Именно последняя ассоциация возникла у нее при виде вполне целомудренного длинного темно-зеленого платья. Все вещи, которые принесла перепуганная женщина, были длинными, сшитыми из натуральной ткани, чуть более грубой, нежели привыкла Таня, и имели фасон, устаревший тысячу лет назад, причудливо сочетавший в себе восточные и европейские традиции. И она решила, что нигде такую одежду не предложат, разве только в тематическом заведении, например, публичном доме. Некоторые платья были легкими и однотонными, другие — более плотными, из украшенных вышивкой тканей, третьи больше походили на накидку или халат, неизменно яркие, с аккуратной, но небогатой вышивкой. Как обходиться со всем этих тряпьем, Таня не имела ни малейшего представления, она и обычные платья-то презирала и не носила их с детского сада, но после недолгих размышлений решила, что лучше это, чем оставаться в белье. Она выбрала самое простое и легкое одеяние, но и то оказалось настоящим испытанием: Таня прыгала, пыхтела, изгибалась, но худо-бедно справилась со всеми застежками. Хорошо еще, что у нее была короткая стрижка и не пришлось мучиться с волосами. Остальные вещи отправились в шкаф, прямо кучей, разбирать их она не хотела.
***
Второй посетитель появился в комнате уже утром (стрелки на часах показывали шесть, но по ощущениям было позже: издержки непривычной системы исчисления времени). Им оказался невысокий мужчина приятной наружности с бородкой и сеточкой добрых морщин вокруг глаз. Он был невысокий и плотный, одет в свободные штаны и удлиненную рубаху из плотной ткани, перехваченную на животе богато вышитым поясом. На груди был приколот золотистый значок, напоминавший ракету. В руках мужчина держал поднос, на котором стояли изящные чайник, чашки и тарелка с горячей выпечкой, от которой шел еле заметный пар.
— Доброе утро, — поздоровался он и поставил поднос на комод. Таня наблюдала за ним из своего угла, где просидела почти всю ночь, напряженная, словно загнанный зверь. — Меня зовут Карр Амин.
Таня не ответила. Даже не дернулась. Мужчина внимательно посмотрел на нее, сначала удивленно, потом нахмурившись.
— Почему же ты в нижнем платье? Я не должен видеть тебя в таком виде. Никто не должен. Ох, Великая Матерь, этого нельзя так оставить, — он нервно потер лоб. — Прошу меня извинить, — и исчез за дверью.
Таня испуганной птицей взметнулась с места, кинулась к двери, налегла на нее, надеясь, что странный человек забудет ее запереть… Но тщетно: дверь не сдвинулась и на миллиметр. Таня почувствовала, как внутри поднимается отчаяние, стукнула кулаком по двери и со всей силы бросила одну из булочек. Та полетела в стену и отскочила на кровать. На той стене была изображена все та же женщина, которая сидела в саду, только на этот раз она танцевала у пруда. Когда поднялось солнце и щедро разлило свет по комнате, Таня обнаружила, что изображений на стенах всего три, под потолком тянутся узорчатые галтели, а сам потолок украшен наполовину выцветшим цветочным орнаментом. В комнате становилось душно, слишком ярко и цветасто, так что заточение было пыткой, как на него ни посмотри.
Спустя какое-то время дверь открылась, и зашла хмурая женщина, которую Таня видела накануне ночью.
— Добрый день, тэсса, — проговорила она. Таня не поняла ни слова, но ей казалось, что ее намерены проклясть, настолько тон был неприветливым. — Дэстор Амин послал меня к вам, велел помочь вам одеться. Кажется, платье вызвало у вас затруднение.
Таня попросила наудачу:
— Может, отпустите меня?
— Откуда вы только на наши головы свалились? — вздохнула женщина и направилась к шкафу. Стоило ей открыть дверцу, как ворох ткани посыпались к ее ногам. — Ох, Матерь Милосердная! Разве можно так с вещами? Это ж наливанский шелк! Каромская вышивка, ручная работа, — причитая, она принялась собирать тряпки, бережно разглаживать их, прижимая к груди, и аккуратно развешивать по местам.
— Вам нравится? — спросила Таня, хватая женщину за руки и заглядывая ей в лицо. — Нравится? Так забирайте! Забирайте все. И это, и вот это, и вот это тоже, — она принялась дергать вещи с вешалок и совать их в руки женщины. — Берите! Только выпустите меня. Выпустите, пожалуйста.
— Ведите себя прилично, юная тэсса, — строго сказала женщина, высвобождаясь из хватки Тани и принимаясь вновь развешивать вещи по местам. — Я работаю в этом доме много лет, и не позволю, чтобы меня хватали за руки. Особенно такие, — она смерила гостью взглядом, в котором отчетливо читалось презрение.
