Войдя в противостояние с морской стихией, Фрей не надеялся победить. Он упрямо плыл вперёд просто потому, что не мог сдаться. Сама мысль о принятии существующего положения вещей, выводила его из себя. Он ритмично грёб и думал, думал, думал, игнорируя холод, жажду и усталость. Его топили волны, истязал ветер, сжигало солнце, но он молчал и ни на миг не прекращал своего движения. Решимость и злость, поселившиеся на дне его красных глаз, придавали сил и удерживали на плаву.
Трижды небо надевало сумеречные покровы, прежде чем Фрейнгард Остролистый выбрался на противоположный берег. Истощенный, он рухнул на песок, одолев всего три шага. Море, покорившееся чужой несгибаемой воле, преданно целовало ноги своему принцу тёплым, ласковым прибоем. Длинные, белые волосы, кротко перебирал пальцами присмиревший ветер. Природа замерла в подобострастии. Единственное живое существо не замечало развернувшегося любовного служения — человек, бесцельно и шатко бредущий по пустынному, ночному берегу. Он обнаружил лежащего в бессознании эльфа, только споткнувшись об него в темноте.
— Эт-то что тут такое? — Норберт Кош-Ваенский, представительный в прошлом мужчина, активно лысеющий и слабый к алкоголю, испуганно обошёл неподвижное тело и пару раз стукнул его туфлей. Тело слабо застонало в ответ. Норберт охнул, едва не выронил недопитую бутылку и засуетился: за две попытки оттащил утопленника подальше от воды, упал на карачки слушать дыхание, пригляделся к бледному лицу. Тот, кого он в первый момент принял за девушку, оказался парнем. Тонкие, женственные черты лица и длинные волосы легко вводили в заблуждение, но на этом сходство, впрочем, заканчивалось.
— Эй, паренёк! Ты живой там? Эй! — Он снова наклонился и прокричал ему прямо в лицо, хлопнул пару раз по щекам. — Да вродь дышит, значится, живой, стало быть. Ладно, отдыхай тут, ночь тёплая, авось, не замерзнешь. — Норберт поднялся, отряхнул запачкавшиеся песком светлые штаны, поискал глазами бутылку. Наконец, обнаружил её в своей руке и успокоился. Сделал один длинный глоток, вытряс остатки, вытер рот, громко икнул и упал на песок.
— Ой…полежу, наверное, с тобой. Устал. — Он перевернулся на бок, свернулся калачиком и удобно расположив голову на вытянутой руке парня, очень скоро захрапел.
Проснулся Фрей поздно. Солнце успело подняться над горизонтом и его лучи пока что стеснительно, но целеустремленно жалили нежную кожу. Он недовольно сморщился и перевернулся на бок, закрываясь от прямого света. Тело ныло от усталости и перегрузки, желудок сводило от голода, а жажда кристаллизовалась в навязчивую идею, но Фрей оставался непоколебим. Он спокойно и внимательно осматривал место своего нахождения, разожженный костер и незнакомого человека, возящегося с дровами. Человек сидел к нему спиной, тихо насвистывая под нос песенку. Затем, он встал, обошёл костровище, несколько подозрительно и даже придирчиво его разглядывая. И, лишь спустя минуты три подобного анализа, наконец, заметил пробуждение своего случайного соседа.
— О! Парниша! Очнулся, стало быть? Это хорошо, хорошо. Вот, костёр развёл, думал ещё еды достать, так сказать, завтраком разжиться, да деньги все прокутил. А задаром мне, стало быть, кто даст? Пришлось в огороды лезть, капусты нарвал с морковкой. Ещё семки из подсолнуха натряс. Они, конечно, жареные лучше, но и сырые с голодухи в самый раз. А ты, стало быть, чего это, вчера? Ну, это самое, топиться что ли ходил? Я тоже ходил, но у меня ничего не вышло. Трус я. А ты, ничего, стало быть, упорный, раз почти справился. — Тут он умолк, словно вспомнив о чём-то, сконфуженно потёр крупный припухший нос. Поправил мятый, с оторванной пуговицей, воротник рубахи, пригладил редкие на макушке волосы.
Фрей ничего не ответил на столь странный приветственный монолог. Приподнялся, с трудом принимая вертикальное положение, голова немного кружилась.
