Не нужно спать. Не нужно видеть сны, и мечтать тоже не нужно. Это отнимает время, а Арто и так много его потратила.
Столько лет болталась по сети городов Среднего сегмента. Выбирала людей, изучала их, следила. Она ничего не понимала в человеческих отношениях — Рихард создал ее на платформе виртуального помощника, отмерив ей ровно столько эмпатии, чтобы хозяину не требовалось тратить много слов на объяснение задания. Да и эмпатией это называлось только в методичках — Арто ничего не чувствовала. Только бесконечно угадывала, что чувствовала бы живая женщина, которая больше не была живой.
Арто тратила время, следила, и медленно, слишком медленно училась понимать людей. Марш тоже их плохо понимала. Если бы не Леопольд — она держалась бы от них подальше.
И может, они не убили бы ее.
Арто плохо поддавалось прогнозирование любви. Она честно пыталась изучить это чувство, разложить его на алгоритмы, и у нее почти получалось, но Арто была уверена, что ей досталась слишком скудная база для хорошей статистики.
Арто была уверена, что Марш никого не любила. Рихард говорил, что она любила Леопольда, и в такие моменты Арто замирала, пропуская через себя растерянные голубые искры.
Любила? Нет, это не похоже на то, что она видела. Да, она вывела процент соответствия дочерней и сестринской любви, даже процент влюбленности, но это были не совсем достоверные данные. Сама Марш считала, что благодарна Леопольду — но эта благодарность тоже обретала болезненную форму. Слишком большое значение она вкладывала в такое маленькое слово.
И Бесси — разве Марш любила Бесси? Разве она могла ее любить? Просто смерть девочки не соответствовала ее понятиям о справедливости. Людям все-таки проще. Люди считают проценты соответствия быстрее машин.
Арто не нужно было никого любить. Арто нужно было вернуться к Леопольду и помочь ему. Как — она не знала, потому что не представляла, в каком виде сможет вернуться. В Младшем Эддаберге другое программное обеспечение. Ей нужно иметь выход в их сеть достаточно долго, чтобы адаптироваться и суметь воспользоваться этой сетью. Или найти человека, который сделает это за нее — все же иногда у людей было больше возможностей, чем у виртуальных помощников.
Если бы у Арто была большая цель. Если бы Марш при жизни интересовалась политикой или мечтала изменить мир — может, Арто не избежала бы ненужного внимания, потому что она в любом случае делала бы то, чего хотела бы при жизни Марш. Рваться к Леопольду, поднимать восстания или сжигать города — для Арто не было никакой разницы.
Своей мечты у нее не было.
Ей не нужно тратить на это время.
И все же у Арто были визуализации, которые она сделала, хотя не могла точно классифицировать эту возможную потребность Марш. И иногда по ночам, когда Рихард спал — она всегда проверяла — Арто выводила одну из записей на стену в гостиной через один из трансляторов. Пусть тоже не до конца понимая, зачем.
Она выбрала удачные записи с общественных камер, которые снимали Рихарда, и меняла его лицо на лицо Леопольда.
У Арто было много записей с водой, много вариантов лиц, которые можно было модифицировать, провести цветокоррекцию и создать убедительный видеоряд. Будто это правда. Только скорректировать пропорции ей не всегда удавалось — Рихард был гораздо выше и крупнее. И моложе. Арто замечала это в разнице в развороте плеч, манере держать голову, в походке и жестах. Это мешало сильнее, чем разница в телосложении и количество седины. Арто была не уверена, в возрасте дело или в том, что у одного человека есть и прошлое, и будущее, а у другого будущего почти не осталось.
Клавдий адаптировал бы изображения гораздо лучше. Арто отмечала это каждый раз, и иногда даже относила такие мысли к собственным мечтам — вот бы Клавдий сделал для нее такую запись. Больше не пришлось бы тратить время, меняя лица на иллюзии, которые она носит на виртуальную могилу.
Марш бы понравилось. Наверняка понравилось бы.
Арто долго смотрела на визуализации, а потом нашла несколько таких, где рядом с Рихардом оказывалась какая-нибудь девушка, и поменяла ее на Бесси. Теперь Леопольд не был одинок в Среднем Эддаберге.
