— Служанку? — переспросила Таня, ведь экономка совсем недавно говорила, что ей никто в помощь не положен.
— Росалинда Ваду. Из Каменок, коль отчет не врет. Не ваша? — усмехнулась Раду.
— Росси?! — воскликнула Таня и тут же прикрыла рот, опасаясь, что перебудит всех в округе. Милая, добрая Росси здесь, в величественной и пугающей обители Мангона, а значит, все не так уж плохо.
— Она, она, — подтвердила Раду. — Ну все, комнаты показала. Свежая одежда в шкафу. Завтрак принесут в кабинет, распоряжение дэстора. Но впредь сами будете спускаться в столовую. Вам разрешено свободное перемещение по замку, но я бы вам советовала придерживаться знакомых маршрутов: спускаться в гостиную и столовую. Серый Кардинал велик, коридоры его запутаны, и вы рискуете просидеть в дальнем углу пару дней, прежде чем вас найдут. А у нас и без того дел по горло, поверьте. Запрещено входить в северное крыло и Лебединую башню, там комнаты хозяина. Впрочем, они всегда заперты, поэтому и смысла там ошиваться особого нет. Завтрак в семь утра, обед в час дня, ужин в пять. А пока принимайте ванну, переодевайтесь и отдыхайте. Да и мне давно пора.
Раду не пожелала доброй ночи. Окинула хозяйским взглядом спальню, проверяя, все ли в порядке, и ушла, шаркая домашними туфлями. Таня осталась в комнате одна, снова среди богатства, снова в плену.
***
Росси спала в своей комнате, свернувшись на большой кровати с резным изголовьем. Тане не спалось. Она стояла у высокого стрельчатого окна, рядом со стеклянной дверью, выходившей на балкон, и мысли ее витали где-то в области адских теплопотерь замка и стоимости его содержания. Снаружи плескалась глубокая ночь, слева небо было чуть заметно подсвечено коричневым заревом, вероятно, в той стороне остался Илибург. Зато справа раскинулся черный-пречерный бархат небосклона, расшитый жемчугом незнакомых созвездий.
Таня дышала глубоко и спокойно. Усталость гнала страх и тревогу: слишком много событий, слишком много людей, слишком много невероятного. Поэтому чувство самосохранения забилось в дальний угол сознания, давая время на передышку. В конце концов, что за пейзаж! Если бы только отец оказался рядом, чтобы разделить с ним эту красоту. Он часто мечтал, как они вдвоем уедут подальше от столицы, которая слепит своими огнями и людей, и звезды, будут пить горький кофе и смотреть, смотреть в небо. Таня прикрыла глаза, справляясь с волной тоски по отцу, а когда снова открыла, еле сдержала крик.
Таня была не одна. На балконе стоял, сгорбившись, человек в черном, и ветер трепал его плащ. Тень. Словно карикатура на шпиона из посредственного мультфильма. Таня нахмурилась, злясь на дешевый драматизм, будто сама каких-то полчаса назад не прощалась с жизнью, ступая на клинышек света, льющегося из-за Мангоновых дверей. Но Тень протянул руку и дотронулся кончиками пальцев, затянутых в перчатки, до стекла, и было в его жесте что-то беспомощное и трогательное. Таня почувствовала, как в ее сознание ткнулось теплое чувство безопасности. Фигура за окном выглядела жутко в свете звезд, но все равно не опасно. Будто кто-то напрямую в ее голову вложил мысль: он не опасен, он — друг.
— Кыш! Кыш-кыш, — зашипела Таня, чтобы не разбудить помощницу, и замахала руками, будто прогоняя назойливого голубя. Плечи незнакомца дернулись — смеется что ли? — затем он картинно взмахнул плащом и скрылся из виду. Спустя пару мгновений Таня выглянула в окно, но никого уже, конечно, не увидела.
— Я сойду тут с ума, — в который раз повторила она, запуская пальцы в волосы, а потом одним решительным жестом задернула шторы.
Глава 6. Просто иди рядом со мной и будь моим другом
Тане снился дом. Маленькая кухня с пестрым советским гарнитуром. Отец не мог позволить себе купить новый, зато старый исправно чинил и, к сожалению Тани, тот обещал жить еще долго и радовать своими крапинками. Люстра-блин, прилепленная к потолку, светила тускло. Наверное, лампочка вот-вот перегорит. За окном двор кутался в сумерки, дышал в открытую форточку запахом прелых листьев и выхлопными газами.
Что-то случилось. Таня во сне не понимала что именно, может быть, что-то в школе, связанное с долговязой учительницей биологии, но на душе было гадко, а в глазах стояли слезы.
— Не плачь, — говорит отец. Таня поднимает голову. Точно, стоит, повернувшись спиной, и размешивает ложкой чай. Спина широкая, обтянутая вылинявшей тельняшкой, пегие плечи, согнувшиеся под тяжестью лет. Дзынь-дзынь-дзынь. Ложечка особенная, с выгравированным на ручке Кремлем, и никому ее трогать нельзя.
— Не плачь, — повторяет отец. — Ты же знаешь, я не люблю все эти слезы. Не знаю, что с ними делать. Скажи, как есть, и будем думать, что делать. Что сырость-то разводить?
Слезы не текут, застревают в горле, горечью разливаются по груди. И вдруг Таня понимает, что случилось. Дело не в учительнице, она осталась далеко, за туманной пеленой детства, а над Танечкой нависла огромная крылатая тень, что страшнее даже биологички.
— Па, меня дракон хочет съесть, — жалобно говорит она.
— Пфф, дракон. У него есть брюхо, значит, с ним можно сладить. Покуда ты жива, покуда можешь поднять руку и держать в ней хоть камень, еще можно побороться, — дзынь — ложечка ударяется в последний раз о край чашки, и становится тихо. — Ладно, давай пить чай.
