В тот вечер, когда каравелла “Порхающая” заходила в родной порт, старый граф принимал у себя важного гостя. Сутулый щупленький мужчина средних лет, одетый по моде, расхаживал по богато убранному кабинету, спрятав руки в карманы. Черные бусины глаз суетливо бегали туда-сюда, вызывая в графе приступы отвращения. Поддерживать приятельский тон беседы получалось с трудом.
— Ты должен меня понять, это не какая-то инспекция, нет, что ты! Мы с тобой так давно знакомы и служим одному королю чуть ли не всю жизнь. Однакось, времена нынче пошли тяжёлые и за всем догляд нужен, так сказать, зоркий глаз, надзор. Называй как хочешь. Я, со своей стороны, тебе, конечно же верю безоговорочно и более того, доверяю, как родному. Ты как брат мне, веришь?
— Верю.
— Вот! А, стало быть, в чём проблема? Всего-то и надо, что пройтись чуточек по всем твоим наделам, посмотреть как оно что работает, в каком состоянии фермы, как ракушки плодят.
— Да уж плодят отлично.
— И я же не сомневаюсь! Да только кто мне на слово-то поверит?
— Раньше как-то верили.
— Так это ж когда было? Тогда и времена другие были! Всяк другому верил, да доверял. А сейчас не то. Как есть, не то.
— И что же ты, в таком случае, прикажешь мне делать?
— Я-то? Я — ничегошеньки. Король приказывает, вот в чём беда! А я лицо исключительно исполнительное. Что сказали, то и мчусь исполнять. Мне другого не надо. А вот, тебе, охрану следует разоружить да поубавить, да впустить надзорную бригаду дворцовую. Дальше они всё сами знают — походят, посмотрят, запишут, что следует и будь здоров, выпускай. На всё про всё три дня хватит. И говорить не о чем.
— А ежели они найдут чего не понравится? Или неурожай в этот раз случится?
— Так откуда бы неурожаю-то взяться?! Нет-нет-нет, ты это дело брось наговаривать. Эприт должен расти беспрекословно и в нужных объёмах. Даже не думай меня пугать на ночь глядя. Мне с этим докладом в монаршее ехать. Не приведи небеса осерчает владыка.
— То есть, впустить инспекцию.
— Впустить, Гаспарушка, впустить.
— Ладно, будь по твоему. Раз его величество желает знать состояние моих дел, противиться не стану. Всего ферм у меня четырнадцать. С какой начнете?
— А вот с первой и начнём! Чего мудрить?
— Договорились. Ты у кого гостишь? Пришлю к тебе управляющего с утра, с ним пойдете. Покажет, расскажет, пропустит куда надо.
— Вот благодарствую! Вот удружил, порадовал! — Мужчина хитро прищурился, пригладив жиденькие волосёнки. Поправил воротничёк, пожал неохотно протянутую руку. — Тогда, до скорого свидания. Откланиваюсь.
Дверь за гостем захлопнулась и раздосадованный граф с воем схватился за голову. Принесло же не ладного под вечер. Приятель! Как же! Та ещё змеюка дворцовая. Лазит, вынюхивает где что не в порядке. Прознал, гад, про неурожай. Тает Эприт, не родят раковины магии, пустой жемчуг вытаскивается. Половина ферм пустая стоит, старыми запасами графство живёт. Кто донёс? Кто сболтнул? Где вражина притаилась?
— Убил бы, скотину! — Костлявый кулак с силой опустился на столешницу. Дарнау вскочил, заметался по душной комнате запертым зверем. Кругом по стенам портреты дедов висят. Смотрят, хмурятся рожи, раздражают старика своим видом.
Хорошо вам там? Хорошо?! Глядите на меня? А сами, небось, про неурожай-то и не слыхивали никогда. Ишь, морды лоснявые нажрали! А мне тут, сиди, разгребай. На сына одного надежда, чтобы нашёл новенькое месторождение. Тогда бы зажили!