Себя на записи она никогда не добавляла.
Арто понадобилось бы много слов, чтобы объяснить, зачем она это сделала. В этих записях была башня со стрельчатыми окнами и аватар себя-в-прошлом, который Марш не просто создала, но и постоянно навещала. Было мучительное желание Марш сделать так, чтобы Леопольд получил то, что заслуживал — Средний Эддаберг. Бесси она пририсовала потому что перед смертью Марш надеялась, что Бесси ему поможет, и Арто не стала их разлучать. Марш умерла с мыслью, что если бы не она — Леопольд тоже мог бы переехать. И что он заслуживал этого гораздо больше, чем Рихард.
Арто знала, что ни в какой Средний Эддаберг Леопольд бы не поехал, потому что не собирался бросать работу.
С вероятностью в 76 % рассудок Марш не выдержал бы этой информации. Она думала, что знает, насколько для Леопольда важна его работа, и считала себя виноватой в том, что он ее потерял. Но если бы Марш узнала, что Леопольд отказался от переезда — с наибольшей вероятностью сбросила бы манжету с платформы и больше не пыталась сопротивляться. Ведь она отняла у него гораздо больше, чем думала.
Арто знала, что Марш ничего у Леопольда не отнимала, и эти данные вечно ей мешали — нелогичные, основанные даже не на допущениях, а иррациональном чувстве сумасшедшей женщины. Но их приходилось учитывать, потому что кроме иррациональных чувств сумасшедшей женщины у нее почти ничего не было. Слишком мало хороших, качественных данных. Достоверных и осмысленных — почему-то люди таких не любят.
Арто потратила несколько дней, чтобы решить, стоит ли ей вести себя так, как вела бы себя Марш, сойдя с ума. С одной стороны, вероятность была высокой, а Арто всегда выбирала высокие вероятности. И про отказ Леопольда от переезда она знала. С другой — с вероятностью в 98 % Марш предпочла бы сделать все, чтобы помочь Леопольду, наиболее эффективно использовав все свои ресурсы.
Поломавшись над этим противоречием, Арто решила, что выбирать стратегию безумия она не будет. К тому же для убедительного безумия у нее было мало данных. Был, конечно, еще вариант с самоубийством — высокий, в 65 %, но его Арто рассматривать не стала.
Марш хотела бы мечтать о мире, где все сложилось иначе. Арто позволяла себе иногда тратить несколько минут на визуализации. На эти минуты она отключалась на всех остальных устройствах — так она изображала, что ее мысли заняты чем-то целиком.
Арто смотрела, хоть и знала, что Леопольд никогда не переедет в Средний Эддаберг.
И ей это было совершенно безразлично.
…
Облако разноцветных искр медленно сгущалось в темной речной воде. Тысячи встревоженных водяных лаборов-светлячков метались в поисках абры нарушителя, и когда они всплывали, над волнами раздавались очереди щелчков. Светлячки чувствовали, что где-то рядом работает незарегистрированный генератор и отчаянно моргали береговой охране.
Айзек Шаам лежал на дне абры и смотрел в небо. Черное и тоже полное светлячков — но серебристых. Где-то стрекотал патрульный дрон, бросающий на реку злые белые лучи.
Айзек прищурился. Погладил холодную крышку герметичного контейнера, стоящего у него на животе.
Все было хорошее и красивое. Звезды, река, хмурая Грейс, ее задница и лаборы-креветки, которые хотели сдать его карабинерам. Матушка, незабвенная Хенде Шаам, не зря учила Айзека замечать все красивое и все, что может сдать его властям.
— Они нас видят, — беспомощно сообщила Грейс, взъерошив темно-синие пряди.
У Грейс была прямая спина и напряженные плечи. Грейс недавно исполнилось двадцать, она пошла с ним на реку второй раз, и ей было страшно. Айзек знал это и продолжал смотреть на звезды. На темное пятно дрона, который их загораживал. На белый луч, упавший в волны совсем рядом с аброй.