Женщина продолжала упорно разбирать платья и что-то ворчала на странном раскатистом языке, явно игнорируя просьбы. Таня почувствовала себя абсолютно бесправным существом, пустым местом, почти вещью, в груди поднялись горечь и отчаяние, а они сменились яростью. Не отдавая себе отчет в том, что делает, Таня развернула женщину к себе и неожиданно прижала локтем к стене, так быстро и сильно, что у той из груди вырвался хрип. В ушах шумела кровь, голова кружилась от прилива адреналина. Таня принялась ощупывать одеяние женщины в поисках связки ключей, уверенная, что такая точно есть где-нибудь на поясе. В голове билась одна мысль: нужно сейчас же бежать. Женщина несколько мгновений хватала ртом воздух, будто поведение незнакомки поразило ее до глубины души, потом высвободила руку и со всей силы ударила Таню по щеке.
В голове зазвенело. Таня отступила, держась за лицо. На глаза выступили непрошенные слезы, щека горела. Ярость отступила, оставив после себя отчаяние и легкий стыд.
— Я никому не позволю так себя унижать, — прошипела женщина, поправляя одеяние.
— Я… Простите, — пролепетала Таня по-русски. — Я просто ничего не понимаю, и чувствую себя…
— Я помогу тебе одеться, девчонка, — перебила ее та, — потому что дэстор попросил. Но надеюсь, что больше никогда мой взор не будет оскорблен твоим видом!
Оказалось, что на легкое платье, которое было на Тане, следовало надеть еще одно, темно-красное, плотно прилегающее по фигуре, с узкими рукавами, а затем — верхнее с красно-синими узорами и широкими рукавами, в разрезе которых было видно нижнее платье. Поверх женщина повязала широкий пояс, нещадно затянув его. Она вообще действовала очень ловко и быстро, будто привыкла всю жизнь облачать кого-то в одеяния, но жестко, то и дело причиняя боль. Ее резкость не смущала Таню: в ее представлении в мире, где правят мужчина и где женщина не имеет возможности выразить свои желания и страхи, ей остается только срываться на тех, кто слабее, а в сложившейся ситуации Таня была определенно слаба и беспомощна.
Мужчина с добрыми глазами вернулся вскоре после того, как Таня вновь осталась одна. Он с очевидным удовлетворением оглядел ее новый наряд, не замечая, как ей в нем тесно, неудобно и жарко.
— Другое дело, — сказал он. — Великая Матерь радуется, глядя на тебя, и мне не за что перед ней краснеть. Позволь представиться. Карр Амин, — он протянул руку, будто хотел пожать руку Тане, но вместо этого аккуратно стиснул ее локоть, заставив испуганно отшатнуться. Она посмотрела на свою руку в чужих пухлых пальцах, и чувствовала себя полной дурой. Вот то, что он сейчас сказал — это имя, приговор или непристойное предложение?
Мужчина заметил замешательство гостьи и повторил, картинно прижимая руку к груди:
— Карр Амин! А ты?
Имя, значит.
— Татьяна Синицына, — просто ответила она.
— Тат… Тата… Гм, — мужчина сел на кровать. — О невинное дитя, ты здесь оказалась по моей воле. Линии твоей судьбы сплетены самой Корой, твое предназначение поистине велико и ужасно. Тебе предстоит спасти и сохранить для нашего города гениального человека. Мне жаль, что здесь оказалась именно ты, но, вероятно, такова воля Матери, да будет тело ее вечно омываемо огнем.
Амин выглядел торжественно и чуть печально, его рокотание казалось увещеванием, но Таня не поняла решительно ни одного слова.
— О тебе будут заботиться. Кормить, поить, мыть, будто ты самая ценная жемчужина этого дома. Наслаждайся гостеприимством семьи Амин. И… прости меня.
Амин! Таня узнала одно слово. Если бы она еще могла понять, что ее сравнили с песчинкой, раздражающей моллюска настолько, что он превратил ее в жемчуг, с вещью, крохотной, пусть драгоценной, все ее существо восстало бы против такой несправедливости. Но она не понимала и вместо этого от всей души надеялась, что Амин не прочит себя в женихи, как это часто бывает в литературе и кино. Правда, там мужчины все сплошь красавцы, а не типичные чиновники средних лет. Но и жизнь — это далеко не книга.
— Простите, но я вас не понимаю, — помотала головой Таня. Мужчина странно посмотрел на нее, встал, ободряюще сжал ее плечо.
— Покушай, пожалуйста. Ни о чем не беспокойся, посуду заберут, — и явно собрался уходить.
— И все? Все?! — крикнула Таня, схватив его за рукав. Почему они все спешат уйти, хотя видят, что она не понимает ни слова? Почему не могут уделить несколько минут своего бесценного времени, чтобы она могла хоть в чем-то разобраться? Хорошо еще, что Амин не прятался от нее в коридоре, а обернулся и даже ободряюще улыбнулся.