Стук в дверь и голос слуги прервали одностороннее общение родственников. Граф матюкнулся и плюхнулся в кресло. Фердинанд Дарнау, по-хозяйски распахнув дверь, размашистым шагом зашёл внутрь. Вместо с ним в комнату ворвался ядрёный запах моря, рыбы и пота. Молодой дворянин отправился к отцу сразу с корабля, не размениваясь на переодевания и ванну. Старик тут же расплылся в осоловелой улыбке, вскочил, спеша заключить любимого сына в объятья.
— Ферди! Как я рад тебя видеть! Полтора месяца прошло с отплытия. Уж, не чаяли.
— Бать, перестань. С дороги я уставший, дай дохнуть, вцепился как клещ.
— Конечно, конечно. — Граф смущённо кхекнул, засуетился, приказал нести ужин. Сам хрустальный графин достал, в рюмки бурого налил, подвинул. Напротив сел, сына блестящими глазами пожирая. — Ну что, расскажи, нашли?
Фердинанд помолчал, одним махом проглотил угощение, скривился, вытер рот рукой. Только тогда решился на отца глаза поднять.
— Не буду тянуть. Не нашли ничего. Уйму времени проволандались, каждый метр воды исследовали, все побережья, острова. Дно и то в подозрение ввели! Да самого Партаскаля дошли, в воды ихние заплыли и никакого результата. Нет ничего! Ни грамма Эприта! Ни одной раковины в целом море! Это конец.
— Вот как…
Тяжело дались старому графу подобные новости. До последнего надеялся он, что уж в этот раз всё хорошо будет, привезёт сын шанс на спасение. Но, видимо, не судьба. Видимо, разоренье близится неумолимое. Проверка грядущая вытащит на поверхность доказательства его неудачи, доложит королю, а там и…
— Эх! Прощай, сытая жизнь! Рассыпалось богатство веками накопленное. Нет больше графа Дарнау! Гольный бедняк заместо него!
— Ну, прекрати. Чего ты? Нам до бедности, ещё, слава небесам, долёче. И твои и мои закрома доверху золотом набиты. Даром, что Эприта нового не поступает. Старый можем продавать.
— Старый! — Старик всплеснул руками и снова отправился нарезать нервные круги по комнате. — Давно ли ты на склады заглядывал? В мастерские? На обработку? Хиреют камни! Блёкнут, как водой пролитые! Утекает сила из них неудержимо. Полгодика ещё и не будет в них магии ни на единый грамм!
— Чего же ты молчал?!
— Да кому скажешь такое?! Это же конец! — Граф устал ходить, остановился возле стола, отдышался. — Да и обнаружилось не так давно, сразу, стало быть, после твоего отъезда. Стыдно признаться, испугался я. Не сказал никому о своём наблюдении, запер всё до последнего камушка, сам регулярно хожу проверяю. Да толку-то! Как силу этакую текучую удержишь? Чрез пальцы проходит, сквозь камень льётся. Ещё инспекция пришла, кто бы её звал! Нет, завтра всё решится. Откроют правду. Поеду я в столицу королю в ножки кланяться.
— Погодь удручаться. Глядишь, как-нибудь вывезем. Сам завтра схожу с инспекцией, попробую в нужную сторону внимание перегнуть. Скажи лучше, куда три корабля с пристани делись?
— А, и не спрашивай! — Старик отмахнулся. — Дурость монаршая. Нарочным пришёл указ помочь Кадишу пиратов попугать возле “красной розы”. Джерри отправил туда, пусть пообчешется в море-то. Глядишь, выйдет толк, да выбьется дурь.
— Долго выбивать придется.
— Эх! — Граф снова раздосадовано махнул рукой и сжал разнывшиеся виски. — Что уж теперь об этом.
Джеральд Дарнау хмуро смотрел вдаль. Поднявшийся с вечера ветер, немилосердно гнал пенистую волну, бросая в лицо мокрую холодную сыпь. Паруса натужно хлопали, мучаясь от рваных порывов. Близился полуночный час, а юный граф никак не желал покидать натоптанного места. Он вцепился в борт, как ястреб в добычу. Дивящаяся команда качала головами, шушукалась по углам, но не вмешивалась в загадочные дела высокого начальства.