Размахнувшись, Грейс швырнула в воду новую обманку. Золотистая полусфера с визгом пролетела над водой, а потом с шипением растворилась в темных волнах.
Айзек не видел, но знал, что мерцающее облако светлячков поредело. Часть метнулась туда, к сфере, и сейчас будет мерцать вокруг нее.
Грейс до сих пор думала, что нужно увести их от лодки. Айзек ее не разубеждал. Ему было скучно мотаться по ночам за контейнерами с громоздкими картами из Младшего сегмента, а Грейс забавно боялась каждого луча и каждой креветки.
— Где этот хренов контейнер? — процедила она.
Глухой удар о борт был едва слышен в раздавшемся визге.
— По левому борту, — подсказал он.
Сел и стал смотреть, как она вылавливает из воды скользкий контейнер. Неуклюжий, круглый, с десятком светлячков, намертво приставших ко дну.
Грейс била по ним ладонью, пытаясь погасить. Они с хрустом ломались, пачкали ее перчатки светящейся краской, и в воздухе отчетливо пахло терпкой флуоресцентной смолой, а Айзек улыбался и не думал ей помогать.
Он знал, что над рекой нет лишних камер и микрофонов, только те, что они привезли с собой, поэтому волноваться было не о чем, а Грейс пусть понервничает, если ей так хочется.
Но смотреть на Грейс ему быстро надоело. Он знал, что если она покажется ему слишком глупой и неуклюжей — начнет раздражать. А им предстоит еще много, много раз ходить вверх по реке. Поэтому он отвернулся и стал смотреть, как вздрагивают вспышки света на белых стенах Среднего Валейна.
Над крышами носились сотни трансляторов, оставляющих в воздухе кислотные росчерки. Росчерки свивались в спирали, и с реки казалось, что город накрыт огромной пиалой, расписанной светящимися мандалами.
— Ты не отмоешь краску, Грейс, — не оборачиваясь сказал Айзек. — Сними перчатки, закатай рукава и брось второй контейнер в воду. Он сам приплывет к следующему связному.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Успел заметить, что у нее дрожат губы, и что она успела испачкать краской не только перчатки, но и руки.
Айзек был молод, но торговал с Младшим сегментом уже много лет. Начинал как Грейс — вылавливал из реки контейнеры с картами, бросал в темную воду контейнеры с дурью.
Раньше Айзек работал на Ульфа Алая, и бизнес Ульфа Алая процветал. Так Ульф Алай говорил, пока еще мог говорить. При Ульфе Айзек тоже боялся ходить на реку, а половину заработка приходилось спускать на благотворительность, чтобы покрыть постоянные штрафы. Еще треть заработка уходила на взятки, о которых карабинеры постоянно забывали, а Ульф Алай никогда не находил нужных слов, чтобы им напомнить.
Теперь Айзек работал с Полем Волански, и каждый день Дафна увеличивала Айзеку весь социальный блок рейтинга. Даже выдала ему ачивку за волонтерство.
Торговля с Младшими была выгодной. Там хватали все — дешевый алкоголь, табак, еду из магазинов для нищих. Дурь можно было продавать любую и разбавлять ее чем угодно — ее все равно покупали и просили еще.
То, что продавали Сладшие города было куда ценнее лучшей дури. В Средних произвести нечто подобное было попросту невозможно. А этика Айзека нисколько не волновала. Не его это было дело. Даже вылавливать контейнеры было не его делом, он просто помогал Грейс.
— Они не уходят, — пожаловалась Грейс, выглядывая за борт. — Все днище облепили…
— По реке знаешь сколько всего плавает? — лениво спросил Айзек. — Если карабинеры будут каждую корягу проверять — придется расширять штат раз в пять. Главное, остальные светлячки за обманкой уплыли.
— Почему нам не выдали разрешение? Мне говорили, что выдают, — проворчала она, отряхивая руки. В темноте разлетались капли светящейся воды, и это тоже было красиво.
— Разрешения выдают на ночную рыбалку. Это для крупных партий, чтобы не потерять товар, — терпеливо объяснил Айзек. — Если карабинеры приедут сейчас — скинем контейнер и скажем, что просто тискаемся.
