Те семь дней, что Тревис провел в беспамятстве, Пташ провел в бесплодных попытках прорваться в покои королевы. Несмотря на данное ему обещание, никто не спешил давать ему такой возможности. Объятый ревностью Топройд, отдал приказ не допускать разбойника даже до внутреннего дворца. Разъяренный Пташ метал громы и молнии, грозясь прорваться с боем, если его не пустят в ближайший день. Но, если эльфы и опасались этого, то не сильно, так как науськанный ими Гримуар, всегда был начеку и ни на секунду не выпускал свою “жертву” из виду.
— Кристи, ты такой скучный, когда мирный. Куда подевалась вся твоя спесь? Ты что, действительно стареешь?
— Отстань. — Пташ, уже успевший пожалеть о своем решении вести себя прилично на территории Эльферы, досадливо ускорил шаг, пытаясь “сбросить с хвоста” осточертевшего вампира. Пытаясь занять себя прогулкой, он пошёл бродить по ближайшему огромному саду. Гримуар, конечно, навязался следом.
— Нет, ты вспомни, как весело нам было, когда ты ещё не превратился в зануду.
— Три шрама поперек грудной клетки это по-твоему веселье?
— Ну я же так и не добрался до твоего сердца. А оно у тебя такое чувствительное. Ты же у нас страстная любовь королевы, а?
— Грим, мы сейчас опять подерёмся.
— О да, я уже устал этого ждать.
Пташ остановился поперек белой галечной дорожки, с силой потирая виски, глаза и переносицу. Вампир обошёл его спереди, намеренно сократив расстояние до неприлично близкого. Такого понятия как “личные границы” у него и вовсе никогда не существовало. Рост у них оказался примерно одинаковый, так что, открывший глаза Пташ уперся прямо в насмешливо-нарывающийся взгляд Гримуара. Его челюсть уже успела извратиться так, что стали видны клыки. Знакомая безуминка в расширенных чёрных зрачках, грозилась перерасти в настоящее помешательство.
— Что, нападёшь прямо здесь?
— Да.
— У меня всё ещё при себе звезда.
— Плевать.
— Нет, совсем не плевать. — Пташ улыбнулся, впервые ощущая внутри себя позабытый с годами, азарт. Золотой медальон на его груди ощутимо нагрелся под рубашкой. — Именно из-за этого мы всё ещё с тобой беседуем, а не пытаемся друг друга порвать.
— Я попытаюсь. — Нетерпение вампира ощущалось столь явственно, что Пташу даже стало немного его жаль. Все мысли Гримуара бежали по его перекошенному от злобы лицу. Он практически дрожал от возбуждения, но, всё же, не нападал.
— Попытайся конечно, а я пока пойду дальше прогуляюсь.
Он сделал попытку обойти заступившего дорогу мужчину, но тот резко выбросил руку и глубоко впился когтями ему в горло. Пташ захрипел, вцепившись в удерживающую его кисть. Вампир медленно приподнял его над землёй, заставив повиснуть на захвате и задрыгаться. С набегающим ужасом Пташ понял, что ещё чуть-чуть и ему просто сломают шею.
Впрочем, худшего не произошло. Остролист, наконец, обратил внимание на творящийся беспорядок и золотая звездочка, ожив и соскользнув с цепочки, вылетела из-под рубашки. Крупная, размером с половину ладони, четырехконечная искра зависла в воздухе. Мгновение и из ее лучей вырвались длинные, золотые жгуты света. Они взвились над головой вампира и четырьмя раскаленными иглами насквозь пронизали его тело. Гримуар издал вой, похожий на рев раненого животного, разжал пальцы и упал, в агонии катаясь по белым камням. Пташ, не удержавший равновесие, упал рядом, круглыми глазами глядя на постигшую мужчину участь.
На крики прибежала дворцовые смотровые. В их рядах был и Топройд и вид его не предвещал ничего хорошего.
— Кристофер!! Что на этот раз?!
— Ничего! Это Остролист вдруг взбесился: обычно только барьер выставлял и всё, а в этот раз какие-то иглы выпустил. Они Грима насквозь проткнули.
— Идиот!! — Побелевший от гнева эльф, натурально орал, не имея другого способа выплеснуть накопившиеся эмоции. Остальные четверо спешно сплетали из растущих лоз носилки для вампира и наскоро оказывали ему первую помощь. — Отдай звезду немедленно!!
Выбитый из колеи Пташ, натурально испугавшийся за судьбу своего старого, но уже привычного врага, отдал восстановившийся медальон без вопросов. Он уже давно обязан был сделать это и только тянул, тем самым нервируя крайне терпеливых эльфов.