Сам Джерри ничего вокруг не замечал. Его мысли целиком заняли размышления о судьбе. Собственная жизнь казалась ему сущим кошмаром. К двадцати годам он всё ещё не имел ни шага воли. Дома — постоянный, неусыпный надзор матери. Повсюду слуги, голоса, насмешливые разговорчики и мерзкие улыбки. Всякий шаг известен родителям, любое поползновение на свободу — ограничивается. И везде приказы: иди туда, иди сюда, делай это. Невесту нашли! Да на кой ляд ему невеста?! Он даже не жил ещё! Не дышал свободой, не видел её, не трогал руками…
Поэтому и не разжимаются пальцы, вцепившиеся в просоленное, мокрое дерево и коченеют на холоде. Но и это неудобство лучше мягкой домашней перины. Эта качка, голодно бурчащий желудок и затекшие ноги — во сто крат лучше всей его удобной изнеженной жизни.
— Ваше благородие, подите спать. Поздно уже, замерзли небось и голодные. Идите, не к добру это столько времени на ветру стоять. Всё равно только утром на месте будем, не раньше.
Старый капитан, чуть ли не ровесник самого графа, испытывал к младшему господскому сынишке что-то вроде отеческих чувств. На его глазах рос малец. Жалел его, катал на лодке, рыбу удить учил. Теперь, вот, по взрослому отцову заданию везёт. Вырос мальчишка, а тепла душевного не нажил. Куда только делась с годами детская его веселость и своенравность?
— Да, сейчас пойду.
— Уж третий раз ответ такой слышу.
— Ладно, иду.
После долгой неподвижности, холеное тело, отозвалось нытьем. Молодой граф скривился и проигнорировал протянутую для помощи руку. Сам спустился по узким ступенькам, придерживаясь за перила, дошел до каюты и обессиленно рухнул на кровать. Силы кончились, даже есть расхотелось. В дверь постучали, тактично сообщив о принесенном ужине, но, Джерри лишь тоскливо застонал и перевернулся на живот, накрыв голову подушкой. Так и уснул.
Пробуждение вышло своеобразным, если не сказать, плохим. А именно, от грубого пинка, сорвавшего дверь с петель и зычного мужского баса. Спросонья, вскочивший на ноги Джерри, не сразу вник в происходящее и быструю, лающую речь вошедшего. В ушах почему-то звенело, а пол под ногами качался и подрагивал. Сильно пахло порохом. Наконец, до тормозящего мозга дошло, что это, скорее всего, нападение. Он с ужасом и каким-то запоздалым страхом воззрился на ощерившуюся на него, загорелую до черна физиономию. Блёклый, заляпанный кровью клинок, угрожающе уткнулся в прикрытую одной рубашкой грудь.
— На выход, живо.
— Д-да. — С трудом переставляя ноги, Джерри выбрался из каюты и ахнул. Палуба была густо завалена телами. Безжалостно порубленная команда валялась в лужах собственной крови. Многие ещё дышали и стонали, но помочь им никто не спешил. Пираты не пожалели даже старичка-капитана. Его растрепавшиеся волосы седой кляксой белели у самой мачты. К горлу Джерри подступила тошнота, он задрожал. Очередной толчок в спину вынудил его пройти два шага, поскользнуться и позорно рухнуть на четвереньки. Ладони испачкались красным и липким. Под унизительный хохот скалящихся людей, его всё-таки стошнило.
— С этим что делать? Говорят, дворянин, вроде как сынишка графа.
Согнутый в три погибели, Джерри не видел появившегося на палубе пиратского капитана. Главарь, уверенной, рысьей походкой подошел к единственному оставленному в живых пленнику. Концом сабли поднял на себя бледное, ухоженное лицо. Светло-голубые глаза паренька смотрели на него снизу вверх испуганно и затравленно.
