Она достала из сумки глиняный котелок, набросала туда неизвестные травы — “тара-ра, тара-ру, соберу тебе траву” — и залила крепким кипятком. Еле ощутимо запахло отваром, терпко и приятно.
— Кто вы есть? — спросила Таня, глядя, как женщина что-то разминает в ступке.
— Я-то? Я Руксанда, — ответила та таким тоном, будто это само собой подразумевалось.
— Нет, я хочу спрашивать, кто вы, — Таня выделила слово “кто”. Руксанда опустила пестик, задумалась.
— Какие вопросы ты задаешь, так просто и не ответишь. Я и земля, и кровь, и воздух. Я рожала детей, внуков собой прокормлю. Я — слово, я — слух. Беру то, что дают, и все раздаю другим. Да, тара-ра, тара-ры, убереги всех от беды, — Руксанда тряхнула головой, возвращаясь к ступке. — Только этого ты знать не хочешь. А посему знахарка я. Помогаю, лечу. Травы вот собираю. А ты кто?
— Татьяна.
— Не то, — покачала головой женщина.
— Девушка.
— Не-а.
— Драконова женщина? — сказала Таня еле слышно. Страшное прозвище, унизительное. Она не хотела быть такой, но выхода, похоже, не было.
— Пока нет. Драконовы женщины, знаешь, какие они? Великие! Ты не слушай этих щенков, как будут зубоскалить. Драконицы выше всех нас, выше облаков, только перед Матерью ответ держат. Но ты не одна из них, нет-нет.
— Тогда кто я? — спросила Таня, сдаваясь.
— А вот и будет время у тебя подумать, пока я вами занимаюсь.
— Почему вы помогать? Мы здесь совсем никто.
— Вы люди, а значит, я должна и вам помогать. А как иначе? Какая кожа или волос, кому ты молишься и на каком наречии говоришь — это не важно. Для меня не важно, — Руксанда подошла к ней. — Давай посмотрим, что у тебя с рукой.
— Нет, сначала Росси.
— А ну не дури, — женщина легонько шлепнула Таню по лбу. — С ней долго возиться, а у тебя что тут? Тьфу! — ее морщинистые пальцы ловко пробежались по предплечью и плечу. Рука ощутимо распухла и ныла от каждого движения. — Выбила плечо. Пустяк! Ну-ка сожми это покрепче, — она протянула Тане деревянную палочку, которую извлекла из рюкзака, показывая, что ее надо зажать зубами. Таня с сомнением посмотрела на палку, гадая, во скольких ртах она успела побывать. — Давай-давай, кусай! Мы же не хотим перебудить полдома?
— Больно? — поморщилась Таня.
— А то ж, — кивнула Руксанда и погладила Таню по голове. — Да только тебе не впервой. Я быстро управлюсь, не бойся.
Таня выдохнула и закусила палку, от которой пахло травами и пылью. Женщина взяла ее руку в свои, примерилась и одним резким движением вправила кость в сустав. Таня вытаращила глаза и глухо завопила, вонзила зубы в палочку так, что дерево затрещало. На глазах выступила влага, боль пульсировала в плече и груди, но постепенно, толчок за толчком, унималась. Руксанда тем временем перебинтовала ей руку, соорудила повязку, куда можно было ее подвесить, и осталась довольна проделанной работой.
— А от синяков завтра дам мазь, не к спеху. Тара-ра, тара-ри, слушай ветра и не спеши, — она протянула Тане кружку ароматного отвара, который к тому времени успел настояться, и блюдечко с мятыми ягодами. — Ешь, пей да молчи. Буду подругу твою залечивать.