— Дафна скажет, что не тискаемся, — хмуро сказала Грейс. Может, даже слишком хмуро.
Айзек только хмыкнул. Он-то знал, как обмануть Дафну, но говорить об этом Грейс не собирался. И вообще, матушка, трижды благословенная Хенде Шаам, учила Айзека не врать, когда можно говорить правду — зачем упускать редкий случай?
— Давай к берегу, — безмятежно сказал он и поднял лицо к небу.
Прекрасный вечер, чтобы побыть честным перед Дафной и перед обществом. Ничто его не испортит.
— Получен запрос на приватную консультацию в конвенте «Зеленый шум», — ехидно сообщила виртуальная помощница. Через динамик, ну что за дрянь!
— Скажи пусть завтра придет, — попросил Айзек, зачем-то пытаясь прикрыть динамик рукой.
— Эй, ты же не уйдешь от меня в конвент?! — лицо у Грейс стало совсем испуганное, и Айзек твердо решил для себя, что никуда он не пойдет. В конце концов он собирался побыть честным!
— Запрос соответствует ранее заданным параметрам, — продолжал злорадствовать динамик.
Любимая помощница Поля Волански, которую пришлось установить всем сотрудникам, отличалась на редкость паскудным характером.
Айзек тяжело вздохнул и страдальчески закатил глаза. Он обещал Полю, что найдет специалиста за десять дней, а матушка, ясноокая, чтоб ее, Хенде Шаам, учила, что обещания — это просто слова, а слова как птицы. Птиц нужно отпускать летать и никогда не смотреть им вслед. Но с обещаниями, данными Полю Волански это не работало.
Особенно если шесть дней уже прошло. И если он перенесет собеседование — эта, которая ехидно мигает зелеными датчиками на его браслете, обязательно скажет Полю.
— Вон там пристань, — Айзек, виновато улыбаясь, указал в темноту. — Лодочка сама придет, я сейчас вернусь.
— А если карабинеры?!
— Ну я же здесь буду, — утешил ее Айзек. — Сниму очки и всех… — он снова посмотрел на небо, а потом хищно улыбнулся, и вытянул указательный палец, изображая выстрел. — Очарую.
Грейс сидела бледная и злая, вцепившись в борта абры, словно лодка разваливалась, но Айзеку некогда стало с ней возиться. Он надел очки и сделал глубокий вдох.
И теперь у него больше не было смуглого, носатого лица, черных кудрей и модифицированных рыжих глаз, и Айзеком Шаамом он больше не был. Теперь его лицо — золотая маска аватара, а пустые черные глазницы обведены искрящимися сапфировыми линиями. Погасла ночная река, погасла милая недотепа Грейс, и звезды тоже погасли, сменившись тяжелым, засаленным, пропитанным дымом и благовониями полумраком палатки.
Свечи горели на полу и в воздухе, заливая земляной пол парафином. Нарисованная ткань не могла загореться от нарисованного пламени, и это тоже было красиво и хорошо.
Айзек сидел на полу, скрестив ноги, и снизу вверх смотрел на посетителя.
Только Айзеку в этой палатке полагался модифицированный облик. Остальные должны приходить в сгенерированном на основе реальной внешности аватаре без косметических исправлений и синхронизированном с реальной внешностью. И Айзек видел, что мужчина, который пришел к нему, очень устал. Он выглядел почти здоровым, был хорошо одет, но глубоко посаженные темные глаза не блестели, а заостренный птичий нос и несведенные морщины делали лицо угрюмым.
Хорошо.
— Зачем ты пришел? — вздрогнул воздух. Айзеку не нравилась эта модификация голоса — казалось будто мужик с баритоном застрял башкой в металлической бочке и пытается кого-то напугать. Но тестовая группа подтверждала, что такая модификация дезориентирует и хорошо сочетается с атмосферой шатра.
— Я хочу, чтобы вы сделали мне предсказание, — ответил мужчина.
И сел на пол напротив Айзека — поддернув дорогие брюки с выглаженной стрелкой и тут же испачкав их землей.
