— А чего так сразу? Давай погуляем немного?
— Нет, Антох, не сегодня. Папу из больницы выписали, — улыбнулась Таня. Она выглядела счастливой. — Хочу приготовить что-нибудь вкусное и посмотреть вместе фильм.
— Ну, батя — это святое, оно понятно, — Антон разочарованно опустил взгляд вниз. — Чего готовить будешь?
— Не знаю пока. Денег не особо много, наверное, курицу куплю. И сделаю что-нибудь… Этакое. Включим сериал, его любимый, про полицейскую собаку. Обычно я не смотрю такое, но сейчас готова ради папы хоть про Глашу и миллионера смотреть.
— Ты хорошая, Танька.
Таня пожала плечами. Она не видела отца почти три недели, и все это время он провел в больнице. Врачи не могли его совсем избавить от болезни, но обещали помочь сосудам, чтобы те не угробили его так рано. Таня переживала за отца и чувствовала ответственность за него, будто он был хрупким, несмотря на внушительную фигуру, и мог сломаться.
Фиолетовые сумерки укутывали город покрывалом, клубились в подворотнях и неохотно отползали от ярких вывесок кафе и магазинов. Большая буква “М” горела радостным красным, сообщая, что усталый путник асфальта может наконец сесть в поезд и уткнуться в телефон.
— Мне нужно еще в центр съездить, — сказал Антон, указывая на вход в метро.
— Ну, а я домой. До завтра, Антох.
— До завтра… — он хотел отвернуться, но передумал. Лицо раскраснелось и стало почти несчастным. — Слушай, а давай сходим куда-нибудь, когда время у тебя будет?
— Да, конечно, — удивленно ответила Таня. Они часто ходили в небольшие кафе или кино, с чего бы Антону так волноваться?
— Не как обычно. А как парень и, знаешь, ну, девушка.
Повисло неловкое молчание, во время которого Антон пожалел о своем предложении и страстно возжелал провалиться в подземку, а Таня разглядывала его, пытаясь понять, серьезно он или издевается.
— Антох, ну чего ты начинаешь?
— Ладно, я все понял. До встречи, — он махнул рукой и поспешно направился к переходу, будто попытался сбежать. Таню обожгло раскаяние, промелькнула мысль, может, поспешила? И она схватила друга за рукав куртки.
— Постой. Я просто удивилась, — Таня запустила пальцы в свои короткие светлые волосы и несильно дернула за них. — Может, и правда стоит попробовать.
— Ты чего, согласна что ли? — нахмурился Антон.
— Согласна что ли, — улыбаясь, передразнила Таня, и он тоже улыбнулся, счастливо и немного глупо.
— Я тогда напишу тебе вечером, ладно?
Таня кивнула, и друг, окрыленный первой влюбленностью, бегом спустился в светящееся нутро перехода. А Таня поправила на плече спортивную сумку, засунула руки в карманы короткой кожаной куртки и продолжила путь домой.
Когда Таня свернула с проспекта и нырнула в спальный район, она как раз думала, а не совершает ли глупость. Ее беззаботный мир, который существовал всего двадцать лет, еще не сталкивался с большими трудностями, поэтому этот вопрос казался архиважным, почти судьбоносным. Вот Антоха. Он добрый и знакомый до мелочей, как старая любимая песня. Таня согласилась на свидание с ним потому, что он ей и правда нравился, или потому, что боялась обидеть? В юном сердечке переливались такие противоречивые чувства, что найти правильный ответ было невозможно. Ей было и радостно, и волнительно, она была смущена и странным образом раздражена, будто Антон без предупреждения нарушил важные правила. К этим ощущениям незаметно примешалась странная, потусторонняя тоска, которая выплыла из разрыва между мирами и начала свое отравляющее действие. Тоска разрасталась, и в какой-то момент Тане показалось, будто из ее сердца вырвали кусок, оставив на его месте ноющую рану. Это чувство было настолько внезапным и так не вязалось с событиями теплого сентябрьского вечера, что Таня остановилась от неожиданности, глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь успокоиться. Огляделась. Обычный двор, который совсем недавно стал считаться московским, тонул в сумерках и зелени. Сегодня здесь было на удивление пустынно. Типичные подъезды панелек, плотно припаркованные машины, качели, лавочка…
Едва взгляд упал на лавочку, Танино сердце радостно сжалось, будто это было единственное на свете место, которое способно излечить ее от хандры. Странно, безумно, но Таня была уверена, что старая деревянная лавочка под тополем способна спасти ее жизнь.
