще не наступил.
Эльза посмотрела на меня ласковым взглядом и, легонько поцеловав, сказала:
– Для меня – наступил.
Затем она, оттолкнувшись обеими руками от края выступа, рухнула вниз – в глубину водопада.
Дорогой Лео!
Когда ты начнешь читать это письмо, я уже буду лежать мертвая на дне водопада Гульфосс. Не переживай – это самое лучшее, что могло со мной произойти. Я поняла, что не смогу жить дальше после того, как я убила двух человек, и не смогу перенести тоску по своему погибшему отцу.
Забавно, что, покинув этот мир, я выполнила обещание, которое дала человеку, виновному в смерти моего отца. В нашу последнюю ночь с Ханнесом мы поклялись друг другу, что уйдем из этой жизни вместе. Мы замышляли сделать это как раз в водопаде Гульфосс. Я была жестокой и несправедливой по отношению к Ханнесу. Думаю, именно поэтому он тронулся рассудком и загубил свою жизнь и жизнь многих других людей. Поскольку он любил меня слишком сильно для того, чтобы решиться мне отомстить, он в конце концов стал готовить отмщение всему миру и назвал его «Предсказание 2013». Сейчас Ханнес лежит на дне Эгейского моря, а я жду его в пучине Гульфосса – где ему самому очень хотелось бы упокоиться. Если существует жизнь после жизни, он найдет способ сюда добраться.
Надеюсь, ты сможешь меня хоть в какой-то мере простить. Я любила тебя единственным способом, каким может любить вечно печальное сердце, – в глубине своей души.
Навеки твоя,
Со слезами на глазах дочитал я это письмо, которое нашел на коврике у входной двери своего дома.
На конверте стоял греческий штамп, что давало мне основания полагать, что Эльза послала это письмо из Афин в тот день, когда мы отправились с ней в свою последнюю совместную поездку, я тогда примерно на час потерял ее из виду – когда она покупала авиабилеты. Теперь я потерял ее навсегда.
Когда я вошел в дом, там меня ждала новость, заставившая на некоторое время позабыть о гибели Эльзы: меня «обчистили».
Возможно, потому, что в нашем поселке имелись дома, владельцы которых жили в них лишь по месяцу в году, какая-то шайка мелких жуликов, решив, видимо, что я принадлежу к числу таких жителей и появлюсь еще не скоро, утянула из моего дома всю мебель, которая была пусть и не самой модной, но все же довольно новой: я купил ее не более полугода назад. На первом этаже от всей обстановки комнаты, в которой жил я сам, осталась лишь пара разбитых декоративных ваз и несколько книг, которые валялись на полу.
Прижимая письмо Эльзы к груди, я прошел на кухню и увидел, что из нее исчезли почти все бытовые электроприборы – кроме старого и очень тяжелого холодильника, на который воры не позарились. Когда я открыл его, то впервые за долгое время обрадовался: там стояла бутылка кавы[25] – отголосок нашей с Айной совместной жизни.
Видимо, потому, что я еще не привык вести себя как холостяк, я зашел в пустую гостиную, держа в руках два больших бокала. Растягивая до максимума этот небольшой светлый промежуток в черной полосе своей жизни, я, откупорив бутылку, сел на пол и стал смотреть, как начало заходить за вершины гор солнце. Затем я наполнил один из бокалов.
Однако едва я поднес его к губам, как во входную дверь кто-то постучал. Я, устало поднявшись, поплелся ее открывать, с досадой думая, что даже спокойно насладиться глотком веселящего вина – и то мне не удается.
К моему удивлению, на пороге стояла – с дорожной сумкой в руке – Ингрид.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я у нее. – Ты разве не собиралась пробыть у своей двоюродной бабки до конца августа?
– Мы поссорились, – сказала Ингрид, заходя – сумкой вперед – внутрь дома. – Тетя Дженни так на меня разозлилась, что даже взяла денег в долг, чтобы купить мне обратный билет.
Увидев, что в гостиной у нас теперь хоть шаром покати, Ингрид, бросив сумку на пол, всплеснула руками и расхохоталась.
– А что здесь произошло? – воскликнула затем она. – Куда ты подевал всю мебель?
– Я тут устроил себе небольшой праздничек, – сказал я, садясь на пол и наполняя и второй бокал. – Ты как, в нем участвуешь?
Ингрид села на пол рядом со мной и взяла бокал одновременно и с удивленным, и с веселым видом.
– А по поводу чего праздник? – спросила она, чокаясь со мной бокалами.
– Назовем его праздником тех, кому есть о чем печалиться. Как считаешь, нормально звучит?
– Звучит клёво, – ответила Ингрид, отхлебывая вино.
– Единственная проблема – нет музыки, – посетовал я.
– А вот и есть, – возразила Ингрид, доставая из кармана портативный медиапроигрыватель.
Я вырвал его у нее из рук и стал просматривать список имеющихся песен. Порыскав по нескольким каталогам, я наконец натолкнулся на одну из песен группы «Блэк Бокс Рекордер», показавшуюся мне очень даже подходящей для данной ситуации.
– Включи вот эту, – попросил я.
Ингрид повернула пальцем колесико на медиапроигрывателе, чтобы усилить звук. Затем она дала мне один из наушничков, а второй засунула в ухо себе.
Мы снова чокнулись бокалами и выпили, а затем стали слушать песню, символизирующую начало нашего «праздничка» и, возможно, начало совсем новой для нас жизни:
Вот здесь,среди древних богов,после жизни,после хлопот.Ты же знаешь, что этот конецявляется началом (англ.).
Затерявшийся в Исландии (англ.).
«Голубая лагуна» (англ.).
«Чувствуя тоску» (англ.).
«Утрата» (англ.).
Кава – испанское игристое вино.
Где любовь?Спутники разваливаются на части в атмосфере.Наш пепел разбросан там и здесь.Все ответы оказываются правильными.Это всего лишь конец света (англ.).