— Воды.
Мужчина, точно только этого и ждавший, радостно привскочил и заметался.
— Воды! Да, да, это можно! Это конечно. По себе знаю, если с утреца чего-нибудь не выпить, то так оно, стало быть, и не дожить можно. Куда это я опять бутылку дел? Здесь же была. А, вот! На, пей, дружище. Не смотри, что пахнет, зато внутри чистый родник! Неподалёку нашёл, два раза уже набирать бегал.
Фрей осторожно принял подозрительно выглядящий и пахнущий сосуд. На пару секунд замер в нерешительности, но стучащая в висках мысль о близком насыщении, пересилила брезгливость. Он сделал маленький глоток, потом ещё один и ещё побольше, на время забыв обо всём на свете. Жадно пил, присосавшись к грязному стеклу и никогда не чувствовал себя счастливее. Сама жизнь текла к нему в горло, наполняя эйфорией и энергией. Только выпив всё, он понял как близко подошел к самому краю саморазрушения. Не позаботься о нём этот смешной человек и он мог бы и не дожить до исполнения своих амбициозных планов.
Он вернул пустую бутылку.
— Спасибо.
— Это конечно, пожалуйста, да. — Мужичёк лебезил и глуповато улыбался, вероятно и сам не понимая зачем он, собственно, так себя ведёт. Фрей не стал вникать в подробности чужой жизни. Промолчал, ища глазами вышеуказанные овощи. Не нашёл, пришлось спрашивать.
— Где еда?
— Еда? А! Ты про капусточку? Проголодался, да? Бедняжка, сложно наверное топиться, сколько сил отнимает. Сейчас, сейчас, я в сумку затолкал, чтоб нести удобнее было. Вот, держи, помой только, грязновата немного. Каюсь, ронял по дороге, убегать пришлось. Да ты ешь, ешь, я не буду, в саду успел яблок наесться. И морковку бери, в ней знаешь сколько витаминов? Тебе полезно будет. Вон какой бледный и синяков много. Болеешь, да?
— Болею.
— Знаю, знаю, сам такой. А, впрочем, это всё от чего? От отсутствия средств и должного ухода, проживания, опять же, провианта. Ты не смотри, что я как будто бродяга какой. Нет, нет, что ты! Уважаемый человек…был когда-то. Да-а. Но это не беда! Я ещё ого-го каким уважаемым буду, когда полоза своего открою или гадючку какую-нибудь. Я, ведь, страсть как гадов люблю, изучаю их с малолетства. Да-а, серпентолог, стало быть. В переводе с латинского “Serpentis” — значит “змея”.
Фрей молча ел предложенные овощи, практически не фиксируя внимание на скачущей с темы на тему болтовни человека. Получив необходимое, он вновь вернулся к своим мыслям, даже не пытаясь делать заинтересованный вид. Он готовился продолжать путь и копил силы. Но для Норберта подобный собеседник, напротив, оказался лучшим вариантом. Он его не перебивал, отрешенно поддакивал и как будто бы слушал. Большего ему сейчас и не надо было.
— Вот, ведь, ты, например, спросишь: “- А зачем вообще змей изучать? Есть же цветочки там всякие, деревья, трава, чёрт её дери!”. А я тебе скажу почему! Потому как все мы божии твари и всё должно иметь свой учёт! Змейки, они, суть что? Сплошная душа. И ногами их обделили и руками. Голова да хвост, вот и всё, что есть! Имей да радуйся. А как такому радоваться? Им бы горевать в пору, плакать, а они ничего, ползут себе да ползут и деток ползать учат. И при этом такая красота, такая мудрость в глазах — стыдно порой за себя станет. Уж и ноги у тебя есть и руки, а всё ни к месту. А всё ни красоты, ни мудрости. Так…один только хвост! Досадно? Вот и я говорю досадно. Потому и изучаю. Всё хочу ответ какой-то у них узнать. Хожу за ними, хожу, в глаза черненькие заглядываю, а всё не пойму, не увижу. Эх!
Последнее “Эх!” выдернуло Фрея из размышлений, заставив вспомнить о разговорившемся мужчине. Подобный проблеск внимания не остался незамеченным и Норберт заметно оживился, чуть придвинувшись. Его глаза сияли повышенным энтузиазмом.