— Какое предсказание ты хочешь?
Аватар Айзека поднял руки, сжав ладони над головой. Широкие рукава алого халата сползли до локтей, обнажив черную кожу, покрытую редкими черными перьями и блестящие алые когти на месте пальцев. Айзек сам это придумал, решил, что очень подходит к мужику, застрявшему башкой в бочке.
Между ладоней медленно появлялась толстая колода карт.
Это Айзек тоже сам придумал. Как и палатку. За это Поль Волански и сделал его хедхантером. Айзек был собой очень доволен — теперь его карьере угрожает только способность Дафны понимать метафоры, а эта занудная дура нихрена не понимала в метафорах.
На самом деле Айзек просто спер устаревшую психологическую методику с ассоциативными картами и адаптировал их под антураж, но идея хуже от этого не стала. Матушка бы одобрила.
— Предскажи, получу ли я работу, — глухо сказал мужчина.
— Какую работу ты хочешь? — спросил Айзек, протягивая ему колоду.
Мужчина стал молча перебирать карты. Айзек не торопил — он вполуха слушал его досье. И пока не видел соответствия — этот Клавдий Франг рисовал аватары. А Айзек не искал художника.
В профиле нет нарушений, редкие штрафы, графики рейтингов все в зеленых и желтых линиях, без просадок в красную зону.
Наконец, Клавдий начал раскладывать карты.
«Стена» — белая кирпичная кладка, заросшая вьюнком. «Граница» — нить тумана, перечеркивающая ночное небо и залитый солнцем голод. «Трещины» — груда белого кирпича, похожая на гору черепов. «Город-Вечер» — дом без окон.
«Помогу искать пути обхода системы безопасности Младшего сегмента».
Айзек кивнул. Карты были подписаны, только дурак бы не сообразил, какие показывать. А дураков он не нанимал.
— Что умеешь?
Клавдий уже быстрее разложил карты.
Рядом с трещинами — карту с настороженной ищейкой. Рядом с Город-Вечером — «Стражу», а поверх — «Плута».
— Что, правда? — любопытство в голосе Айзека не сочеталось с инфернальной модификацией, но Клавдий, казалось, не обратил внимания.
Клавдий показал рукой «не уверен», а потом вытащил еще одну карту: «Долгая дорога». Постучал кончиком пальца по карте, недалеко от рамки, будто показывая, что прошел две трети пути.
Это значило, что он почти нашел способ обмануть охранную систему. Если он не врал, если не ошибался, и если это был не один из тех способов, которые давно использовали — цены такому соискателю не было. Поль Волански будет доволен.
— Что хочешь взамен?
Клавдий Франг был дорого одет. У него была хорошая модификация Дафны, и, судя по всему, она хорошо следила за его питанием и режимом сна. Дешевые модификации часто ошибались или легко обманывались, но Клавдию не позволяли саморазрушения. Или он сам себе не позволял.
В любом случае, вряд ли он из-за денег решил нарушить закон.
«Ключ». «Сломанный замок».
«Нужно взломать рейтинг».
Клавдий вдруг усмехнулся и стал раскладывать карты вертикально — так раскладывали, когда на самом деле гадали.
На месте сигнификатора «Отец» — старик во главе пустого накрытого стола. Под ним «Возвращение» — опечаток ладони на серой домашней пыли, покрывающей пустую полку. И «Оруженосец монет» — девчонка, переодетая мальчиком.
Клавдий поднял глаза, и Айзек увидел, что бесстрастности и насмешливой уверенности на его лице не осталось. Они сменились колючим отчаянием в глазах, усталыми глубокими морщинами между бровей и вокруг рта.
Клавдий развел руками, показывая, что открывается. А потом быстро перебрал колоду.
«Бездна» — черная карта, означающая, что у человека не осталось ничего. Он снова взял отцовскую карту и положил рядом с черной. Между ними — Оруженосца.
И лицо Клавдия снова стало прежним. Разгладились морщины, вернулась спокойная уверенность во взгляде.