— Где я? — спросила Таня. — Что это за место? Почему меня здесь держат? Что вы от меня хотите? Денег? У меня нет ничего, честно, я бедная студентка с больным отцом, но вы только скажите, мы что-нибудь придумаем.
Мужчина ласково погладил ее по рукам и аккуратно отцепил ее пальцы от своей рубашки.
— Я не знаю твой язык, прекрасная гостья. Это не удивительно, ты прибыла издалека, но я могу пообещать, что все будет хорошо.
— Я не понимаю вас! — в отчаянии закричала Таня.
— Хорошо, все будет хорошо, — пробормотал Амин, пятясь к выходу, пытаясь сбежать от вопросов и от отчаяния в девичьих глазах. Нашарив ручку, он скользнул за дверь.
— Чертов ублюдок! — взревела Таня и кинула в дверь подушку. За ней отправился стул, ваза с увядшими цветами, лампа, какая-то статуэтка, чайник и чашка. Тяжело дыша, Таня с сожалением смотрела, как по двери стекает горячий чай — часть ее завтрака, — и собирается в лужу на полу, чтобы затем впитаться в ковер. Она осела на кровать и закрыла лицо ладонями.
Слез не было — Таня не плакала уже очень, очень давно. Она бы и рада выплеснуть всю злость, что клубилась у нее в душе, как ядовитый дым, но ей оставалось только тихонько рычать. Ей было страшно, она не понимала, где она, что с ней будет, а хуже всего, что не имела никакого шанса понять.
В тот вечер она уснула прямо поверх покрывала, свернувшись калачиком, будто стремясь оказаться снова в безопасности материнского живота. Она была одинока и в опасности, не представляла, что делать, и отчаянно желала, чтобы все происходящее оказалось сном.
Глава 2. Незаметная и незаменимая
В кабинете Амина царил беспорядок. Хаос был здесь истинным серым кардиналом, он проявлял свою злою волю, стоило только отвернуться: вещи сразу оказывались на местах, совершенно для них не предназначенных, бумаги падали, планируя, на пол, недочитанные книги лежали на полках, столах и тумбочках, а свободные поверхности тут же украшались кругами от чая или вина. Амин искренне любил порядок, наслаждался чистотой и имел выдающийся талант по их уничтожению. Впрочем, Росалинда не жаловалась. Пока бургомистр устраивал хаос везде, где появлялся, у нее была работа, причем намного лучшая, чем у многих бедных девушек, приехавших в столицу искать лучшую долю. Ей не приходилось мыть уборные на вокзале, разделывать мясо или стирать одежду в ледяной воде, знай себе раскладывай вещи по местам и убирай пыль. Если подумать, работа была замечательная, а перспективы — самые радужные.
Росси вздохнула и присела на край дивана. Она представила, как, должно быть, мило выглядит со стороны: ее кожа была ровного оливкового цвета, носик чуть вздернут, но не настолько, чтобы напоминать пятачок, а шикарные волнистые волосы собраны в свободную косу, и некоторые пряди небрежно упали на лоб. Они лезли в глаза и мешали работать, зато как, должно быть, очаровательно выглядели. Росси представила, почти наяву, как какой-нибудь уважаемый человек — молодой, конечно, не старше двадцати пяти лет, потому что старики ей не интересны — заглянет в кабинет в поисках хозяина, а она тут сидит, задумчивая и прекрасная, и он, конечно, влюбится в нее с первого взгляда. Росси воображала, как смутится, тот час вскочит и сообщит, что дэстор Амин изволит обедать, а уважаемый человек не сможет забыть ее прекрасного голоса и будет умолять ее о тайном свидании в саду. А она, так и быть, согласится.
— Какой смысл работать, если хозяин не видит, верно?
Росалинда вздрогнула от неожиданности и обернулась. В дверях стоял дэстор Ястин, уважаемый молодой человек, который насмешливо кривил губы и, конечно, не собирался падать к ногам обычной служанки. Сердце на мгновение остановилось, как у воровки, которую поймали с поличным, Росси тут же вскочила с диванчика и почтительно склонила голову.
— Прошу прощения, дэстор, я присела на минуту отдохнуть и задумалась, — безнадежно запинаясь, сказала Росси, и ей показалось, что голос ее больше напоминал невнятный писк, нежели журчание родника. Увы, реальность оказалась жестче, чем мечты. — Хотя это не оправдывает меня. Простите, господин.
— О чем ты, — Ястин прошел в кабинет, упал на диван и, по-хозяйски развалившись на нем, закинул ногу на ногу. — Я и не думал укорять тебя. Если честно, прекрасно тебя понимаю, я бы и сам не стал лишний раз тереть полки. Какой в этом смысл, если тебя никто не видит, а завтра пыль снова покроет все поверхности. Кстати, ты знаешь… Как тебя зовут?
— Росалинда, дэстор, — ответила Росси, краснея под насмешливым взглядом Ястина, который смотрел на нее снизу вверх.