— Интересно, да? Так и знал, что найду неравнодушного собеседника! А то, представь, никто даже слушать не хочет. Обзывают гадолюбом и старым маразматиком. Это ещё что! Бывает и похуже разойдутся! Такое набаракудят! Думаешь, ну не сволочи, а? А они — сволочи и есть! Да. Ну ладно, что-то я разошелся совсем. Не об том, ведь сказать хотел….А! Я ж, ведь, главного-то не сказал. Я же тоже вчера топиться пытался. Да-а. Стало быть, тоже неудавшийся покойничек. Хе-хе. Хотя, намерения были самые серьёзные, честное слово.
— И зачем? — Фрея стал не то, чтобы интересовать диалог, но беглая, суматошная речь человека, веселила.
— Зачем? О-о! Это ещё та историшка. Хотя, чего туману нагонять? Да простая, в сущности, история-то: Денег у меня нет, вот и все дела. Обанкротился на старости лет, с работы погнали, а с новой, видишь, не ладится. Я же, всё-таки, в душе учёный. Практически, человек искусства. Мне физический труд противопоказан, а по-другому сейчас и не заработаешь. А что дадут — медяшки. Как на таких-то зарплатах долг выплачивать? Никак. Разве что, грабить идти. Да я и тут не преуспею, добрый слишком, даже мягкотелый, чего скрывать? Вот и решил утопиться. Глядишь, с мертвого уже не спросят.
— Кто спросит?
— Дык, миграционная служба, ужа им в хвост! Я ж, попаданец, не говорил? Угораздило же свалиться чёрте знает когда. Молодой ещё был. Повезло, что в Рив-Тог попал — у них цены божеские и условия всякие есть, отсрочки там. В Партаскале уже давно бы с потрохами сожрали! Да что! Они и сожрали! Думал, успею до земли родной добраться, да сроков не рассчитал. Погасла метка. Всё. Сиди, бойся теперь когда краснюки эти, злющие, из кустов повыскакивают, да на галеры спровадят. А я не хочу на галеры! У меня ревматизм! Лучше сразу в море!
Фрея стал забавлять этот разговор. Он улыбнулся, отдыхая после скромного, но тяжёлого приема пищи. Тело ослабло значительно больше, чем он рассчитывал и ему требовалось время на восстановление.
— Значит, ты изучаешь змей?
— Точно так и есть! Возник интерес? Могу поделиться наблюдениями, фактиками, подробностями, если понадобиться.
— Фактиков не надо. Скажи лучше, что ты сделаешь, если однажды встретишься со своей мечтой? Найдёшь редкую змею, например. Сильно ли изменится твоя жизнь?
Мужчина восхищенно присвистнул и даже хлопнул в ладоши от удовольствия.
— Эге-гей! Да я, похоже, попал на такого же поклонничка всяких сумасбродств! Тоже гонишься за мечтой, э? — Он зачем-то подмигнул правым глазом, но Фрей остался равнодушен к подобному панибратству и улыбку с лица убрал.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— А! Вопрос! Да-да. Вопросец тот ещё! — Мужчина рассмеялся, но, заметив прохладцу в отношении себя, притих и даже немного сконфузился. — Изменится ли жизнь? Да, пожалуй, что и да. А, может и нет! Не знаю! Да и откуда бы знать! Это же мечта. А мечта должна быть недостижима. Потому как, а что делать потом? Искать новую мечту? Мерзко и низко. Как будто, предыдущая мечта была совсем не мечта, а так, всего лишь, какая-то цель.
— Разве это не одно и тоже?
— Что?
— Мечта и цель?
— Скажешь тоже! — Мужчина кхекнул и отмахнулся. — Да разве ж можно такие понятия объединять? Это, ведь, совершенно разное! Мечта — чтобы мечтать, стремиться, испытывать вдохновение, если хочешь. А цель — это цель. Это надо идти и делать. Скучно и пресно.
— Понятно.
Фрей плавно поднялся, внимательно прислушиваясь к своему состоянию. Еда, вода и отдых сделали своё дело, благотворно повлияв на весь организм. Он успел достаточно восстановиться и был вполне готов к дальнейшему пути.