Скамейка стояла посреди старого двора и повидала многое на своем веку. Синяя краска выцвела до голубой, покрылась сетью трещин и облупилась. В некоторых местах виднелись черные неряшливые кругляши, точно раны, — следы от сигарет. Ножками ее служили два чурбана, посеревшие от времени, с большими трещинами вдоль волокон. Землю вокруг утоптали сотни ног желающих отдохнуть, перекурить и пообщаться на важные темы, такие как личная жизнь соседа и политический курс государства. Несмотря на благоустроенный двор, новые площадки и красивые скамьи с гнутыми ножками, этой лавке удалось выжить благодаря тому, какое место она занимала в сердцах местных жителей.
Именно этот деревянный уродец стал причиной беспокойства Тани. Она еще некоторое время стояла, не в силах отвести взгляд от лавки, с которой так жестоко обошлось время, когда хлопнула подъездная дверь. Вышел мужчина, на ходу размахивая мусорным пакетом, и прошел мимо, не обратив никакого внимания ни на Таню, ни на ее лавочку. А вот Таня почти с ненавистью посмотрела на него, внимательно проследила, чтобы он кинул мешок в бак и убрался со двора, и только после этого подошла ближе к тополю. На задворках сознания копошилась мысль о том, что происходит невыносимый сюр, но магия, связавшая два мира, была сильнее логики.
Во дворе же появилось еще одно действующее лицо. На этот раз это была девушка примерно одного с Таней возраста, в плотном костюме фисташкового цвета, напоминавшем то ли домашний, то ли спортивный, и белоснежных кроссовках. Она шла, погруженная в свои мысли, но вдруг остановилась, чем-то ошеломленная. Медленно обернулась, увидела скамейку, и глаза ее радостно распахнулись.
“О нет! — мелькнуло в голове Тани. — Она хочет мою лавку! Нет, нет, только не это!”
Впоследствии Таня много раз вспоминала этот эпизод и свои чувства и не понимала, что с ней тогда произошло. Она не находила ни одного рационального объяснения той любви, которая вспыхнула к обычной обшарпанной лавке, и отчаяния от мысли, что этот кусок дерева достанется другой. Не понимала механизма действия алхимии, которая засасывала ее в другой мир, отравляя сюрреалистичной магией, только чувствовала тоску и одержимость.
Девушка тоже заметила Таню, и в ее глазах вспыхнула ненависть. Она отшвырнула дорогую сумку, из-за которой согласилась на несколько унизительных свиданий, и бросилась к лавке. Таня последовала ее примеру. Она была крепче и быстрее и стояла ближе, но споткнулась о корень дерева и полетела вперед, рискуя разбить колени в кровь. Незнакомка издала победный вой, такой, какой не издавала во время самой выгодной распродажи, но Таня в полете выбросила руку вперед и зацепилась за доску, которая служила сиденьем. И тут же девушка в то ли спортивном, то ли домашнем костюме замерла, удивленно моргнула, а затем потеряла всякий интерес и к лавочке, и к обнимавшей ее девушке, подобрала сумку и пошла своей дорогой.
Мгновение абсолютного счастья сменилось замешательством. В московском дворике воцарилась непривычная тишина, он будто оказался в изолированном пузыре. Никто больше не появился на улице, а прохожие, которые хотели свернуть с проспекта, вспоминали о важных вещах и проходили мимо. Убогая лавочка оказалась вне времени и пространства. Девушка, которая минуту назад пылала такой же страстью к скамейке, что и Таня, не успела уйти далеко, поэтому застыла на месте, с тупым выражением лица рассматривая фасад девятиэтажного дома. С Таней же творилось что-то неладное. Она почувствовала, как ее кожу колят тысячи разрядов, будто она терлась о синтетический свитер. Таня посмотрела на свои руки, между пальцами мелькали фиолетовые искры, причиняя боль и оставляя крошечные следы. Она потерла руки в тщетной надежде прогнать неприятные ощущения, но это было бесполезно. Любовь к лавке растаяла, словно грязный снег в жаркий день, и ее место занял страх. Таня огляделась, пытаясь справиться с ощущением, что чужие руки затягивают ее в омут, из которого ей уже не выбраться.
— Лучше уйти отсюда, — сказала она самой себе и даже успела сделать несколько шагов, когда по телу пробежал необычайно сильный разряд, причинивший боль и заставивший раскинуть руки в стороны, открываясь злобной магии. Прежде, чем потерять контроль над сознанием, Таня успела испытать первобытный страх, заставляющий бежать без оглядки, спасая жизнь, и страх, нахлынувший, как цунами, и потопивший все прочие чувства, ощущения и даже звуки. Она дернулась раз, второй, словно муха, застрявшая в паутине, но было поздно: неведомая сила захватила ее. Таня запрокинула голову, позволяя молниям разрастись, оплести ее тело, оставляя отметины на руках, шее, лице. Под их ударами тело источналось, становилось все более слабым и бледным, и просачивалось в другой мир, повинуясь воле магистра, с интересом естествоиспытателя наблюдавшего за экспериментом. Сознание милосердно померкло.