Айзек уже видел его профиль, даже смог восстановить случившееся по последним операциям. И он даже посочувствовал Клавдию, вот только он аватары оживлял — небось знает, как заставить аватар корчить такие рожи.
Но зачем ему приходить, если он врет? Карабинеры прислали? Вряд ли. Дафна не умела играть в игры — если бы кто-то прокололся — она бы об этом сообщила. Влепила бы репорт, сама бы вызвала карабинеров. Но по отчетам Дафны все было в порядке.
— Вы… один? — туманно спросил Айзек, показав карту «Семья» — три золотые чаши, перевитые алой нитью.
«Королева монет» — блондинка в белом, вместо глаз — золотые диски с черными пятиконечными звездами.
Поверх Королевы монет легла черная карта с черепом, пересеченным черной трещиной.
Значит, жена ушла, забрав дочь, и система отрезала половину семейного рейтинга, посчитав его виноватым в разводе — а системе обязательно было считать кого-то виноватым. А потом жена умерла, а дочку ему уже не вернули, потому что рейтинг восстановить он не успел.
Странно только, что систему безопасности он взломать может, а собственный рейтинг — нет. Может, он случайно нашел какой-то способ, или умеет работать только по-крупному. А может, у него в профиле скрытая пломба от властей, и он не может обойти ее самостоятельно. Но откуда у человека, который рисует лица аватарам, такая пломба?
Айзек нахмурился, но лицо аватара осталось бесстрастным. По остальным критериям идеальный кандидат — с личной заинтересованностью. Будет молчать, не будет дергаться, еще и платить ему небось не придется — только взломать рейтинг аккуратно, чтобы Дафна не заинтересовалась. Персонал в приюте или куда там девчонку отправили, конечно, может насторожиться, но проверку должна инициировать Дафна.
Но слишком уж хорошо все складывалось.
— И кто тебя привел?
На этот раз Клавдий думал долго. Видно, история была непростая и с помощью карт ее рассказать не получалось.
Наконец, он вытащил карту, и Айзеку она не понравилась.
«Плут». Грязный красный камзол, синие пуговицы вместо глаз и черный, ехидный разлом рта.
Какая-то ерунда. Все слишком хорошо складывалось, только в последняя карта тревожила, а матушка, вечно юная Хенде Шаам, говорила «если что-то выглядит, как свежий финик, пахнет, как свежий финик и само идет в руки — значит, никакой это не финик». А еще она говорила, что если что-то выглядит, как дерьмо и пахнет, как дерьмо, то это точно дерьмо и есть.
Но Айзек не мог понять, на дерьмо это собеседование похоже или на финик. Айзек верил Клавдию, хоть и знал, что это ничего не значит.
В конце концов у него оставалось всего четыре дня. Пусть Поль Волански сам разбирается с его мотивами и пломбами. В конце концов, Поль со своей чудесной помощницей просто втихую прирежут его после переговоров. Нет человека — нет правительственной пломбы на профиле.
— Вы получите работу, — глухо сказал Айзек, а потом отключил модуляцию. — Приходи к реке на рассвете, там слева от третьего причала… Ничего нет, но ты где-нибудь там стой.
Он снял очки. Абра покачивалась у пристани. Грейс сидела рядом, от нее мятно пахло эйфориновыми каплями. Контейнер — мокрый и грязный — она прижимала к груди.
— Все хорошо? — спросил Айзек, радуясь, что голос теперь звучит нормально.
— Ага, — безмятежно ответила Грейс, а потом нахмурилась: — Слушай, а если меня карабинеры завтра остановят?
— Зачем? — не понял он. Паранойя Грейс переставала быть забавной. И, пожалуй, начинала раздражать.
— Ну-у-у… остановят. Спросят: чем вчера вечером занималась? И анализаторы включат, чтобы не соврала. Мне чего отвечать?
Глаза у нее были ясные и честные. Айзек смотрел на нее и мучительно соображал, чего ей надо-то вообще, а в ясных и честных глазах Грейс все больше читалось разочарование.
И Айзек понял. Улыбнулся, подался вперед и поцеловал ее. Контейнер с глухим стуком упал на дно и закатился под сидение.