Мужичок тоже вскочил на ноги, осознав, что вот-вот может лишиться своего собеседника. В глазах его плескалась даже какая-то растерянность и потерянность. Он напомнил Фрею заигравшегося ребёнка, не желающего признавать окончание понравившейся ему игры. Это сравнение навело его на забавную мысль. Он присел на корточки и коснулся ладонью теплой, припорошённой песком земли.
В ответ на призыв своего хозяина, проснулись все змеи на расстоянии нескольких десятков миль. Земля вздрогнула и пришла в движение. К месту их лагеря стали сползаться сотни, тысячи гадов всех возможных цветов и размеров. В считанные минуты весь берег и земля за ним, и в воде и выше, на выступающих камнях, скалах, земляных валах, повсюду, едва ли не касаясь огня, шевелились змеи. Отвратительно шуршащее, методично движущееся, текучее и смертельно — прекрасное море живых тонких тел. И центром их единого биения был Фрей. Они молились на него, они трепетали перед ним, в священном благоговении касались языками его ног и лежащей на песке ладони.
Фрей разогнулся, вставая и отряхиваясь. Чуть насмешливо взглянул на мертвецки-бледного, готового упасть в обморок, мужчину. Тот замер в неловкой позе, растопырив от страха руки и бешено вращая глазами. Объекты его страсти бесстрастно проползали по его ногам, обращая на него внимания не больше, чем на какой-нибудь камень. Однако же, человек был на грани истерического припадка и держался только благодаря шоку и чуду. Фрей понял, что хочет сказать что-то торжественное. Ситуация смешила его и в то же время, напрягала.
— Да здравствует мечта, что делает нас лучше и заставляет стремиться вперёд! Достичь её и умереть — что может быть достойнее для мечтателя? Иначе, и не зачем было отправляться в этот путь. Если не готов отдать всего, то стоило ли и начинать?
Он в последний раз оглядел трепещущее тёмное море под своими ногами, потом тонущего в этом море человека. Мимолетная злоба вспыхнула в нём и погасла, как искра, но чад её секундного горения, тронул сердца всех пресмыкающихся тысяч. Чешуйчатое море колыхнулось и закипело.
— Ты хотел найти какой-то ответ в их глазах. Что ж, для этого представилась наилучшая возможность — они с радостью расскажут тебе всё, что знают. Или нет. Но среди них точно есть неизвестные виды.
Он отвернулся и спокойно пошёл вверх по берегу, к видневшейся впереди полосе леса, уже не оборачиваясь и не думая о своём случайном попутчике. Лишь одно слово всё вертелось на языке, как бы недосказанное, мешающее ровному течению мыслей. Фрей остановился, ища этот застрявший словесный камешек, пока, наконец, не вытащил его наружу. Досадно пробормотал:
— Изучай.
Слово выпало и подпрыгивая на склоне, покатилось вниз, к тому, для кого адресовалось. Гулко ухнуло в чёрную блестящую живую массу. Медленно пошло ко дну, где уже ластясь, и приникло к предназначенным для себя ушам. Природа нежно берегла даже голос своего будущего короля. Она страстно служила ему и в страсти этой, была страшна.
Чем сильнее становился Фрейнгард, тем быстрее меркла королева. Жизнь не просто утекала из неё, она сочилась, как из открытой раны. Уже три дня она не могла подняться с постели. Долгими часами пропадала в горячем беспамятстве, мучаясь кошмарами и галлюцинациями. Бредила, принимаясь вдруг кричать и метаться на постели, так что, бледный как снег, Топройд, долго не мог её успокоить. Он почти не спал, неся круглосуточную вахту подле умирающей жены, моля небеса сжалиться над ней хотя бы в последние её мгновенья.
На благополучные, естественные роды уже никто во дворце не надеялся. До нужного срока оставалось без малого две недели. Но столько протянуть при нынешнем тяжелом состоянии, королева едва смогла бы. В любом случае, совет лекарей пришёл к согласию, что день-два и плод придётся доставать посредством вскрытия. Извлекать его уже после смерти матери они боялись. В таком же случае, есть шанс, что леди Лиалуара успеет увидеть своё дитя и благословить его.