Очнувшись, Таня обнаружила себя в полумраке на влажном земляном полу. Пахло болотом, сыростью и грибком — подвалом, одним словом. Дала о себе знать головная боль, молотом стучавшая в виски и лоб, и Таня застонала. Она попыталась подняться, оперевшись ладонями о землю, но испачканные в глине руки разъехались, и Таня упала вниз лицом. Боль прострелила нос. Когда она пыталась пошевелиться, все ее тело протыкали тысячи маленьких иголок, будто она часами лежала в неудобной позе и все мышцы затекли, от пальцев ног до самых бровей. Откуда-то издалека раздался незнакомый голос, произносивший непонятные слова. Чьи-то руки помогли Тане подняться, она потерла глаза, перед которыми плясали цветные точки и мешали видеть. Незнакомец подхватил ее под колени и, по всей видимости, попытался поднять, но быстро бросил эту затею, а просто обнял ее за плечи и повлек вперед, не давая упасть. До сознания Тани донесся далекий неприятный смех, но возможно, ей показалось. Незнакомец, от которого пахло назойливым парфюмом и пОтом, что-то сказал на странном языке, и из-за спины раздался ответ, и голос того человека, что оставался позади, был тягучим, как мед, и крайне ядовитым. Таня обернулась, сощурившись, ей показалось, что она должна рассмотреть его, что это невероятно важно, но пятна перед глазами никуда не делись, а чужие руки все продолжали тащить ее прочь, так что странный человек с неприятным голосом так и остался темным пятном. Мерзкие запахи вскоре стали слабее, тусклый свет ударил по несчастным глазам, словно молот, а потом была лестница, коридор и еще лестница. Таня шла, спотыкаясь, хлопала ресницами, тщетно пытаясь восстановить способность нормально видеть. В ее памяти остались отдельные моменты, словно кадры фотопленки: кусок стены, завешенный гобеленом, зеленый ковер с замысловатым узором, обитая металлом стрельчатая дверь, массивные мраморные перила, увитые каменными растениями.
Ей помогли пройти в комнату и улечься на мягкую кровать. Мир вокруг плясал яркими искрами, раздваивался, кружился, был теплым, плотным и сладко пах фруктами. Мужчина, которому принадлежали незнакомый голос и руки, что-то еще говорил, и тон его был мягким и взволнованным.
— Где я? Дайте воды, — проговорила Таня, но язык ее распух и заплетался, вероятно, поэтому ее не поняли, а надавили на плечи, не позволив подняться с кровати.
“У меня же джинсы грязные”, — мелькнуло в голове, но молот, стучавший по вискам, никак не унимался, и чистота одежды, чужие руки и незнакомая комната — все вдруг оказалось неважным. Хотелось одного: чтобы прошла головная боль, а в ушах перестало шуметь так, будто волны бились о барабанные перепонки. Таня закрыла глаза, а в следующую секунду перегнулась через край кровати, не в силах справиться с подступившей рвотой.
Когда желудок перестал бунтовать, она провалилась в тревожное беспамятство. Ее сознание засосало в тягучую черную жижу, где плавали мутные тени и пахло металлом. Иногда Таня всплывала на поверхность, и тогда она слышала женские голоса, но не могла разобрать ни слова, или чувствовала прикосновение рук, которые стягивали одежду. А в следующее мгновение снова ныряла в темноту, чтобы биться там, как зверь, увязший в мазуте.
Сколько продолжалось ее беспамятство, Таня не знала. Но головная боль постепенно отступила, а черная жижа сменилась обычным сном без видений, который наконец-то принес отдых телу. И когда Таня очнулась, чувствовала она себя не так паршиво, как могла бы. Ее обступал мягкий полумрак: за окном разлилась чернильная ночь, но небольшая лампа на комоде прогоняла темноту. Таня прислушалась к себе. Каждый сантиметр тела кололо, пока терпимо, но если это не закончится, то дискомфорт превратится в настоящую пытку. Она уставилась на свою руку. Кожа была усеяна маленькими красными точками, напоминавшими следы от иголок.