Наконец-то! Пока ты ещё кого-нибудь не убил! — Топройд буквально вырвал протянутую ему цепочку, обдав волной горячего ветра с песком. — Остролист всегда агрессивен вблизи трона, чтоб ты знал! И нечего здесь глазами хлопать! Вставай и проваливай отсюда!
— Я никуда не уйду пока не поговорю с ней. — Насколько бы он не был обескуражен случившимся, но тут снова набычился и уперся.
— Да твою же… — Эльф злобно искусал нижнюю губу, насильно сдерживая рвущиеся с языка слова. Зато пылающие оливковые глаза доступно выражали все его нелицеприятное мнение. Пташу показалось, что ещё немного и тот тоже кинется его душить. Гримуара, тем временем, подняли и понесли во дворец. Так что, они остались в саду одни. — Ладно, можешь сходить, раз от тебя по-другому не отвяжешься. Поговоришь, возьмёшь деньги и исчезнешь из столицы!
— Я хотел ещё остаться на свадьбу.
— Что?!
— Я останусь на свадьбу.
Пташ знал, что сейчас последует взгляд и заранее подобрался, чтобы выдержать очередной “просвет”. Но, Топройд не стал “светить”. Вместо этого, он вплотную подошёл к настороженно замершему Пташу, оказавшись выше на полголовы. Вокруг его, облаченного в зелёный шёлк тела, завибрировал воздух, создавая равномерный нарастающий гул. Потемнело. Сад вокруг затрещал и загудел. Поднялся ветер. Сверху упало несколько капель. Земля зашевелилась под ногами и едва устоявший на ней Пташ, увидел, как за спиной эльфа вырастает черная глыба корней и земли. И всё это с мокрым чавканьем и визгом закручивается, превращаясь в гигантского червя. Безглазая башка его, тем не менее, прозорливо повернулась в нужную сторону, зависая над ними угрожающей тёмной массой. Голос эльфа раздался над самым ухом.
— Мне очень жаль, что по праву рождения, я не могу совершать греховных преступлений. Для тебя я бы разверзнул Бездну.
— Как хорошо, что это тебе не под силу. Королева была бы разочарована.
Ещё секунд десять длилось их безмолвное противостояние, пока Топройд не решил отступить. Червь отодвинулся и распался, деревья вернулись на место, посветлело. Откровенно разрушенной осталась только белая галечная дорожка.
— У тебя есть полчаса на разговор. После этого ты уйдёшь.
— Я…
— Ты действительно так сильно желаешь её смерти?
— Нет! Я совсем другое…
— Полчаса, Кристофер. Это мое последнее слово.
На этих словах эльф развернулся и ушёл. Пташ ещё с минуту стоял с отсутствующим выражением лица, глядя себе под ноги. Колени дрожали, глаза мутило от подступившей влаги. В груди точно развели огонь. Он посмотрел на свою правую руку — на внутренней стороне ладони виднелся старый, бледный шрам от ожога в виде четырехконечной звезды. Он получил его, когда украл артефакт и бежал с ним через лес. Тогда ему было очень больно. Сейчас, по прошествии двадцати лет, почти так же.
Пташ понял, что придётся уступить, даже если ему это совсем не нравится. Топройд так разозлился, что пошёл в настоящую атаку, не убоявшись мести Остролиста. А ведь за такое, эльфа может ожидать и съедение заживо. Топройд знал это, но все равно пошел на риск во имя любимой. Пташ стоял на своем из-за неё же. В этом-то и была их основная беда — они оба отчаянно любили одну и ту же женщину, которая теперь умирала. И оба страдали из-за этого, и оба не могли смириться, каждый по-своему пытаясь её сберечь.
Отпущенные полчаса начались, когда Пташ переступил порог королевских покоев. Двери за ним с тихим скрипом закрылись. Он замер на пороге самой желанной спальни на свете. Лёгкий полумрак царил в ней, наряду с непостижимым спокойствием и умиротворением. В распахнутые окна залетал прохладный ветер, развевая белый шёлк распущенного балдахина. Дорогая изысканная мебель, в основном отделанная зелёным, несла оттенок затаенной торжественности. Плиты пола и лакированные поверхности блестели, как после дождя. Запах и тот напоминал напоенный влагой лес.
Не говоря ни слова, мягкими, кошачьими шагами он дошел до кровати. Отодвинул полупрозрачную, текучую ткань. Забыл о последних двадцати годах печали. Утонул в разлившемся ему навстречу океане тёмно- изумрудных глаз.
— Моя серая пташка. Ты всё-таки прилетел.