Очередной тяжёлый приступ лихорадки пошёл на спад и Лиалуара ненадолго очнулась, обведя, окутанную в сумерки спальню, тяжелым, липким взглядом. Чуть задремавший в кресле Топройд, тут же вскочил, сбрасывая с себя остатки сна и припал на колени возле кровати, с тревогой вглядываясь в лицо жены. Оно похудело и пожелтело, под глазами пролегли огромные синяки, а высокий лоб украшал бисер пота.
— Топ…
— Да! Да, милая! Я здесь! — Душа слёзы, он принялся исступленно целовать её высохшие ладони. Бессилие, тоска и жалость крутили его душу узлом. Он разрывался от волнения и сострадания, ужасаясь происходящему и отчаянно цепляясь за него.
— Фрей не возвращался?
— Что? Фрей? А, ещё нет, ещё нет. Зачем он тебе? Эпискур сообщал, что принц благополучно пересек море. Не знаю, правда, как он это почувствовал, но доверяю его словам.
— Ему надо вернуться на свадьбу.
— Что? Небеса! Ты всё ещё думаешь об этом? Брось это. Он всё равно не оценит твоей заботы. Тебе надо переживать о себе и нашем ещё не рожденном ребенке. Я так хочу увидеть его и тебя здоровыми. Пусть этот день настанет! О, это будет день великого счастья! Ты слышишь? Счастья! Поправляйся.
— Эта девочка, она уже скоро будет здесь. Её везёт ко мне моя Пташка.
На этих словах лицо королевы разгладилось и просветлело. Она улыбнулась, как не улыбалась уже очень давно — чистой, нежной, открытой улыбкой. Безумный взгляд её приостановился, стал осмысленным и глубоким. Она смотрела как бы внутрь себя, не замечая окружающего, но с удовольствием пролистывая в уме картины прошлого. Топройд беззвучно замер, не в силах и не в правах мешать необыкновенному мгновению. Правда, глубоко внутри, сердце его всё же, защемило ревнивой обидой и он поспешил отвернуться, чтобы не выдать захлестнувших его чувств.
— Я думал, он больше не появиться на пороге нашего дома.
— Я всё ещё люблю его, Топ.
— Да…к сожалению.
— Жаль, что мы расстались так быстро. Я так и не успела пресытиться его песнями. Знаешь, как он хорошо пел? Как соловей. Такой чудный голос и серые, птичьи глаза. Это ведь я и назвала его Пташкой. Представь, я слышала, что он до сих пор так себя называет.
Королева замолчала и как-то совсем незаметно заснула. Топройд пропустил момент, когда пауза чересчур затянулась, вынырнув из своих мыслей только некоторое время спустя. Женщина уже спала, ровно и свободно дыша, но ещё храня на лице оттенок улыбки. Губы её чуть подрагивали во сне, как у ребёнка, пальцы слегка шевелились, как бы что-то перебирая.
Он просидел так ещё немного, думая о чём-то, ласково поглаживая тонкую кожу женского запястья. Он не представлял, что будет делать без неё и как дальше жить. Власть Фрейнгарда ужасала его, предвещая хаос и беду. Если повезёт, у него будет новорождённый сын, как память о любимой. Если нет — не будет ничего от прошлого счастья. Он забудется, как мимолетное воспоминание, никому ненужный и никем незамеченный.
— Пташка, пташка…серая пташка. Опять поёт.
Он встал, тяжёло выдохнув и разминая затёкшее от долгой неподвижности тело. Дошёл до поднадоевшего кресла, поглядел на стоящий у дальней стены ажурный диван, снова на кресло. Подхватил подушку и пошел в глубь обширной комнаты, впервые за много дней принять горизонтальное положение. А если повезёт, даже поспать.
Ночь опускалась на землю, подводя безжалостные итоги уходящему дню: В этот день море вынесло на берег своего юного короля. В этот день Кристофер Дарнау разбил руку о старый ясень. В этот день, Захари Трот вернулся в Рив-Тог и представил своему начальнику судьбоносный материал для статьи. В этот день Джерри Дарнау зашёл в порт Гастеллы и познакомился с Лойсом Диггинсом. В этот бесконечно-длинный день заканчивалось благодатное лето. Наступала осень и холодный ветер с востока уже готовился обрушить ураганы и ливни на тёплую, разомлевшую землю.