Таня удобнее устроилась на кровати, наблюдая, как Руксанда, напевая свою бесконечную песенку, достает пучки трав, поджигает их и ставит в держатели, как вешает какой-то круг с паутиной из нитей над головой Росси, достает и раскладывает камни. Песенка про тара-ра сменилась тягучим напевом на непонятном языке, слова которого были невнятными и состояли, казалось, из десятка звуков, не больше. Будто у Руксанды онемели губы и язык, и она теперь только и могла, что двигать челюстью вниз-вверх. Сама Руксанда наклонилась над Росси, стянула с нее простыню и начала чем-то растирать ее грудь и живот. Таня старалась пристально следить за происходящим, но густой дым от трав, заунывная песня и усталость сделали свое дело. Она моргнула один раз, потом второй — дольше, а потом совсем закрыла глаза, повесив голову на грудь. Руксанда обернулась, увидела, что Таня спит и удовлетворенно хмыкнула. Теперь было все готово к тому, чтобы по-настоящему отвоевывать Росси у духов тьмы.
***
Проснулась Таня на удивление отдохнувшей и обнаружила себя удобно свернувшейся под простыней, на которую набросили шкуру. Она тут же вспомнила прошедшую ночь, Руксанду и ее теплые руки, странные разговоры и невнятное пение. Мысль о Росси ударила, словно разряд тока: Таня подпрыгнула на матрасе, спустила ноги на деревянный пол, подошла к подруге. Росалинда мирно спала. Она все еще выглядела плохо, но уже не казалась умирающей. Таня осторожно убрала прядь волос, упавшую на смуглое лицо и шепотом приказала компаньонке выздоравливать, иначе она не знает, что сделает. На этом ее запас нежности был исчерпан, и на первый план вышли задачи более приземленные, например, найти завтрак.
Одежда оставалась все еще волглой, но это неудобство вполне можно было потерпеть. Кое-как натянув свои брюки и рубашку и пристроив больную руку на перевязи, Таня наудачу дернула дверь. Та оказалась запертой: оборотни были более осведомлены в правилах содержания пленников и не позволяли им разгуливать без присмотра. Поэтому ничего не оставалось, кроме как побарабанить в дверь, давая о себе знать, и ждать. В комнатке даже не было толковых окон, а те, что были, разместились под самым потолком и с трудом пропускали дневной свет через мутный пузырь, который заменял стекло.
Не прошло и пятнадцати минут, как дверь открылась, и в комнату вошла уже знакомая Тане Мана. Она держала большую доску, на которой дымилась еда. Из коридора густо запахло жареным мясом и хлебом, но в тарелках обнаружилась простая каша, а в кувшине — молоко.
— Доброе утро, — улыбнулась Мана. Ее драконий звучал неловко и нелепо, поэтому Таня чувствовала себя более-менее уверенно в разговоре с добродушной девушкой-оборотнем. — Как ты себя чувствуешь?
Таня осторожно повела забинтованной рукой, отмечая, что боль стала значительно меньше.
— Больше хорошо, — ответила она, принимая завтрак. — Спасибо.
— Кушай на здоровье, а то ты белая, как поганка. Как освобожусь, принесу обед, но вот когда — сказать не могу. Сегодня праздник, дел много, сама понимаешь.
— Не понимаю, — ответила Таня. Она уже устроилась на кровати с горячей тарелкой в руках и отправила первую ложку в рот, а теперь, обжигая щеки и язык, судорожно втягивала воздух, наслаждаясь вкусом еды.
— Так сегодня Мабон, большой праздник. Как поблагодаришь землю, так она тебе и ответит на будущий год, — Мана удивленно округлила зеленые глазищи. — Твой народ что же, не празднует его?
— Не знаю такой, — ответила Таня с набитым ртом.
Девушка выглядела озадаченной. Она некоторое время наблюдала, как драконова женщина расправляется с завтраком, а потом решила:
— Я попрошу у матери, чтоб пустили тебя на праздник. Только смотри, нужно будет соблюдать правила! Мабон — важное событие, и нас с тобой живьем сожрут, если из-за тебя что пойдет не так.
— Хорошо.
— Это, конечно, если повезет, и дракон раньше не явится, — сказала Мана и снова улыбнулась.