— Говорят, ты — граф. Как же тебя зовут, малец?
— Д-джерри. То есть, Джеральд Дарнау.
— Дарнау значит. — Капитан уже намеревался перерезать и эту высокопоставленную глотку, когда в памяти его что-то шевельнулось. Подстёртые картинки яркого прошлого завертелись в голове, привлеченные сочетанием букв “Дарнау”. Он позволил губам прошептать это слово и тогда оно прочно сцепилось со знакомым и весьма недобрым образом. Образ жутковато сверкнул на него похожими, но более серыми глазами. Капитан даже пальцами прищёлкнул от удовольствия.
— Скажи-ка, а Кристофер Дарнау тебе не родственник?
Джеральд с трудом понял, о чём его спрашивают. Он уже видел занесенный для удара клинок и ожидал смерти, поэтому внезапная отсрочка, повергла его в ступор. Он глупо хлопал глазами, всё время возвращаясь ими к устрашающему изогнутому лезвию. Капитану пришлось повторить вопрос, а вытащившему его пирату как следует наподдать ногой для вменяемости. Помогло. Джерри, качаясь, встал и ответил.
— Да, да, родственник. Это мой старший брат. Нас всего трое.
— Брат значит?
— Д-да.
— Родной?
— Да.
— Понятно. — Капитан пиратской шхуны “Изверг”, Милош Кряжестый, довольно пригладил вислые чёрные усы и сунул саблю в ножны. Он мысленно похвалил себя за сдержанность и своевременно родившуюся ассоциацию. Убийство младшего брата Серой Пташки, могло бы обернуться для него большой катастрофой. Этот разыскал бы его и в открытом море. Одно спасенье, что недавно его видели в лесах Партаскаля и до здешних мест, в случае чего, ему добираться не одну неделю. Нет, отпускать мальчишку нельзя, как и убивать. Пусть в матросах походит, а там посмотрим как дело обернется. Больно времена неспокойные чтобы подобными козырями разбрасываться.
С такими мыслями, Милош дал команду забирать пленника на корабль вместе со всем награбленным. Судно за собой сжечь, как и остальные два. Шхуне уходить на север мимо красной и синей розы прямиком в вампирьи воды. Угодья Виоланта всегда благосклонно принимали “чёрный” флот.
В это время, почти на противоположной стороне материка, Кристофер Дарнау, более известный как “Серая Пташка” или “Пташ”, сидел за складным письменным столом в своем походном шатре. Перед ним лежала подробная карта местности, периодически подсвечивающаяся разноцветными блеклыми огоньками. Иногда по нарисованной воде шли волны, а по ниточкам дорог двигались люди.
Минули сутки с тех пор, как сверху спустилось чрезвычайно доходное задание. Её прекрасное Величество, Лиалуара Остролистая возжелала найти невесту своему бездетному щенку. Видите ли, из-за своей болезни, эта белая немощь не может нормально размножаться и ему нужна помощь.
Обветренное, скуластое лицо мужчины ожесточенно заострилось. Под впалыми серыми глазами пролегла тень. Бесцветные губы предательски дрогнули. Пташ лично знал эльфийскую королевскую семью и крайне тепло относился к их многомудрой правительнице. Не единожды чароитовый сумрак её спальни, благосклонно обнимал его разгоряченное сердце. Наизусть знал он тайные тропки, изменчиво текущие в душном монолите лесов благословенной Эльферы. Пропало его сердце в этих зелёных полях. Осталась душа, приманенная чарующей нечеловеческой песней.
А теперь, скитается он по земле, как холодный ветер — бездушный, злой, с пустотой вместо сердца. Нигде нет ему покоя, нет приюта. Ни к чему не лежит огрубевший обрубок души. Потому и спит он где придется, как дикий зверь и дела проворачивает такие же звериные — на какие другие люди и не идут вовсе. Руки не по локоть, до самых плеч в крови. А всё не идёт покой, не заполняется дыра в грудине, сосёт и мучает, даря кошмары и ночные судороги. Совсем одичал, совсем обесчестился.