Таня подняла взгляд, чтобы оглядеть место, в котором оказалась. Это была просторная по ее меркам комнатка с одним стрельчатым окном, забранными деревянными жалюзями. Подковообразную арку в другой стене закрывала скрепленная металлическими полосами дверь. Горящая теплым желтым светом лампа, низкая, со абажуром, собранным из разноцветных стеклышек, выхватывала из темноты кусок стены, выложенной светлым камнем, и изображенную на ней фреску с женщиной, сидящей в пышном саду. Цветы в вазе под фреской грустно склонили головки, они были свежими дня три назад, а сейчас стебли потеряли упругость и гнулись под весом соцветий. В углу грозной тенью возвышался шкаф, под окном угадывались силуэты маленького письменного стола и стула рядом с ним. Над дверью висели часы с десятью делениями, и именно эта маленькая деталь пробудила тревогу. Нигде на Земле не могли понадобиться такие часы, но они были в той комнате, шуршали шестеренками, как ни в чем ни бывало, и заставляли искать самые невероятные объяснения происходящему.
Кровать, на которой лежала Таня, была слишком мягкой, словно матрасы состояли сплошь из пуха. Таня поднялась (на это пришлось потратить три попытки) и почувствовала, как невидимые иголки еще глубже вошли в ее несчастные ноги. В этот момент она осознала, что одета только в майку и трусы. Остальная одежда пропала, а вся кожа была усеяна все теми же красными точками. Таня подошла к двери и дернула круглую ручку. Заперто.
— Как неожиданно, — буркнула она, а потом добавила во весь голос: — Эй! Меня кто-нибудь слышит?! Выпустите меня отсюда!
Ответом была тишина. Таня подошла к окну и посмотрела сквозь деревянную решетку на темный двор, где угадывались широкие тропинки и белый мраморный фонтан. Было видно еще одно крыло здания, его стены оказались белыми, стрельчатые окна закрывались решетчатыми ставнями, и они выступали на фасаде темными коробками. Углы здания украшали изразцы, но в темноте невозможно было понять, что на них изображено. За высоким забором начинался город, и на плоские крыши невысоких зданий лился лунный свет. Луна обнаружилась там, где ей полагалось быть, вот только темные узоры, следы от многочисленных столкновений с астероидами, были незнакомыми, она была неправильной, уродливой и зловещей. Ее окружали совершенно незнакомые созвездия, и Таня, пережившая в школьные годы маниакальную одержимость звездным небом и изучившая все детские атласы вдоль и поперек, могла с уверенностью утверждать: ни в одном закоулке Земли такого неба быть не могло. Она задрожала и обхватила плечи руками, а чужие звезды подмигивали в высокого неба, будто насмехались над ней.
Подчинившись ужасу, который холодными пальцами сжал сердце, Таня кинулась к двери и с новой силой застучала по ней.
— Эй, кто-нибудь! Кто-нибудь, помогите! Эй!
На этот раз ждать ответа долго не пришлось. Спустя буквально пять минут дверь открылась, и на пороге появилась женщина, одетая в простое шерстяное платье с белым воротничком. Она выглядела недовольной. Возможно, ее подняли с кровати из-за криков пленницы, а может, женщина считала ее поведение неподобающим. Она держала одежду, аккуратно, вещь за вещью, перекинутую через правую руку, и протянула ее Тане, проговорив что-то на совершенно непонятном языке, грубом и раскатистом.
— Что? Я не поняла вас.
Женщина бросила на Таню взгляд огромных темных глаз. Затем она ткнула пальцем в одежду, что-то коротко рыкнула и попыталась скрыться за дверью, но Таня, скинув вещи на пол, схватила ее за предплечье.
— Где я? Что со мной произошло?
Женщина испуганно вскрикнула и обернулась. От уголков темно-карих глаз разбегались морщины, казавшиеся особенно глубокими в неверном свете желтых коридорных ламп. Таня попыталась заглянуть за плечо женщины, чтобы увидеть больше, но та выдернула руку и спряталась за дверью, вовремя успев повернуть ключ. Таня всем весом врезалась в полотно, задергала ручку, но было бесполезно.
— Эй! Выпустите меня! Помогите! — она заколотила по двери так сильно, что заныла рука. Бесполезно, больше той ночью к ней никто не пришел. Один раз за дверью раздались шаркающие шаги, и Таня снова закричала. Шаги стихли, а потом возобновились и звучали куда быстрее: кто-то явно спешил убраться от ее комнаты подальше.
— Трус! — крикнула неизвестному беглецу Таня и опустилась на ковер, покрывавший весь пол. Груда вещей осталась там, куда она ее бросила, и Таня принялась разбирать их одну за другой. Она чувствовала себя в нижнем белье не просто неуютно, а совершенно беззащитной.