Дракон не явился. Таня даже не была уверена, что у него был хоть какой-то шанс их найти в обители оборотней посреди леса. Возможно, ему уже доложили, что глупые девицы утонули в реке, может быть, он даже сожрал Дано и на этом и успокоился. И Таня бы не расстроилась, ей удивительным образом нравилось в этом большом теплом доме, казалось, что в обществе оборотней все легко, честно и просто, не то, что в Сером Кардинале с его бесконечными коридорами, темными подвалами и черными делишками. Только о Тени она бы пожалела, странный ночной гость с его насмешками и необъяснимой внутренней силой сумели заинтересовать Таню. А так она бы и не возвращалась никогда к дракону.
К тому моменту, когда день сменился густыми влажными сумерками, Росси просыпалась всего дважды. Она просила воды, извинялась и снова засыпала, оставляя Таню страдать от безделья в одиночестве. Мана больше не приходила, несмотря на обещание, вместо нее обед принесла недружелюбная девица, которая пожалела даже одного слова для пленниц, только поставила доску с тарелками на пол да сверкнула злыми глазами. Таня сидела, прислонившись к крупным бревнам, из которых была сложена внешняя стена, и дремала, слушая глухие голоса. Снаружи происходило что-то большое и радостное. Люди громко разговаривали, смеялись, ругались, чем-то стучали, один раз даже запустили чем-то в стену временного Таниного пристанища, и она почему-то вспоминала масленицу, столб, клетку с петухом наверху и большое чучело Зимы.
Прежде чем спрятаться в лесу, солнце бросило прощальный луч в полупустую комнатку, окрасив ее и пузырь в тревожно-красный, а потом стало темно. По ощущениям Тани, было около семи часов, до сна оставалось еще много времени, но делать было нечего, и она решила лечь. В этот момент дверь приоткрылась, и в проеме появилось радостное лицо Маны.
— Эй, драконова женщина! — зашептала она.
— Я Татьяна.
— Татана, пойдешь со мной на праздник?
Таня с сомнением посмотрела в темноту, туда, где под серой простыней лежала Росси. Оставлять подругу одной было страшно.
— Да ничего с твоей товаркой не случится! Пойдем, когда ты еще увидишь Мабон? Драконы глупые и ничего не смыслят в праздниках, — Мана быстро нырнула в комнату. Она кинула Тане теплый тулуп, схватила ее руку своей, широкой и горячей, и потащила прочь из темной скуки. — Пойдем же!
— Какое дело ты имеешь до меня? — Таня шла будто нехотя, не понимая, стоит ли ей принимать участие во внезапном празднике. — Почему хочешь давать радость?
— Я хочу доказать, что мы лучше, чем дракон! — широко улыбнулась Мана и распахнула входную дверь прямо в праздник.
“Я это и так знаю”, — успела подумать Таня перед тем, как Мабон обрушился на нее светом, и шумом, и запахами.
Поляна перед домом превратилась в сцену, на которой разворачивалось яркое действо. Оборотни вытащили сюда столы и заставили их яствами, которые умопомрачительно пахли, блестели жирными боками, истекали густым соком. По периметру поляны стояли столбы, и фонарики, висевшие на них и между ними, качались на ветру и заливали светом все вокруг. В центре, обложенный камнями, взмывал в черное небо огромный костер, он тянул свои желто-красные руки к далеким недоступным звездам, к столам, стульям и столбам и не мог дотянуться, злился, метался и ревел. В стороне на деревянном возвышении расположился небольшой оркестр, который играл веселые мелодии, а легкая девчушка, так непохожая на оборотней-волков маленькой фигуркой, танцевала, и яркие ленты, привязанные к рукам и ногам, взмывали в воздух, извивались змеями. А вокруг смеялись, пили, веселились оборотни. Некоторые оставались людьми, другие превратились в животных, и были здесь не только волки, но и медведи, олени, лисы и даже зайцы. Таня выходила в звездную стылую ночь, а оказалась вдруг в самом центре яркой и немного страшной сказки, и звери вокруг гоготали, плясали и радовались.