— Я всегда был в вашем саду, моя королева. Просто моё дерево отдалилось и голос несчастной птицы не достигал вас.
Он присел на краешек постели, сдерживая себя, чтобы не броситься и не заключить ее в свои объятья. Никакие следы болезни не затмили для него её былой красоты. Она предстала перед ним всё в том же блеске и сиянии, в которые он когда-то влюбился: Тихая, нежная, кроткая, великая, мудрая и любящая. Она олицетворяла собой все важные для него добродетели, как солнце освещая горизонты его мира. Он дышал её именем, молитвенно повторяя переливчатые слоги в моменты отчаяния и нерешительности. Он перестал петь, онемев от скорби быть отлученным от своего главного божества.
— Я так долго ждала тебя.
— Почему же не позвали? Я бы пришел по первому зову, вы знаете. Но ведь зова не было. Эта брошенная в воздух просьба — единственная ниточка, которую вы мне протянули. Я даже не был уверен, не окажется ли она обманкой.
— Кажется, ты прав. Я слишком слишком углубилась в свои сны. Течения повседневных забот унесли меня далеко от поющего сада. Я бросила ждущую там меня птицу. Прости мне эту жестокость.
— Никогда ни за что не просите у меня прощения. Я вам этого не позволю.
Пташ понял, что весь дрожит. У него стучали зубы, сводило живот, в горле застрял непролазный ком, не хватало воздуха для полноценного вдоха. Он вспотел и покраснел. Болезненной вспышкой ощутил желание вскочить и убежать.
Внезапную паническую атаку остановило лёгкое прикосновение опущенной на его колено, руки. Подавляющей холодной волной прокатилась по телу ее отрезвляющая энергия. Спокойствие вернулось к Пташу вместе с самообладанием. Он глубоко, свободно вздохнул и так же глубоко выдохнул, уже без истерии глядя на понимающе смотрящую на него женщину.
— Спасибо. Сам бы я не справился.
— Знаю. — Она улыбнулась и он всё же не удержался от быстрого, страстного поцелуя в побледневшие от увядания губы. Он отстранился так же порывисто, как и приблизился, красный уже от стеснения за свою несдержанность.
— Прости. Я так счастлив снова быть с тобой, что голова кругом идёт. Я глупый, правда?
— Ты чудесный. Ты всегда таким был.
— Мне сказали, ты болеешь. — Он поспешить сменить тему, не в силах больше удерживать внимание на себе. Его разрывало от восторга встречи, от возбуждения близости, от зуда невысказанности. Казалось, ему дали всего секунду, чтобы передать всё, что копилось целыми годами. Он понимал, что это невозможно сделать за столь ничтожный срок и разрывался ещё сильнее.
— Это не болезнь, милый. Никто не болеет смертью. Она просто иногда случается.
— Я не верю. Ты выглядишь отлично. Уставшая, но, точно не умирающая. — Леди Лиалуара, действительно, выглядела не в пример лучше того, как было только неделю назад, когда говорила с Дейдарой. Лицо её посвежело и немного зарумянилось. Синяки побледнели и общая худоба уже не так бросалась в глаза. Она и правда производила впечатление человека, идущего на поправку. Даже большой живот смотрелся гармонично и естественно.
Она улыбнулась светло и открыто на это замечание, явно довольная сделанному комплименту.
— Это как раз просто объяснить. Посмотри в то кресло. Он уже два дня как занято моей гостьей.
Пташ даже не нашёлся, что сказать. Посмотрел в указанную сторону, но кроме большого нарядного, но совершенно пустого стула возле окна, ничего не заметил. И никого, что было более тревожно.
— О чём ты? Здесь нет никого кроме нас двоих.
— Здесь как минимум четверо, мой невнимательный: Ты, я, мой сын и Гастелла. Она пришла позавчера и с тех пор не покидает этого кресла.
— Гастелла?! Ты смеёшься надо мной? Сама смерть сидит здесь и сейчас и…почему?
— Конечно она пришла за мной. Но, видишь ли, проявила милость выполнить мою последнюю просьбу и подождать до свадьбы моего старшего сына. С тех пор она сидит здесь и мы подолгу беседуем. И, знаешь, это чрезвычайно интересно — общаться с существом, видевшим момент зачатия вселенной.
— Она уже подняла вуаль?
— Только до половины лица. Это верный признак скорой, но не всегда неминуемой гибели. Впрочем, я не питаю иллюзий насчет будущего. В моем распоряжении всего несколько дней и потом невеста в чёрном уведет меня навсегда. Это уже решенный вопрос.
— А как же ребёнок? Когда он родится?