Нарастающий шум в лагере, заставил мужчину вырваться из темного лабиринта мыслей. Он настороженно прислушался, но ничего не подтверждало внезапного нападения или облавы. Наоборот, один из громко спорящих голосов оказался ему до гадства знакомым. Против воли, лицо озарилось насмешливой улыбкой. А в следующий момент, плотная ткань откинулась и внутрь, с земными поклонами просочился невысокий щупленький мужичонка. Его густо заросшее лицо и хитрые бегающие глазки, напомнили Пташу таракана или пасюка. По крайней мере, именно такую ассоциацию этот разбойник у него всегда вызывал.
— Смирн, старый ты гад, выжил-таки? Надеялся больше никогда не увидеться.
— Что вы батюшка мой! Да нежели я бы смог бросить вас из-за какого-то пустякового ранения? Да век бы себе не простил подобного растяпства! Землюшку носом бы рыл, а нагнал бы вас где вы ни есть! Вы же у меня единственный покровитель и кормилец!
— Ой началось. Только зубы перестало сводить от твоей пустобрёхости. Лучше скажи как выжить сумел и вернуться. Придавило же тебя знатно, сам видел. И чего только полез? — Всё-таки, жадность тебя когда-нибудь погубит.
— Это рассказ так рассказ! Не рассказ — рассказище!
— Смирн. — Угрожающий тон заставил словоохотливого мужичка мгновенно заткнулся. Он скромно сел на деревянную табуретку, принявшись обстоятельно и подробно повествовать о своих приключениях. На моменте с чудесным исцелением, гордо оттопырил одежду показывая младенчески-ровную кожу на месте страшной раны.
— Целительница, говоришь, попалась. Это как же тебе могло так повезти, чтобы лекарка такого высокого уровня просто так по лесу ошивалась и тебя безродного пса за бесплатно лечила?
— Сам не пойму! Благословение, не иначе!
— За все твои грехи, да благословение? Скорее, земля должна была разверзнуться и утянуть тебя за ноги внутрь. Как-то не вяжется всё это, но ладно, продолжай.
Смирн пересказал и про других своих избавителей. Появление в истории очередных попаданцев ни мало не заинтересовало внимательно слушающего Пташа. Таких как они — сотня через сотню на мир повсеместно сыпется, устанешь считать. А вот, промелькнувшая вскользь фраза “эльфийка редкой масти”, заставила прервать многословный речевой поток.
— Ну-ка, ещё раз про эльфийку. Что за редкая масть?
— Дык, что там про неё особливо? Обычная такая, эльфка-обращёнка. Пограничники её так и обозвали, девятку ей присвоили, кстати. Значит, способная должна быть.
— Что за масть редкая я тебя спрашиваю?
— Масть! Да, масть была. В голову только никак не лезет, запамятовал за ненадобностью.
— Я тебе голову эту сейчас…
— Вспомнил! Цветочка она! Как есть не вру, так и говорили паскудыши — редкий подвид, цветочный.
Резко вскочивший на ноги главарь, жутко перепугал взвизгнувшего от страха мужичка. Почерневший взгляд и туго сжатые кулаки начальства, чуть не вынули окончательно сжавшуюся в комок душу Смирна. Дышать и то забыл как, под нависшей над ним глыбой взбесившегося человека.
— Цветочка?! — Не сказал, а прорычал мужчина. — Где она сейчас?!
— В городе! В таверне “Синий топорик”! Я их там оставил!
— Синий топорик…скоро он станет красным.
Пташ вылетел из шатра той самой птицей, чьим именем его нарекали. Попадавшиеся на пути люди спешно разбегались в стороны, устрашаемые идеей попасть под горячую руку. Четверть часа спустя вся банда поднялась на ноги и выступила на новое задание. Серая Пташка шёл во главе своего смертоносного отряда и даже демоны остереглись бы заступить ему дорогу.