Чай пахнет славно, наполняя кухню ароматом домашнего уюта. А еще пахнет газетами, которые отец продолжает выписывать, не доверяя интернету, и свежими булочками из минимаркета, и московской осенью из форточки. Тихо тикают часы на стене.
Отец поднимает чашки и медленно поворачивается, слишком медленно, и Таня замирает в ожидании, когда увидит такое родное лицо…
— Северянка! — радостный визг разбивает сон, словно стекло. Отец, и московская квартира, и ложечка с Кремлем тают в свете зарождающегося утра.
— Росси, убью, — по-русски пробормотала Таня, кутаясь в одеяло, всеми силами стараясь ухватить за хвост ускользающий сон. Да куда там, вот уже стерлись детали, и образ отца потускнел, и не вернешь его больше. И так ей обидно, так горько стало, что наверняка она бы разрыдалась, если бы умела. Что-то тяжело ухнуло на ее кровать, и Таня наконец соизволила открыть глаза.
Росалинда сидела рядом, неистово кудрявая, радостная, свежая. Она подпрыгивала на упругих перинах, будто не решаясь кинуться к Тане, и та, потерев глаза, протянула ей руки:
— Рада видеть, Росси.
И Таня, лохматая, теплая, расстроенная из-за сновидения, неумелая в выражении эмоций, правда была искренне рада. Накануне она была уверена, что никогда не увидит больше свою компаньонку.
— Ты жива! — снова закричала Росалинда прямо в ухо Тане, обнимая за шею.
— Так получаться, — буркнула та.
— Ах, ну зачем ты выпрыгнула? Я так испугалась! А как кричал Амин, ты бы слышала, он бросился сначала на водителя, потом и мне досталось. Никогда не видела его таким бешеным. И все-таки, как тебе удалось спрятаться? Ведь они отправились за тобой, хотели найти и притащить, а вернулись ни с чем. И нам с Амином пришлось ехать сюда и докладывать Мангону, что ты сбежала. Знаешь, какой он страшный? Страшнее Амина. Амин кричит, может руку поднять, а этот молчит и только глазами своими желтыми сверкает. Велел мне остаться, а Амину убираться. Так и сказал: “ А ты, Карр, убирайся отсюда. Тебе вообще что-нибудь можно поручить в этом городе?” Я думала, господин опять взорвется, он тихий-тихий, а как что происходит, будто сам Бурунд в него вселяется, но нет, поклонился и ушел. А меня провели сюда, велели ждать тебя, да только я не верила, что тебя найдут, так им и сказала. Мангон усмехнулся, жутко так, и я сразу представила, как он превращается в дракона, и ищет тебя, и хватает своими когтями… Он сделал тебе больно? — сочувственно спросила Росси, заканчивая сбивчивую речь.
— Нет. Я пришла, потому что хотела, — призналась Таня. — Илибург есть страшный и… Не мягкий, а…
— Жесткий? Жестокий? — подсказала Росси.
— Жестокий, да. У меня мало силы, чтобы жить там. Я не выигрывать, Росси, — горько усмехнулась Таня. — Ничего, не делай такое лицо. Я живу, и я еще имею шанс.
— Конечно, Северянка! Все будет хорошо! Скоро завтрак подадут, поэтому вставай, одевайся. Ты была в ванной? А видела, какой тут свет? Электический!
— Электрический, — поправила, сползая с кровати, Таня. Наступило утро, жизнь продолжалась, какая бы горечь ее ни отравляла, и возмутительно простая обыденность требовала своего.
Замок давно проснулся. В окно девушки наблюдали, как гарнизон Серого Кардинала развернул бурную деятельность, как конюх выводит из стойла лошадь, а во внутреннем дворе то и дело появляется кто-то из слуг. Открылись ворота, пропуская большую телегу, закрытую плотной тканью. Под ней оказались ящики продуктов, которые пара мужчин тут же принялась перетаскивать в подсобные помещения, пока набухшие серые тучи не разразились дождем. Таня, заключенная в шелк и рюши, настроением была под стать погоде.
Раздался стук в дверь. Росси вскочила было с дивана, но Таня ее остановила:
— Это Раду и завтрак. Сидишь, я сама, — и направилась к двери.
За ней и правда обнаружился завтрак на большом подносе под стеклянной крышкой, но держала его не Раду, а высокий парень с копной непослушных соломенных кудряшек. Он был одет в светлые штаны и рубаху, а поверх — кожаный фартук, заляпанный разноцветными пятнами.
— Доброе утро. Ты, должно быть Татана? — спросил он, и голос его оказался высоким и приятным.
— Татьяна. Или Таня.
— Та-та-на. Тана, — он честно попытался, и широкая обаятельная улыбка осветила его смуглое лицо по-осеннему золотым светом.
— Тань-а. Таня.
— Тань. А.
— Это бесполезно, — простонала Таня, потирая лоб.
— Называй ее Северянка, — пискнула Росси. Она подошла, услышав мужской голос, и теперь стояла, почти несчастная, с блестящими от чего-то глазами. Таня удивленно вскинула брови, посмотрев на нее. — Кажется, Татана не против.
— Хорошо. Мы еще не знакомы, Северянка. Я Жослен, — он попытался удержать поднос на одной руке, но получилось плохо. — Я бы протянул руку, но ваш завтрак мешает мне быть вежливым. Куда его поставить?
— Да проходить, Жослен. Ты есть гость.
— Я не уверен, что это хорошая идея — заходить в комнаты девушек. Боюсь, я вас скомпрометирую, — он снова широко улыбнулся, будто извиняясь.
— Я твои слова не понимаю. Заходить, — Таня махнула рукой, шире открывая дверь и пропуская нового знакомого в свой временный кабинет.