— Его достанут сразу после моей смерти. Остролист и Гастелла обещали мне сохранить ему жизнь и позволить спокойно провести операцию. Я всё ещё не теряю надежды передать ему вместе с последним вздохом, хотя бы часть своей силы. Может у него появится хоть какой-то шанс выстоять перед своим братом. Боюсь только, Фрейнгард стал уже слишком силён.
— Как бы я хотел быть способным хоть на что-то повлиять.
— Ты уже повлиял. — Озабоченность женского лица мягко перетекла в приветливость. Напрягшиеся мышцы расслабились. — Ты сделал главное — нашёл и привёл цветочную девушку. Я виделась с ней, она прелестна. И я верю, что у нее хватит мужества взвалить на свои плечи непосильную для одного существа ношу: Выносить наследницу и взять на себя ответственность за всю страну, пока Фрей будет погибать в иллюзиях. Его век окончится ужасно. Я заранее оплакиваю эту судьбу, но не могу её предотвратить.
— Неужели он так плох?
— Не плох. Лишь весьма категоричен. Если нечто не отвечает его ожиданиям, он сразу же это отвергает. Для него нет ничего среднего — только оголенные крайности. Для правителя это большой недостаток.
— Может его изменит любовь?
— Я искренне верю в это, но не надеюсь. Он может просто не успеть её постичь, сгорев быстрее, чем она начнёт его спасать.
— Ты говоришь такие страшные вещи столь спокойно.
Бледные губы раскрылись в дыхании смеха. Веселье зажгло золотые искры в зелёных глазах.
— Милый Пташка, ты бы тоже был спокоен с подобными гостями возле твоей постели. Многое выглядит по-другому с этой стороны.
Пташ, потерянный за последними оглушающими новостями, опять покраснел. Давно он уже так ярко не чувствовал себя бестолковым мальчишкой. Присутствие королевы эльфов кого угодно сделает таким. Разница между собеседникам была не то что огромна, а попросту всеобъемлюща. Взять хотя бы во внимание тот факт, что сама смерть прислушалась к просьбе умирающей.
Он помолчал, посмотрел на свои руки, одна из которых носила напоминание о его давнем воровстве, вздохнул. Разговор как-то неожиданно прервался и он не знал, что ещё хочет спросить. Слишком много информации вывалилось на него за короткий промежуток времени. Впечатления смешались, мешая нормально соображать.
— У меня будет к тебе просьба.
— Да? — Он даже не понял, как так быстро приободрился, в один миг растеряв и рассредоточенные мысли и отрывки неоформленных эмоций. — Какая просьба?! Я сделаю всё!!
— Тише, тише. — Она снова тихонько рассмеялась, удовлетворенная его реакцией. — Простая просьба, ничего страшного. — В противовес сказанному, зелёные глаза закрыло поволокой грусти. Даже кожа неуловимо сменила оттенок на более серый. — Я хочу, чтобы ты спел мне напоследок мою любимую песню. Ту, что про соловья и влюблённых.
— Да, конечно! Хоть сейчас! Так, как же она начиналась…
— Нет. — Очередное властное движение руки остановило начавшуюся бурю. Пташ замер в неудавшейся попытке вскочить. — Я хочу слышать твой голос, когда буду умирать.
— Нет! Я не буду петь! — Пораженный до глубины души, он всё-таки вскочил, в ужасе глядя на печальные, умоляющие его глаза. — Я сказал нет!
— Пожалуйста.
— Нет!!
Больше сил оставаться у него не было. Он выбежал из спальни так, словно за ним гнались с зажженными факелами и вилами. Его безумные глаза и ошалевший вид сбили с мысли даже подошедшего поторопить их, Топройда. Эльф удивленно остановился и вытянул лицо, провожая взглядом со всех ног бегущего человека. Никаких логичных объяснений подобному он сходу придумать не смог. Затем, с тревогой посмотрел в распахнутые настежь двери спальни. Там всё было без изменений. Значит, с королевой всё в порядке. Тогда, тем более не понятно, что произошло.
Озадаченный он вошёл внутрь, бережно прикрыв за собой створки. Леди Лиалуара уже ожидала его.
— Что это было? Он выбежал, как безумный.
— Я попросила его спеть. Мне будет страшно уходить в тишине. — Лицо её снова выцвело и постарело. Усталость грузом навалилась на перевозбужденное тело. Эльф присел рядом, бережно отводя с её лица за ухо, неловко упавший светлый локон.
— Понятно. А я хотел выгнать его уже сегодня. Он вернул звезду, кстати.
— Я знаю. Остролист шепнул мне.
— Ну-да, ну-да. — Он взял в свою руку её едва тёплую ладонь. — Что Гастелла?
