- Представитель "Альсьона" отметил меня, - начал Бюзар. - Мне об этом рассказал Поль Морель. Они могут предложить мне контракт...
И Бюзар принялся описывать перспективы, которые вроде бы открывались перед ним. Многие именно так и начинали. Сам великий Бобэ всего несколько лет назад выступал на состязаниях в бретонских деревушках во время ярмарок. Во всяком случае, одно совершенно точно: в этом году он в великолепной форме. Ему не повезло, не упади он, он выиграл бы гонку. А ведь бионнские гонки потруднее многих занесенных в официальный календарь; одни только жители Бионны не понимают, что это пробный камень. А когда он станет профессиональным гонщиком, он сможет все время тренироваться. И добьется новых успехов, огромных успехов. Он не из тех, кто всю жизнь остается в "прихлебателях" великих гонщиков. Он сумеет сказать: вот мои условия, хотите соглашайтесь, не хотите - не надо. А если представится возможность, то он наперекор руководителю команды оторвется от основной группы, как он это сделал в воскресенье. Надо заставить уважать себя; Робик доказал это во время "Тур де Франс" 1948 года. Юрские горцы всегда действуют по собственному разумению. И все будут говорить: "Великий гонщик Бернар Бюзар, неукротимый Бюзар, уроженец Юры"... Гонщик хорошо зарабатывает, особенно если ему удается попасть в лидеры. Он купит себе машину, и не какую-нибудь "ведетту", как у Поля Мореля, а спортивный "кадиллак" с откидывающимся верхом, без задних сидений.
- Хочешь в одиночестве за рулем красоваться.
- Ты будешь сидеть рядом со мной.
- К тому времени вы меня забудете:
- Давайте поженимся немедленно.
- Если бы все дело было в "кадиллаке", я бы вышла замуж за брессанца.
- Вот змея, - нежно проговорил Бюзар.
Он снова принялся мечтать об ожидающей его славе. Мари-Жанна лишь подсмеивалась над ним.
Воскресная гонка была первым серьезным испытанием для Бюзара, и он убедился, что способен побить лучших гонщиков. В противоположность ему в памяти Мари-Жанны запечатлелась прежде всего одна картина: раскинувшись веером, словно подгоняемый ветром, несется по шоссе к Клюзо отряд велосипедистов, преследуя молодого гонщика, и с каждым оборотом колеса расстояние все уменьшается и уменьшается; красная майка, зеленая майка, белая майка неотвратимо приближаются; долговязый Ленуар стоит на педалях, лицо выставлено вперед, как фигура на носу корабля, взгляд спокойный и жесткий, словно он уже наметил место, где Бюзар упадет вторично и тем самым уступит ему первое место. Побеждают всегда самые сильные. Мари-Жанна верила в это так же твердо, как во врожденную неблагодарность мужчин. И в свете этой истины Бюзар и брессанец, вырвавшиеся вперед, представлялись ей детьми, которые бросают свои шарики на площадку для игры в шары, где взрослые подсчитывают свои попадания: я бросаю, ты попадаешь. Для нее проигрыш был предрешен. И даже победа брессанца не убеждала ее, была, по ее мнению, чистой случайностью. Он выдохся, и к следующей гонке ему уже не оправиться. Вот о чем думала Мари-Жанна, продолжая вышивать, в то время как Бюзар расписывал ей свое блестящее будущее профессионального спортсмена.
Пробило десять часов. Мари-Жанна вышла за пьяными вишнями. Так было заведено. В одиннадцать часов она отложит в сторону свое рукоделье, и Бюзар получит разрешение прилечь рядом с нею на кровати. Она раскладывала вишни по рюмкам, а Бюзар продолжал:
- Видишь, я был прав, что не послушался Поля Мореля. Представитель "Альсьона" и не заметил бы меня...
Мари-Жанна обхватила его голову руками и взъерошила ему волосы.
- Эх, ты, недотепа...
Бюзар откинул назад голову и устремил на Мари-Жанну бесхитростный взгляд своих больших глаз.
- Ты меня огорчаешь, - сказала Мари-Жанна.
- Почему? - спросил он.
Мари-Жанна выпустила его голову, взяла вишню и сунула ее Бернару между губами.
- Помолчи, - попросила она.
Бернар зажал губами вишню и потянулся к Мари-Жанне. Она снова обняла его голову и принялась зубами вырывать у него вишню. Резцы у Мари-Жанны ровные и острые, как ножи у косилки в первый день сенокоса. Она раззадорилась, села к Бюзару на колени, достала другую вишню, взяла ее в рот и стиснула между зубами.
- Возьми, - предложила она.
Бюзар откинул Мари-Жанну на руку и наклонился к ее яйцу. Ему никак не удавалось заставить девушку разжать зубы и выпустить вишню.
- Возьми, - прошептала Мари-Жанна.
Бюзар потерял самообладание.
- Иди сюда, - сказал он.
Он просунул руку под колени девушке, другой обхватил ее за плечи, чтобы отнести на кровать. Она вырвалась из его объятий.
- Нет, - сказала Мари-Жанна. Она встала по другую сторону стола. Уходите.
- Простите, - попросил Бернар.
Они стояли друг против друга, разделенные столом. Мари-Жанна положила ладони на пенившиеся рубашки, которые вышивала днем. Она раскраснелась, у нее горела даже шея, оттененная белоснежным воротником блузки. Она пылала, как костер, среди белого вороха линона и батиста.
- До чего же вы красивая, - произнес Бернар.
Она чувствовала, что он смотрит на ее грудь. Мари-Жанна повторила:
- Уходите, прошу вас.
Бернар ничего не ответил и не сдвинулся с места.
- Разве вы не понимаете, что я перестала владеть собой.
Мари-Жанна обогнула стол и прошла мимо Бюзара. Он не осмелился ее обнять.
- Этим и должно было кончиться, - сказала она сердито.
Она бросилась на кровать. Бюзар вытянулся рядом с ней. Он поцеловал ее в губы, и Мари-Жанна отвечала ему на поцелуи. Он ласкал ее, и она его не отталкивала. От свалившегося на него долгожданного счастья Бернар потерял голову. Он принялся говорить ей о своих чувствах.
- Я вас люблю, Мари-Жанна.
Он прильнул к ней и, продолжая объясняться в любви, осыпал ее лицо быстрыми поцелуями.
Он признался, что нередко в те дни, когда ему не разрешалось приходить, он сидел за кустом гортензий и следил за ее окном, пока не гас свет. Что, бывало, он в полночь, а то и в два часа ночи садился на велосипед просто ради удовольствия проехать мимо ее дома. Что когда она упомянула брессанца, хоть он и понял, что это шутка, но все равно готов был его убить, Что с тех пор как он с ней познакомился, он не смотрит больше ни на одну женщину, хотя она упорно отвергает его. Что он мечтает только об одном, чтобы она разрешила ему проводить ночи рядом с нею и приносить ей каждую неделю свою получку. Из любви к ней и если она этого потребует, он готов даже отказаться от спортивной славы.
- Неужели это правда, неужели вы согласны быть моей? - повторял он.
Бюзар не обольститель. Он не сумел воспользоваться моментом. Пока он говорил, Мари-Жанна взяла себя в руки. Она тихонько оттолкнула его.
- Лежите спокойно.
Он снова к ней прижался. Она оттолкнула его более решительно.
- Почему? - спросил Бюзар.
- Не хочу.
- Но вы же хотели.
- А теперь не хочу.
Бюзар вскочил с кровати, прошелся по комнате и вернулся к Мари-Жанне.