— Тоже хочет услышать его голос.
— Правда? — Лицо Топройда выразило удивленную задумчивость. — Значит, двое на одного? Мне всё же придётся оставить до свадьбы?
— Да, позволь ему. Он не так ужасен, как ты думаешь. Он еще удивит тебя.
— Уже удивил. — Эльф слабо усмехнулся, ласково глядя на жену. Королева лежала с закрытыми глазами, медленно глубоко дыша, точно уже спала. — Отдыхай дорогая. Фрея видели на границе, так что, дня через два он уже будет во дворце. А там и свадьба.
Он нагнулся и нежно поцеловал её в лоб. Лиалуара уже спала. Он ещё с минуту смотрел, как она спит, потом осторожно погладил ее выпирающий живот, ощущая легкое шевеление внутри. Улыбнулся и перевёл взгляд на кресло. В нём никого не было, точнее, он пытался заставить себя так думать. Встал, поправил полог и вышел, столь же осторожно прикрыв за собой двери.
До конца мирной жизни оставалось всего несколько дней, уже измеримых часами. И он изо всех сил пытался насладиться каждым из них.
Пташ бежал не видя перед собой ничего. Какой-то потусторонний страх вселился в него, ледяными руками мертвеца хватая разгоряченное тело. Он бежал, пытаясь выпрыгнуть из собственной шкуры, лишь бы только избавиться от этого тошнотворного ощущения. Остановился он лишь споткнувшись о торчащий корень и полетел кувырком в разросшиеся кусты можжевельника. Удар наполовину смягчился. Переспевшие синие ягодки недовольно посыпались с особо-подмятых веток.
Падение немного отрезвило лихорадящую голову. Загнанное дыхание стало потихоньку выравниваться, а сердце успокаиваться. Встать с зеленого ложа всё-таки пришлось, но местность вокруг оказалась незнакома. Вокруг высился лес и жилых помещений или хотя бы крыш дворца, видно не виднелось. Впрочем, тот же пострадавший куст, замыкавщий собой одну большую гармоничную композицию растений, намекал на искусственное происхождение местности. Наиболее вероятно, Пташа занесло в неизвестную ему часть огромного дворцового сада.
Отряхнувшись, оглядевшись и припомнив детали предшествующих событий, он пришёл к унылой мысли, что повел себя по-идиотски глупо. Надо же было раскричаться, выбежать, заблудиться! Честно признаться, он так не делал даже в детстве. Хотя, вполне вероятно, просто этого не запомнил. Не зря же его со скандалом выгнали из семьи. Наверное, он изначально был “неправильный”.
Отчаявшись оправдать себя, он принял решение выбираться из леса и собираться в обратную дорогу. Рич, должно быть, уже устал его ждать. На свадьбу его всё равно теперь не пустят, а сама мысль о возможной песне, его пугала невероятно.
Но, всем благим намерениям Пташа не суждено было сбыться. Из леса ему навстречу невозмутимо вышла до бездны знакомая фигура, с которой он предпочел бы никогда в жизни больше не встречаться. В свою очередь, Топройд, без труда прошедший по следу обезумевшего человека, легко подговорил лес остановить того в нужном месте. Даже, милостиво позаботился о мягкой посадке.
— Опять ты! Я уже всё понял! Какого демона ты за мной таскаешься?!
— Во-первых, можно поубавить истеричность. Ты, всё же, в приличном месте. Во-вторых, мне кое-что тебе сказать.
— Достаточно уже сказал!
— Недостаточно. — Голос эльфа больше не переходил на крик, но ледышки в нем ощутимо плавали. — Королева просила меня позволить тебе присутствовать на венчании. Я не смею перечить её воле и разрешаю тебе остаться до этого момента. Жить будешь там же, где и сейчас. Трогать тебя никто не станет. Ходи, где вздумается, только ничего не воруй. Я буду за этим пристально следить. В остальном — полная свобода. — Он сделал движение, точно собрался уходить, но в последний момент передумал и остановился. — И ещё. Она хочет, чтобы ты спел. На твоём месте, я бы внял её последней просьбе. Не заставляй её уходить в тишине.
На этих словах, он резко развернулся и быстрыми, широкими шагами скрылся в чаще. Оглушенный и посеревший лицом Пташ, ещё минут десять стоял посреди безмятежно шелестящего леса и не мог прийти в себя. Страх, от которого он бежал, догнал его и вплотную приблизился, дыша в лицо смертным тленом и холодом. Пташ и сам не понимал, отчего ему так страшно, но сама мысль о подобной “песне” рождала в нем сильнейшие приступы паники.